Как я внедрился в отряд пограничного ополчения. Часть 2

В рамках дозволенного

Для дневной операции Призрак ставит меня в пару с Доком — басистым 55-летним сварщиком из Северной Каролины. Мы забираемся в пикап Призрака, «Лось», и тот спрашивает, много ли у меня с собой патронов. Около 50 штук, отвечаю я. У него 200. «Скорее всего, они не потребуются, — говорит он. — Хотя вот смотри, мы приезжаем туда и ловим, скажем, группу из шести-семи, направляющуюся на юг…» Он вдруг застывает в эффектной позе. Песчаник фотографирует нас. Док просит переслать ему фото в Facebook.

Мы едем в составе конвоя из трех пикапов в течение 45 минут по длинным проселочным дорогам, заросшим с боков высокой, сухой травой и раскинувшимися мескитовыми деревьями. «323 доллара за перелет в Тусон и обратно, — кричит мне Док, ветер бьет нам в лицо. — 140 долларов за еду. Ощущение, что ты занимаешься чем-то полезным для соотечественников: бесценно». Горы, в которых расположена база, становятся все меньше и меньше. «И-ха! — снова кричит Док. — Рок-н-ролл!»

Когда мы проезжаем мимо практически пустого пограничного города, Док замечает ранчо. «Эти мудилы точно работают на картель или вообще принадлежат ему. Это можно понять по тому, как страшно это ранчо выглядит. За ним совсем не ухаживают. Если это ранчо, то куда делся весь гребаный скот?»

Ранчо владеет латиноамериканская семья. «Они совсем нас не любят, — рассказывает мне Док. — Случись у вас пожар, не надейтесь, что мы поссым на вас и спасем». Я слышал про это ранчо уже несколько раз. Фифти-Кэл говорил, что каждый раз, когда они приезжают в Аризону, то сидят на вершине ближайшего холма и наблюдают за тем, как люди заходят в ранчо и покидают его.

Я спрашиваю Дока, говорил ли кто-нибудь с владельцем ранчо.

«Не, при мне он даже никогда не появлялся на улице».

Призрак высаживает нас с Доком на дороге и приказывает патрулировать ущелье, а также в течение нескольких часов выглядывать иногда из-за скалы, что наверху. Док радуется, что у меня есть нательная камера, на всякий случай.

«Что заставило тебя записаться в ополченцы?» — спрашиваю я у Дока, пока мы идем вдоль высокого склона ущелья.

«Я видел куда катится эта страна, — отвечает он, — и стал разочаровываться в «овцах». Они не просыпаются. Они же овцы. Ты никогда не сможет превратить овцу в овчарку. Сможешь только найти овчарок, которые уже где-то есть».

Он говорит, что для него все поменялось, когда Обаму избрали президентом.

«Близится час, когда синие шапки будут патрулировать наши улицы, — „синими шапками« он называет голубые каски миротворцев ООН. — Потому что он хочет создать мировое правительство. Хочет подчинить Штаты международному праву и сделать страну покорной. Контроль ООН. Контроль мирового правительства. Превратить США в еще очередную страну-сателлит. Уничтожить суверенитет».

Мы сидим в тени дерева. Док облокотился на свой рюкзак и держит рукоять AR-15 на колене, целясь прямо вверх. Он говорит, что купил свою первую полуавтоматическую винтовку как только понял, что задумал Обама. «Моя цель — как только голубые каски окажутся на наших берегах, поцеловать жену на прощание и сделать все, что в моих силах. Я отыщу ооновцев и буду мочить их одного за другим, пока они не завалят меня».

«Каждое утро я просыпаюсь с тревожной мыслью о том, что наши люди, те, кто приходит в ополчение, могут однажды выйти на улицы города с плохими мыслями и сотворить что-то непоправимое».

Вторжение ООН заботит многих ополченцев, но Док беспокоится, что на захватчиках может не оказаться голубых касок, и они придут под прикрытием. Вспомним произошедшую ранее в этом году перестрелку, когда несколько вооруженных патриотов оккупировали Малерский национальный заповедник на востоке штата Орегон в знак протеста против перехода общественных земель в федеральное владение. Док говорит, что полицейские там были с тактическим снаряжением и винтовками M4, так что по ним нельзя было понять, к какому агентству они относились. «Так в этой стране дела не делаются, — говорит Док. — Представитель органов должен идентифицировать себя». Это могли быть войска ООН. Или они могли оказаться картелем.

Когда он впервые услышал о пограничной операции трехпроцентников, то «подумал, что если немного потренируюсь, то смогу потом убить даже больше [голубых касок], прежде чем они доберутся до меня. Вместо 5 или 6, я могу подстрелить 10 или 12. Или 20. Кто знает? Я изучил достаточно, чтобы убить пару десятков».

Ополченческое движение балансирует на тонкой грани между разжиганием параноидальных страхов и фантазий о восстании в головах ополченцев и их контролем. Я помню зондирующие взгляды рекрутеров в Калифорнии, когда они спросили, почему я хочу вступить в ополчение. Во время неприметной встречи в Starbucks города Сан-Рафел офицер из 31-го Легиона Обороны сказал мне напрямую: «Никаких психов и анархистов». Мне не казалось, что они проверяют мои политические взгляды, скорее, задумываются над чем-то: «Легко ли ты теряешь контроль над собой? Можешь ли ты сдерживаться?»

После теракта в Сан-Бернардино, Ополчение штата Калифорния исключило одного из членов, потому что он размещал в интернете расписание молитв в мечети. Один офицер предупредил меня, что они сообщили ФБР о рекруте, который сказал, что хочет убить губернатора Джерри Брауна. Я позже спросил Массенгейла, не переживает ли он, что кто-то из его людей сорвется. В ответ он признался: «Каждый день я переживаю, что люди, которые присоединяются к ополчению, выйдут на улицы и сделают что-то плохое».

Такое ощущение, что лидеры ополчений знают, что имеют дело с толпой нестабильных белых мужчин, некоторые из которых находятся на грани срыва, уверенные в том, что общество их нагнуло. Некоторых из них, таких как Док, ополчение усмиряет, предлагая ощущение цели в жизни.

Для других ополчение становится оправданием кровавых фантазий о вооруженных столкновениях. В 2010 году житель Айдахо обучал своих ополченцев делать бомбы, чтобы отразить вторжение коммунистов. В следующем году глава Ополчения миротворцев Аляски собирался убить местного судью и офицеров полиции. Также в 2011 году члены ополчения в Джорджии планировали атаку на правительственные здания и случайных людей при помощи смертельного рицина, все это — во имя спасения Конституции. В 2014 году другая группа ополченцев из Джорджии намеревалась взорвать федеральные здания, так как они верили, что это приведет к военному положению и спровоцирует восстание. Дэвид Берджерт, лидер ополченцев из Монтаны, стрелял в офицеров полиции вскоре после выхода из тюрьмы, где он находился за хранение нелегального оружия как один из участников заговора — он и его сторонники планировали убийства полицейских и чиновников уголовного суда для провокации революции патриотов. Он спрятался в лесах и остается на свободе. В этом октябре троим членам ополчения Канзаса под названием «Крестоносцы», были предъявлены обвинения во внутреннем терроризме — предполагается, что они собирались напасть с бомбами на сомалийских иммигрантов в день после выборов.

Были и «Вечно Терпим, Всегда Наготове» (Forever Enduring, Always Ready, FEAR) — немногочисленное ополчение из Джорджии, состоявшее из ветеранов, прошедших Ирак и Афганистан. В 2011 году лидер ополчения, Айзек Эгиги, задушил беременную жену, чтобы получить деньги по ее страховке. После этого он потратил около 90 тыс. долларов на оружие и патроны для своего ополчения. Он собирался купить землю в штате Вашингтон, чтобы отряды ополченцев могли там тренироваться, а также планировал и более экстравагантные акции: отравление всех яблок в стране, взрыв в парке, убийство Обамы и, в конце концов, свержение правительства. Когда друг-подросток Эгиги, который не был членом ополчения FEAR, услышал об этих его планах, два ополченца застрелили его и его девушку. Эгиги сейчас находится на пожизненном сроке в тюрьме.

«Что вы тут, черт возьми, делаете?» — спрашивает офицер полиции. «Мы заняты важным делом. Охотимся на мексиканцев» — отвечает Йота.

Док спускается в расщелину, а я иду над ним по краю обрыва, таким образом один из нас может поддерживать радиосвязь с Призраком. Когда мы встречаемся наверху, Док смотрит на золотистый горизонт.

«Красивый закат», — говорит он.

Он говорит, что один такой вид стоил того, чтобы подняться на эту гору. По дороге он показывает мне белый песчаный цветок, и виднеющиеся вдалеке горные вершины. Рассеянные облака наливаются огненно-фиолетовым цветом.

«Оооооох, детка! — восклицает Док. — Ты не против, если я это сфотографирую?»

Он достает свой телефон-раскладушку и снимает закат, после чего мы присматриваем подходящее дерево, чтобы расположиться под ним на ближайшие пару часов. Мы садимся по разные стороны ствола, и по очереди следим за горизонтом и расщелиной, посматривая в бинокль.

Становится темно и холодно. Док угощает меня куском энергетического батончика с яблоками и корицей. Он впивается зубами в свой.

«Ты можешь не есть его прямо сейчас, если не хочешь, — говорит он немного сконфуженно, — черствее, чем мамочкины кексы».

Из вежливости я доедаю свой кусок, хотя на вкус он как залежавшаяся мука. Вдалеке скулят койоты.

«У меня есть маленький ребенок, хочу привезти его сюда и посидеть с ним у костра, — говорит Док, — только не хочу чтобы в это время рядом околачивались эти чмошники».

Он говорит, что привез бы сюда и свою дочь. «Она очень милая девушка». Док вспоминает, как однажды она написала в Facebook, что ей хотелось бы просто лежать в кузове пикапа и любоваться звездами. Мы продолжаем сидеть в тишине и смотрим в небо.

Спустя два часа Призрак поднимает нас. На обратном пути нам приходится сделать внезапную остановку. На обочине дороги навалена куча камней, и Бык, охотник за головами с толстой шеей из Алабамы, уверен, что ее здесь раньше не было. Бродяга говорит что картели так обозначают место выгрузки. Док замечает какое-то свечение, но оказывается, что это отражение света его собственного фонарика от ближайшего дорожного знака.

Однажды поздним вечеромв августе 2014 года несколько тяжеловооруженных трехпроцентников обнаружили трех человек на одном из хребтов недалеко от этого места. Ополченцы обратились к ним по-испански, приказав сидеть и ждать. Спрятавшись за камнями, люди сообщили что они являются американскими гражданами. Они пошли к своему лагерю в сопровождении ополченцев. Затем появился пограничный патруль и выяснилось, что эти трое были учеными, изучавшими летучих мышей в местных пещерах.

Трехпроцентники делают селфи у пограничного забора. Фото: Шэйн Бауэр

По возвращении на базу капитан Йота, бывший снайпер морской пехоты с длинной ухоженной бородой, был на взводе, как и Бродяга. Они считали, что картель заявился в наше отсутствие. После того, как нас высадили, двое подростков, мальчик и девочка, оба выглядевшие как латиноамериканцы, с американским акцентом, подошли к Хонде и спросили направление. «Вы, ребята, ополченцы?» — вспоминает вопрос мальчика Бродяга.

«Нихера подобного», — ответил им Бродяга.

«Эта местность управляется таким-то картелем?», — спросил мальчик.

«А мы такие: „Надеемся, что мы встретим этих ублюдков и расстреляем их прямо в лицо«», — рассказывает Йота.

«Вы правда их здесь встречаете? — спросил мальчик. — С ума сойти! У вас, парни, есть винтовки? Можно я сделаю снимок?»

Все сходятся на том, что мальчик был разведчиком картеля, осуществляющим «холодный контакт».

Это напоминает Йоте о том, что сегодня его остановил полицейский мексиканского происхождения за грязный номерной знак.

«Вы здесь с кем-то?», — вспоминает Йота вопрос полицейского.

«С ополченцами», — ответил Йота.

«Чем вы здесь занимаетесь?» — продолжал спрашивать полицейский.

«Охотимся на мексиканцев».

С утра я налил себе кофе в жестяную кружку и пошел к кострищу. Бродяга и Айсмэн вели оживленную беседу. «Мой любимый это когда первый удар идет под ключицу, — говорит Бродяга, — а потом к одному из легких, так, чтобы они не могли закричать».

«Мне больше нравится, когда ты хватаешь его за горло и бьешь ножом прямо сюда», — говорит Айсмэн. Он показывает на ямку у основания шеи, — потом режешь влево и вправо». «Это два движения, — говорит Бродяга, — удар вниз и удар сбоку. Ведешь ножом вниз, доходишь до легкого, и они не смогут набрать воздуха для крика, а когда доходишь до конца, стреляешь им в глотку, — он демонстрирует в воздухе два быстрых движения, — а потом просто держишь их, пока не перестанут брыкаться».

«Еще выходит неплохо, когда ты хватаешь этого урода и просто колешь его ножом в основание его уродского черепа».

«Ну, это сложнее, чем кажется, — скептически отвечает Бродяга, — на тебе шлем. Вокруг темно. Ты двигаешься».

Все, кто сидят у костра, кроме меня, выходцы из Колорадо. Я замечаю, что парни из Аризоны собрались у отдельного костра неподалеку от полевой кухни. Они устраивают собственные совещания и планируют собственные операции. Капитан Йота говорит что как-то раз он отливал в лесу и услышал, как один из парней из Аризоны жаловался на то, что парни из Колорадо, покидая базу, не берут своих товарищей по оружию, как им следовало бы. «Держу я, значит свой член, и такой „что ты там сказал, твою мать?«, — рассказывает Йота, — ссыкливые ублюдки».

«Засранец, — говорит Бродяга, — уверен, что это последняя операция на которой мы работаем с парнями из Аризоны». Бродяга вспоминает, что один из аризонцев постоянно отказывался выполнять его приказы.

«Ну нахуй, — говорит Йота, — пора от них избавиться. Они хотят и дальше продолжать говниться? Нахуй их».

На сегодняшний день на базе больше всего выходцев из Аризоны и Колорадо. Ребята из Аризоны, которые патрулируют границу уже около года, чувствуют, что это их территория. Тем не менее руководят трехпроцентниками из Колорадо. Может быть, готовится переворот. С чего бы Аризоне отчитываться перед Колорадо? Должно ли лидерство вообще определяться по национальному признаку? За этим стоит более важный вопрос: как объединить ополченцев в более широком смысле. Изначально трехпроцентниками руководило Пограничное подразделение Аризоны, но сейчас это не так. В этих бесконечно разрозненных милитаристских сообществах руководство всегда является предметом разногласий.

Старший офицер Ополчения Калифорнии рассказал мне, что раскол между сообществами может перерасти во вражду. «Для нас они являются потенциальной угрозой. Мы не знаем каковы их намерения, но им известны все наши сильные и слабые стороны». В настоящий момент он пытается связаться с каждым из бесчисленного множества сообществ по всей стране, поскольку, возможно, когда-нибудь его людям придется действовать на территории другого ополчения, и они должны быть встречены как друзья, а не враги.

Доморощенные солдаты

Законы, запрещающие вооруженную подготовку и неофициальные военные формирования, существуют в 41 штате. Аризона запрещает формирование «частных отрядов». Антитеррористический закон в Колорадо запрещает тренировать людей с помощью огнестрельного оружия с целью возбуждения «общественного беспорядка». В Калифорнии прямым текстом запрещено тренироваться в стрельбе двум или более людям, которые состоят в группе, занимающейся обучением «ведению партизанской войны и тактике диверсионных действий». В то же самое время, согласно Марку Питкэвэйджу, старшему научному сотруднику Центра по экстремизму в Антидиффамационной лиге, не известно случаев, когда эти законы применялись против частных ополченских формирований.

Не то чтобы сложно обнаружить факты наличия ополченских учений. Один мужчина из Западной Виргинии выкладывает на Facebook видео тренировок бреющих полетов своего формирования, в которых используется настоящий военный вертолет. Я связался по электронной почте с ополченцами в Техасе, и они рассказали мне, что проводят учения по тактике засад, стреляя друг в друга холостыми патронами. По словам Питкэвэйджа, законы против ополченцев сложно привести в исполнение потому, что, как правило, сторона обвинения должна доказать, что такого рода учения ставят своей целью вызвать народные волнения. К тому же существует дополнительное беспокойство среди правоохранительных органов насчет того, что преследование подобных группировок за обычные учения «может возыметь обратный эффект и заставить их чувствовать себя жертвами, подвергающимися гонениям», что еще больше радикализует их.

Называя себя ополченцами, вооруженные формирования заявляют, что защищены Конституцией США. «У Америки богатая история, связанная с ополчениями, — рассказал нам член Ополчения Калифорнии во время учений. — Когда-то люди собирались в своем местном поселении, организовывались, и заявляли: „Эй, я стеной за тебя, а ты — за меня. Если на твоей ферме что-то случится, в городке зазвенит колокол. Все придут. Мы защищаем друг друга«».

Ополчения и закон

В 41 штате есть законы, ограничивающие или запрещающие частные военизированные формирования или вооруженные учения. Однако нет никаких свидетельств применения этих законов против ополченцев-патриотов. Здесь можно прочитать о том, как правоохранительные органы смотрят сквозь пальцы на деятельность ополченцев.

И все же Питкэвэйдж считает эту историческую трактовку «выдумкой». В то время как в наши дни движение ополченцев сформировано из рядовых членов общества, которые сами себе провозгласили миссию — защищать страну от тиранического федерального правительства, ополчения, разрешенные Конституцией, были жестко регулируемыми организациями с четкой иерархией.

Изначально ополчения были созданы лидерами колоний, и служба стала обязательной. Их задачей было защищать колонии от враждебных французских и испанских сил и их индейских союзников. На юге, ополченцы также были ответственны за поиск сбежавших рабов. После 1775 года ополчения были задействованы в защите колоний от Британской Армии, хотя Джордж Вашингтон жаловался на их «поведение и отсутствие дисциплины». После обретения независимости, федеральные законы и законодательство штатов сделало обязательной службу в заложенных Второй Поправкой «хорошо организованных ополчениях». Принудительный призыв в ополчения стал настолько непопулярным, что к середине XIX века штаты нашли способ обойти его. Технически, все физически здоровые мужчины все еще должны были служить в ополчениях, но по желанию можно было стать членом «организованных» ополчений, которые тренировались штатом и в конечном счете превратились в Национальную Гвардию. Всех остальных мужчин сваливали в «неорганизованные» ополчения, в которых не существовало никаких обязательств, и по большому счету они просто исчезли.

И в то же самое время условие, что каждый физически здоровый мужчина от 17 до 45 лет автоматически является членом ополчения, все еще существует. Современные ополчения ссылаются на эти мудреные положения как на свое юридическое оправдание. Но Питкэвэйдж обращает внимание на то, что эти законы не предусматривают частно организованные ополчения:«Это все равно что сказать, будто тот факт, что вы вызвались служить в армии, означает, что вы имеете право самостоятельно организовать армейский батальон». Ополченцы-патриоты не обращают внимания на эту деталь, как и на ограниченность ополчений за исторической давностью. Старший помощник в Компании Дельта-Ополчения Калифорнии, который выглядит почти на 50, высказался так: «Когда они писали это, 45-летние считались старцами. Серьезно, я вас умоляю».

На дневную операцию меня отправили в отряд «Браво». Здесь нас трое. «Беру на себя командование», — говорит Айсмэн. «Ты оставайся в центре», — он показывает на Сэндстоуна. «А ты будешь прикрывать», — обращается ко мне, что означает: я должен следить за тылом.

Мы забираемся в «Лося». Айсмэн велит мне закрыть патронник моей винтовки. Обычно я держу его открытым для дополнительной безопасности, но сейчас не хочу выглядеть лузером, так что я без колебаний заряжаю его — щелк-щелк.

Айсмэн — долговязый 28-летний парень с густой черной бородой; под его панамой прячется короткий «ирокез». Проволочная спираль в его ухе присоединена к китайской рации Baofeng. Он носит свою AR-15 на груди, а длинный боевой нож — на поясе. На разгрузочном жилете у него восемь магазинов с тридцатью патронами в каждом, вдобавок к ноге прикреплены обоймы личного оружия. Он с головы до пят одет в MultiCam, носит боевые перчатки, и наколенники. Одна из нашивок — с группой крови, на второй написано: «Colorado 3UP RRT», это значит, что он член Отряда быстрого реагирования, своего рода спецназа этого ополчения.

Сэндстоун одет почти так же, за исключением того, что вместо винтовки за спиной у него висит длинный меч, рукоятка которого обернута серо-зеленым паракордом. На груди закреплен мачете в ножнах. Статный, с бритой головой, румяным лицом и редкой, рыжей козлиной бородкой, он часто и сильно гримасничает, будто бы от боли. В отличие от Айсмэна, который время от времени шутит, Сэндстоун всегда серьезен, даже когда обрызгивает себя спреем-охладителем.

Во время долгой поездки по ухабистой дороге Сэндстоун практически не разговаривает, но вот Айсмэн рассказывает мне о себе. Семь лет назад, вскоре после выпуска из школы, он оказался бездомным и жил в своей машине. Он пошел в морскую пехоту и был отправлен в Афганистан. Там он занимался обыском автомобилей, заезжающих в его базу, на предмет наличия наркотиков и взрывчатых устройств. Он был рад, когда пришло время возвращаться домой, но прошло немного времени и он понял, что становясь солдатом, он всего лишь отчаянно пытался выкарабкаться из этой дыры. Все по-прежнему было против него. Он работал в Subway, и ему надо было заботиться о ребенке с сердечным заболеванием. Иногда он голодал или вообще оказывался без денег.

Ночами Айсмэн не спал и рассуждал о том, как все устроено. Почему ветераны не получают положенное им признание? Почему страна так разрознена? Он все больше и больше подозревал, что за всем этим стоит правительство. Расизм почти исчез — ему и дела не было до расы — но потом Обама подбросил дровишек, и теперь черные маршируют по улицам. Может, правительство пыталось начать расовую войну, чтобы было легче ввести военное положение, тогда бы Обама мог заполучить третий срок, впустить войска ООН, и установить Новый Мировой Порядок, как этого хотят крупные банкиры и Джордж Сорос?

Существовали очевидные свидетельства хитростей правительства — все знали, что Национальное Агентство Безопасности шпионило за нами. А потом Айсмэн прочитал в интернете про другие вещи, вроде того, как Федеральное Агентство по Управлению в Чрезвычайных Ситуациях строит лагерь для интернированных американцев. Он боготворил людей вроде Эдварда Сноудена, который выступил против правительства. Айсмэн начал верить в то, что, возможно, однажды появится необходимость взяться за оружие не как солдат, а как гражданин. Став членом 3UP, он стал чувствовать, что внутренняя пустота постепенно заполняется. «Наверное, это своего рода терапия», — говорит он, в то время как мы пытаемся вписываться в повороты грунтовки. Это его третья или четвертая пограничная операция. В первый раз он был весь дерганый. «Все так хорошо знакомо», — отмечает он. Это напоминает ему Афганистан.

«Я не могу поверить, что это Америка…» — говорит Айсмэн, — «В это сложно поверить, правда ведь? Зона военных действий у нас на задворках!»

В Аризоне не был застрелен ни один член 3UP , но, видимо, это не имеет большого значения.

Айсмэн и Сэндстоун обсуждают радости личной жизни и горечь предательства. Очевидно, что они — хорошие друзья, но их дружба существует в рамках иерархии, в которой у Айсмэна более высокая позиция. Сэндстоун иногда называет его «сэр» и отдает честь, даже в обычной беседе.

Во время поездки наш конвой периодически останавливается, чтобы по дороге высадить команду из двух человек для выполнения какого-либо задания. Мы заезжаем глубоко в пустыню, пока в пределах видимости не появляется пограничная стена. Призрак выбирается из грузовика, указывает на седловину на горе вдалеке, и велит нам идти в этом направлении пока мы не достигнем Дороги Дукесне, которая в нескольких милях отсюда. Мой отряд, «Браво», и другой отряд, «Альфа», рассредотачиваются и прочесывают местность.

«Это не соревнование», — говорит Призрак. «Ты охотишься на плохо прячущихся. Ты крадешься и выжидаешь. У тебя есть целый день, чтобы добраться до Дороги Дукесне, понимаешь? У тебя куча времени. А вот и главная новость: скорее всего эти ребята заметят тебя раньше, чем ты — их. В таком случае эти козлы залягут в траву. Поэтому не спеши»

Он уезжает, а мы проверяем свое оружие, чтобы удостовериться, что оно заряжено и взведено. Как я понимаю, если мы увидим кого-то, похожего на иммигранта, мы должны сообщить об этом по рации нашей базе, а они, в свою очередь, — Пограничной Службе. Но ни один командир подразделения не пояснил мне этой процедуры. Как мы задерживаем человека? Со стволом у виска? А что если мы увидим, как кто-то выпрыгивает из-за кустов и начинает убегать? (Позже Фифти-Кэл сказал мне, что инструктировал ополченцев так: «Наша работа очень похожа на службу полицейского в торговом центре. Наблюдать и докладывать. Вы не можете ни за кем гоняться. Вы не можете надевать ни на кого наручники. Мы не являемся наступательной группой».)

Айсмэн советует: «Лучше заправить штаны в ботинки. Это не дает всякой живности забираться на тебя по ногам. Ты ведь не хочешь, чтобы какие-нибудь жуки кусали тебя за яйца?»

«Нет, не хочу», — отвечаю я. Наклоняюсь и стягиваю края своих штанин.

Ветрено, в ясном небе палит солнце. На вершине небольшого холма Айсмэн делает передышку, мы с Сэндстоуном тоже останавливаемся. Несколько минут мы смотрим на открывшийся вид на долину, покрытую креозотовыми кустами, травой, и дазилирионом. Я чувствую, что для моих спутников во всем этом есть какая-то романтика — открытая земля, горы на горизонте, убежденность в том, что они защищают границу и служат своему народу. Я тоже наслаждаюсь этим моментом. Как и у них, у меня есть свои причины, по которым я нахожу опасность и насилие притягательными. Как и они, я здесь.

Мы спускаемся с холма в узкий песчаный овраг. Айсмэн наклоняется над небольшим участком песка и указывает на него пальцем. «Это ведь след?» — интересуется Сэндстоун.
«Ага. От мокасин», — отвечает Айсмэн.
«Это тапки-то?» — спрашивает Сэндстоун.
«В точку. Самые что ни на есть тапки», — подтверждает Айсмэн. Я всматриваюсь в участок, но не вижу ничего кроме тусклых волнистостей, сродни которых полно в этом овраге.
«Будем их преследовать?» — спрашивает Сэндстоун.
«Ну да».

Возрождение ополчений

Количество ополчений и антиправительственных «патриотических» группировок резко увеличилось в 90-е во время администрации Клинтона, затем с приходом Буша оно быстро уменьшилось, но опять возросло после избрания президентом Барака Обамы. Из следующей части вы узнаете больше об истории американских ополчений.

Так продолжается уже долго. Сэндстоун показывает новые следы мокасин, которые мне не видно, Айсмэн без колебаний говорит «ага», и мы отправляемся в новом направлении. В какой-то момент Сэндстоун находит целлофановый пакет и решает, что это упаковка от телефонного аккумулятора. Он сминает ее в руках и уверенно ведет нас по новому пути.

Сэндстоун наблюдателен. Он фотографирует следы от самолетов в небе и высококучевые облака и выкладывает их на Facebook в качестве доказательства того, что правительство распыляет на нас химикаты и проводит слежку. Он много читает по разным темам: Бильдербергский клуб, Ротшильды, и что на самом деле произошло во время теракта 9/11. Он не считает себя левым или правым, но поддерживает Трампа с точки зрения практичности. Он целыми днями размахивает кувалдой и ломает цемент, и тут ему нечем похвастаться. Зачем ему соревноваться с кем-то, кто работал бы за меньший оклад?

Я слышу голос по радиосвязи. Это Бык. Они с Гизером находятся недалеко от вершины горы, и у них есть разведданные: у пограничного ограждения стоит вездеход, и еще один и белый минивэн едут к нему навстречу. Капитан Йота вмешивается в разговор, напоминая Быку, что люди отдыхают на этой территории, и сейчас как раз выходные. Бык в ответ ему говорит, что в вездеходе, стоящем у ограждения, играет мексиканская музыка.

Мы идем 20 минут, пока не оказываемся на краю трехметрового оврага. На дне лежит рюкзак, одеяло, несколько бутылок воды и пара голубых джинс — припасы, скорее всего, оставленные мигрантами или для мигрантов. Рядом лежит еще один рюкзак. Айсмэн и Сэндстоун напрягаются. Как будто по команде вопит койот и пугает нас всех. Я поднимаю свое ружье и навожу его на горизонт, сканируя местность, чтобы защититься от засады. «Кали, прикрой нас шестерых», — командует Айсмэн.

«Выполняю», — отвечаю я.

Они спускаются в овраг. Айсмэн пинает рюкзак. Он приказывает Сэндстоуну не открывать его и говорит в микрофон на лацкане: «Прием, мы нашли несколько рюкзаков и спортивную сумку, они довольно тяжелые». Капитан Йота говорит ему посмотреть, что внутри. «Вас понял», — отвечает Айсмэн.

Трехпроцентники на ночном дежурстве. Фото: Шейн Бауэр

Сэндстоун открывает рюкзак и достает оттуда анчоусы и тунец, сникерсы и сушеную рыбу. Вместе с Айсмэном они открывают другой рюкзак и достают оттуда ботинки, чистую одежду и еще еду и сладости. Бутылки с водой с интервалом в 6 метров разложены на склоне оврага. Сэндстоун замечает в трещине туго связанное веревкой мексиканское покрывало. Он достает свой меч, перерезает веревку и разворачивает покрывало. Внутри ничего.

Они начинают выбираться из оврага, но Айсмэн останавливается: «Знаете что?» — говорит он, достает свой длинный боевой нож и стремительным шагом направляется туда, откуда пришел. Он замахивается и протыкает бутылку так, что вода начинает вытекать на песок. Затем он идет к другой бутылке и с запалом протыкает и ее. Я еле сдержал себя, чтобы не попросить его остановиться — эта вода могла быть жизненно необходима для кого-то — но это было бы неразумно с моей стороны. Он скрупулезно протыкал каждый предмет — шоколадки и упаковки с тунцом. Сэндстоун последовал его примеру и втоптал еду в грязь.

Когда они закончили Сэндстоун вложил меч в ножны, и мы продолжили двигаться на север. Когда овраг уже был примерно в ста метрах от нас, Айсмэн остановился: «Если что, вы не видели, как я проткнул те бутылки с водой».

«Какие бутылки?» — ухмыляется Сэндстоун.

Какое-то время мы идем молча.

«Я внедрился в отряд пограничного ополчения. Вот что я там видел». Часть 2.3
«Вот что я вам скажу, мне понравилось колоть те сраные бутылки, потому что теперь я знаю, что у них не будет воды», — нарушает молчание Айсмэн.
«А мне понравилось затаптывать все это дерьмо в грязь. Они думают, что у них есть сменная одежда и обувь, 10 литров воды и тунец», — откликается Сэндстоун.
«И сраные конфеты. А что они получат? Ничего!» — отвечает Айсмэн.

Мы идем вниз по еще одной промоине, тени становятся длинными, а свет желтым. Мы останавливаемся, сбрасываем наши сумки и винтовки и садимся. Сэндстоун ест крекеры и дает сушеную сосиску Айсмэну, который ножом чистит ботинки. Поблизости в песке валяется грубая, выцветшая на солнце рубашка. Сэндстоун встает, подходит и писает на нее.

«Может произойти все что угодно»

К тому времени, как мы снова собрались в дорогу, уже стемнело. Сидя в задней части «Лося», я натягиваю маску на лицо, чтобы защититься от морозного воздуха, дующего из окна. По радиосвязи передают встревоженные сообщения о том, что у кого-то на базе случился сердечный приступ. Призрак бежит обратно к горе. Вертолет перекрывает нам путь, стоя посреди дороги в окружении машин пограничного дозора. «Идите и следите за периметром», — приказал капитан Пэйн мне и остальным, кто был в машине. Мы встали по краю дороги с оружием наготове и стали всматриваться в черную пустыню. Вертолет поднимается с пациентом внутри, превращается в точку света, а затем исчезает над горами.

На базе царит напряжение. Во время медицинской эвакуации на месте было руководство из Колорадо. Парни из Аризоны взяли все под свой контроль и отказались отступить, когда Колорадо объявило о том, что устанавливает свое руководство на расстоянии. Сейчас аризонские парни собрались вокруг своего кострища, пока Скорпион читает нотации некоторым из команды Колорадо. «Гордыня убьет вас. Гордыня всех убьет», — говорил он о пренебрежении, с которым те отнеслись к отказу Аризоны передать им контроль.

Скорпион рассуждает: были приняты плохие решения. Вместо того, чтобы стоять вокруг да около, надо было сразу оградить периметр. «Враг убьет вас в момент наибольшей уязвимости. Подрывники? Они до вас доберутся, когда вы будете наиболее уязвимы. Это просто и эффективно. Когда случается хаос, вам все равно надо следить за периметром». Мы не должны ждать, пока кто-то скажет нам это сделать — это должно быть на автомате. «Вот что мы здесь делаем. Мы альфа-лидеры. Даже если вы не хотите ими быть, вам придется, или вы умрете».

Я слушаю эти выговоры Айсмэну и Сэндстоуну, но нам удалось с легкостью избежать всего этого, когда мы были на операции. Слово берет капитан Йота. Он взбешен. Он спрашивает, кто додумался использовать телефон для навигации в полях. Я поднимаю руку. После более чем двухчасового следования за Айсмэном и Сэндстоуном я открыл карту в телефоне, чтобы посмотреть, как далеко нам еще идти.

«Люди так зависимы от этой чертовой технологии, — говорит Йота, — знаешь, что у меня было в морской пехоте? У меня был хренов протрактор, хренова карта в масштабе 1 к 50 тысячам и компас. Срань господня! Мы же здесь выполняем миссию, ловим плохих парней, так? Ищем наркотики, останавливаем нелегалов? Как мы сможем с этим справиться, если не способны делать самостоятельно то, с чем справится любой недоносок?»

«Бля, мужик, меня бросили подыхать в Ираке», — продолжает Йота. Он восемь лет был снайпером и винит лейтенанта в том, что тот бросил их с наводчиком недалеко от Рамади. «До нашей базы было семь миль. Чтобы туда добраться, мне пришлось пробираться через чертов ебучий город, полный плохих парней». Он говорит, что «одумавшиеся ублюдки» вернулись за ним. «И угадайте что? Я здесь, так?», – он в бешенстве вскидывает руки.

Он также злится на то, как мы поступили с рюкзаками. Айсмэн должен был разобраться в ситуации и обыскать рюкзаки не вызывая базу. «Если это чертовы наркотики, отходите от них. Фотографируете и охраняете это дерьмо. И ничего не трогаете. Но если это вода и пища? Тогда вы уничтожаете это дерьмо. Ясно? Потому что здесь полно гуманитарных групп, которые оставляют еду, воду и все остальное для этих чертовых ублюдков, которые нелегально проникают в нашу страну». «Мы никогда не отказываем иммигрантам в еде и пище», — сказал мне потом Фифти-Кэл. По его словам, тот тайник был явно был оставлен наркокартелем, поскольку внутри были недешевые предметы.

Будильник разбудил меня в 3:15 ночи. Я был назначен на ночное дежурство. Я подошел к костру, у которого сидел Бык, натянув бейсболку на глаза. Внутри него как будто все время что-то вскипало. Его плечи, как правило были втянуты, когда он говорил своим низким голосом, злобно растягивая слова. Он был из Хранителей границ Алабамы. Я спросил его, чем они занимаются, если в Алабаме нет границы с другой страной. «Компаниям пришлось закрыть свои двери, поскольку они ничего не смогли поделать с нелегальным оборотом наличных. С этим никто не может тягаться. Они все проебали».

Бык рассказал мне, как однажды он остановился на заправке, где в это время один мексиканец пытался купить алкоголь. Кассир попросил у него водительские права, но у того было только мексиканское удостоверение личности. Бык подошел к нему сзади. «У вас нет водительских прав?» — спросил он. По его словам мужчина оттолкнул его и пошел в свою машину. «Ну и я такой: это же пиздец как просто», — вспоминает Бык. Он вызвал полицию и сообщил о человеке, который управляет автомобилем без водительских прав. Но когда, по его словам, появились копы, то больше внимания они уделили ему, а не мексиканцу. «Зачем вы спрашивали есть ли у него водительские права?», — спросил его коп. Бык пытался указать полицейскому на то, что тот должен использовать свою власть для ареста гражданина, но мексиканец безнаказанно скрылся.

Во время последней операции в Аризоне он набрал немного земли у приграничного забора, положил ее в сумку вместе с несколькими цветами и привез это в Алабаму. Он нашел того полицейского и вручил ему сумку. «Пиздец как это его взбесило, — говорит Бык, — тогда я узнал, что его старуха была нелегальной иммигранткой или вроде того».

«Я сверлил их взглядом, и думал о том, как собственноручно перебью этих сраных ублюдков, одного за другим. Их спасло только одно — у нас были крепко-накрепко связаны руки. Если бы не это…».

Съемочная группа отделения CBS в Алабаме следует за Хранителями границ. Они едут следом за фургонами ополченцев, снимают интервью и проводят много времени в своем автомобиле с кондиционером, что воспринимается как признак изнеженности. Парни охотно с ними беседуют, но я стараюсь избегать их и не попадать в кадр.

В той части репортажа, которая здесь снимается, репортер Бриттани Бивинс рассказывает зрителям, что Хранители границ «которые действительно живут с нами по соседству» и которые «тратят свои отпуска и собственные деньги, чтобы отправиться к границе, по-настоящему увлеченные тем, что делают». Бивинс проводит аналогию между приграничными операциями и эпидемией героиновой зависимости в Бирмингеме. Она говорит, что наблюдатели следят за соблюдением закона, а контрабандисты «дают отпор», однако в детали она не вдается. «На границе может случиться все что угодно», — говорит она. Один из ее главных информаторов — Бык. Бивинс сообщает зрителям, что, если они хотят поучаствовать, то Хранителей границы можно найти на Facebook.

Бык рассказывает мне, что, когда он сидел на вершине холма неподалеку от приграничного забора и наблюдал за внедорожником, он заметил нескольких «мексиканцев мужского пола», которые подъехали на автомобиле, вышли из него и стали играть мексиканскую музыку. Было совершенно очевидно что именно там происходило. «Я не сводил с них глаз, — говорит он, — хотел бы я перестрелять этих сучьих детей. Если бы только наши руки не были связаны так сильно».

Боевой дух высок, когда мы стоим ночью вокруг костра. Призрак делится с нами историями с прошлых операций и рассказывает о традиционном Понедельнике без штанов на базе. Ту Толл рассказывает о поездке в больницу вместе с Корнхэдом, у которого было обезвоживание. «Хотите повстречать картель? Езжайте в больницу, — говорит Ту Толл, — Кадиллаки, Малибу. Там каждый засранец останавливался возле моего грузовика». Корнхэд рассказывает, что ему хотелось дать по шее мексиканцу, который лежал на соседней с ним кровати. «Этот засранец ни хера не платил. А из меня вытрясли все дерьмо. Кто-то получает тоже самое лечение просто так. Это полная хуйня».

Денвер подошел к Призраку сзади и подал сигару ему через плечо. Призрак очень польщен. «Ты что, достал несколько кубинских, раз нигер открыл границу?» — спрашивает он Денвера. Призрак раскуривает сигару, причмокивая губами и зажимая ее в передних зубах. Кто-то шутит, что сигары похожи на конские члены.

Глядя на меня через огонь, Сержант, огромный парень слегка за двадцать в головном платке бедуина, говорит, что бережет свой член для меня, и все поворачиваются в мою сторону. «Потому что у Калифорнии такая тугая социалистическая задница, — говорит Сержант, — я собираюсь внедрить немного демократии в этого засранца». Все смеются. «Я собираюсь всунуть свободный рынок в этот узкий задний проход». Я сконфуженно смеюсь, пока внимание не переключается на что-то другое. Больше всего нападок на базе достается одинокой татуированной блондинке из Аризоны, которая работает тюремной медсестрой в блоке одиночного содержания. Парни двигают тазом в ее направлении, когда она не видит. «У меня есть лекарство от твоих недугов», — говорит ей Сержант. Кроме того, он называет меня «малышкой» и говорит, что у меня красивый рот. Я предпочитаю спать в отдельной палатке с винтовкой наготове.

Сержант подключается к другой беседе, которая переходит от секса к Министерству по делам ветеранов. «Представьте меня беседующим с психологом из Министерства. Ну нееет. Они пытались выдать мне гору таблеток. Я отказался».
— А мне они сказали, что я уже спятил, — говорит Роско, — и я такой: «Ну да».
— Это то, чем занимаются в Министерстве, — объясняет Сержант, — просто дают тебе хуеву тучу таблеток.
— Фактически, ты для них лабораторная крыса, — говорит Ту Толл, — они пытаются закачать в тебя столько дерьма, сколько поместится.
Я встаю со своего пенька и подхожу к Егерю и Уничтожителю. Егерь настаивает на том, что мексиканская армия иногда подъезжает к границе на Хаммерах и стреляет в пограничников.
— На границу пора дислоцировать Апачи, — негодует Разрушитель. (Речь идет о AH-64 «Apache», основном ударном вертолете армии США — прим. Newочём.)
— В июне прошлого года мексиканский Апач долетел от их базы аж до самого Финикса, — как бы между прочим замечает Егерь.
— Да ладно?
— Ага, пролетел над военными базами и всяким таким. Грустно то, что под ним была база ВВС, и когда тамошние начали расчехлять истребители, им приказали остановиться, — продолжает Егерь.
— Ну нифига. Это же, блядь, вторжение. Ну пиздец! — возмущается Уничтожитель.
— Ага, они как будто проверяют наши границы.
— Да уж точно.

Дым от костра внезапно начинает лететь в нашу сторону. «Бля, Егерь, хватит притягивать дым», — жалуется Разрушитель.

«Это потому, что я люблю сжигать людей, — шутя отражает подколку Егерь. Уничтожитель смеется. — Домашняя версия Аушвица. Только времени уходит гораздо больше. Ха-ха-ха-ха!»

Егерь пытается говорить с Уничтожителем на немецком, но зачастую его познаний слишком мало, чтобы Уничтожитель что-то понял. Сам Уничтожитель говорит на немецком легко — он родился и вырос в Швейцарии, где отслужил в армии. Мне кажется странным, что тот, кто вырос в Европе, может вступить в патриотическую организацию. Он говорит, что его мать-американка учила его на дому. «И правильным вещам», — добавляет он.

Уничтожитель вспоминает, как с семьей ехал в США из Канады. Им пришлось два часа простоять на границе, потому что у его отца не оказалось американского паспорта. «Чувак, они увели моего отца, сняли его отпечатки пальцев, обращались с ним как с преступником. Проторчали два часа на канадской границе. Это же полная хуйня. Он что, похож на преступника? Нас семеро в семье, знаете ли».

Кто-то спрашивает о том, куда подевался парень по прозвищу Оборотень. Бродяга говорит, что он сегодня уехал. «Ему пришлось свалить домой и уладить кое-какие дела. Какая-то херня с бывшей женой и ребенком, вот что. Там всё прям драматично, в понедельник аж в суд пойдет» — объясняет Йота.
— Вот уж херовая бывшая жена
— А они почти все такие, — высказывается Егерь.
— И они еще спрашивают, почему этих сучек постоянно убивают, — отвечает Йота.
— Ха-ха-ха-ха!
— Серьезно. Эти дуры давят и давят, и давят, пока у мужика не кончаются силы. А потом кто-нибудь их убивает нахуй. И этот чувак потом выглядит как пиздец какой злодей, но блин, чувак, они же тебя и подтолкнули.
— Знаете, какая главная причина мужских самоубийств? — спрашивает Егерь.
— Женщины, — отвечает Йота.
— Бывшие, которые забирают детей, — уточняет Егерь.
— Я своего сына не видел с тех пор, как ему было четыре. И при этом я знаю, где они живут и все такое. Знаете, как хочется иногда увидеть моего пацана? — рассказывает Йота.
— Стащить его, и делов, — говорит Разрушитель.
— Ага, только тогда меня точно упрячут в тюрьму.
— Пиздец бабам, — произносит Егерь.
— Они всегда выигрывают в суде, — напоминает Разрушитель.
— Я выиграл каждый суд. Каждый. А она просто переезжает в другой штат, потому что дело привязано к месту, где находится ребенок, так что мне приходится судиться уже в этом штате, — сетует Йота.
— А это дорого. — поддакивает Разрушитель.
— Я потратил почти 22 тысячи баксов. А потом просто сдался — ну, у меня деньги кончились. Все, что за командировки заработал. И нихера. Я подумал, что если он пошел в меня, то постучит в мою дверь лет эдак в 13. В этом возрасте я превратился в маленького ублюдка.
— Так им и остался? — спрашивает другой мужчина.
— Ага, все еще засранец. Просто я пошел в морпехи, и там из меня сделали еще большего засранца.
— Ну они тебе за это платили, так?
— Да, но я тот еще мерзавец.
— Можно ли назвать засранцем того, кто говорит правду? — спрашивает Егерь.
— Нельзя, — произносит Йота.
— Вот именно, — отвечает ему Егерь.

Оригинальная статья – Undercover Border Militia Immigration Bauer
Перевод и адаптация – проект Newочём