Нужно сказать, что это переживание не было уникальным. Парадоксальным образом пребывание на необитаемых островах порождало настоящую дружбу. И не только между напарниками по приключению. Ребята подчеркивают, что друзьями стали все Робинзоны. «Они мне сейчас как братья», — написал в тесте-анкете отнюдь не самый сентиментальный из конкурсантов.
Мы не стали настаивать на том, чтобы принятый к публикации дневник был дописан: Алексей вернулся в привычную жизнь и мог забыть, растерять, переосмыслить те чувства, которые владели им в последние дни робинзонады. Но можно составить вполне объективное представление об этих днях по записи в дневнике напарника Алексея — Артура Лузгина («Хо»): «Просыпаемся от шума голосов. Люди пришли: «Выходите, ребята.» В лицо направлен объектив видеокамеры. Оказывается, все, жизнь на необитаемом острове уже закончена.А ведь было еще столько планов по обустройству нашего острова! Переложить камин, повесить цепь для котла над очагом, сделать позади дома навес для сушки трав, устроить баню, поставить на берегу крест с зарубками, сделать плот, сплавать на соседний остров и наловить с него рыбы — да мало ли еще чего придумали бы. Ну что ж, не судьба. Свою главную задачу — выжить в природных условиях необитаемого острова — мы выполнили. И, по-моему, неплохо устроились.
И вот мы собираем свое небогатое имущество, последний раз оглядываемся: дом, очаг, лавочка у стены… Вид на море. Мы оставляем остров, Он снова в одиночестве. Прощай, Абакумиха! А может, еще и свидимся».
Проигравших не было
Оказалось, что это не забава.
Необитаемые острова, на которые высадили будущих Робинзонов, были похожи один на другой: маленькие, скалистые, покрытые чахлым лесом. Кроме рыболовных снастей, топора и спасательного жилета, каждый получил только банку консервов. Им не сказали точно, как долго продлится робинзонада (поначалу предполагалось — месяц), чтобы они не «тянули до срока», а обживали остров. И еще у них было много соблазнов: соблазн вскрыть НЗ, в котором были такие лакомства, как сгущенное молоко, тушенка и сухари; соблазн зажечь дымовую шашку или пустить ракету, чтобы вызвать немедленную помощь…
Ребята как-то очень скоро переделали все, что зависело лично от них: решили проблему питьевой воды, построили жилье, перепробовали все доступные здесь способы добывания пищи. И потянулись для них однообразные дни, в которых все повторялось, не оставляя шансов для проявления инициативы. Все-таки острова лежали в акватории Ледовитого океана. Ловить рыбу было практически невозможно из-за штормов и сильных течений. Холодное лето задержало появление грибов и ягод. Судейская коллегия конкурса «Полярный Робинзон-90» пришла к выводу, что дальнейшее пребывание на островах уже не даст новой информации о предприимчивости и жизнестойкости участников, а рискует превратиться в бессмысленную голодовку, и по прошествии девяти дней сняла ребят. И тут выяснилось, что в робинзонаде есть победители, но нет проигравших. Даже тех двоих — Николая Федосеева («Михайло») и Анвара Шабдраимова («Али»), которых, по их вызову, сняли с острова раньше, и тех нельзя было назвать проигравшими. Каждый увозил с необитаемого острова личный приз — духовный опыт противоборства физическому страданию.
Собственно, именно этого и следовало ожидать. Ситуация, в принципе, не новая. С древних времен муки голода (пост) и одиночества (отшельничество) люди всех религий использовали для достижения духовного просветления и познания себя и мира. Психологическая наука тоже многое уяснила, изучая поведение людей в условиях депревации (чрезмерного ограничения) естественных потребностей человека. Но реальные страдания человеку всегда внове. Их нельзя отринуть. Их удается преодолеть только на высшем уровне духовности. Впрочем, и здесь природой положены пределы. Для каждого свои. Болевой порог — дело сугубо индивидуальное. По отрывкам из дневников семнадцатилетних Робинзонов можно, на наш взгляд, со всей очевидностью судить, как встречал и преодолевал испытания каждый из них.
Из дневника Николая Федосеева («Михайло»)
«…Ну вот, ты добился того, чего хотел», — это была моя первая мысль на этой земле.
…За целый день съели лишь несколько листочков морской капусты. Ее можно есть только с чем-то — с маслом, например. Но голью она (капуста) никак не идет. Уж не знаю, как мы заставим себя съесть ее.
…В основном разговор идет о доме, О различных деликатесах, которые готовят наши мамы. Оказывается, у мамы Али коронный торт называется «Медовик», у моей же — «Трехслойный». Представляете — один слой с изюмом, другой с маком, третий с орехами… А если серьезно, то хочется дернуть за колечко ракеты и закончить эксперимент. Отчасти потому, что очень хочется есть, а до моей высадки на остров я как-то не привык себе в чем-то отказывать (по части съестного), но больше, наверное, из-за того, что очень скучно. В нормальной жизни я каждый день читал, ни дня не мог обойтись без книги или газеты, а тут?!
…Очень мучает голод, но еще сильнее давят на психику этот лес, это море, этот прибой. Только здесь, на острове, я понял, что я сугубо городской житель. Мне уже не привыкнуть к этому шелесту листьев на деревьях, к нашему с Али одиночеству. К вечеру позывы желудка стали сильнее советов разума, и мы вскрыли тушенку, Последнюю банку. Боже мой, хочется плакать, когда подумаешь, что я ничего не могу с собой поделать! Сейчас утро, а в обед мы пойдем к условленному месту и включим дымовую шашку… Я думаю, это произошло потому, что, к сожалению, среди нас не нашлось Робинзона. Мы оба были Пятницами (наверно, потому и сдались в пятницу)».
Из дневника Валерия Иванова («Вэл»)
«…Выбрав место для дома, стали заготавливать бревна, и тут выяснилось, что дело это не такое простое, как показалось вначале: через час я сбил руки. Даже поговорить было не с кем: со Штефаном на английском, которым плохо владеем как я, так и он?
…Штефан пошел ставить снасти на рыбу, я остался один. Когда он ушел, у меня в груди как будто защемило. Я почувствовал что-то вроде острой тоски по дому, по родным, по всем людям. Чтобы как-то успокоиться, взялся вытаскивать гвозди из старых досок, и это мне здорово помогло. Я вывел очень важную формулу: «Если не хочешь, чтобы в голову лезли дурные мысли, либо работай, либо спи!»
…На десерт были молодые шишки (мы открыли, что это довольно сочный кисленький продукт). Мидии по вкусу напоминают то ли раков, то ли креветок.
…Вечером мы снова строили избу, вывели ее по пояс, делали все, как на всю жизнь: очень плотно затыкали мхом щели и рубили аккуратно. С этого дня моя хандра несколько поубавилась.
…Когда сегодня мимо нас в двухстах метрах прошел катер, я вдруг ощутил, что мне очень хочется домой, к людям. И когда катер прошел мимо нас, внутри как будто тоненькая ниточка оборвалась.
…С самого утра работа. Ноги прогибаются под весом, который еще две недели назад я мог бы занести куда угодно. Горло быстро пересыхает, руки устают. Частые отдыхи. Мы не ели двое суток, не считая шишек. Но как бы то ни было, дом построен.
…Вскоре птица упала. Охота удалась. О, это мясо! Поджаристое сверху и немного сыроватое внутри — мы ели и не верили. Сегодня мы наелись в первый раз досыта за всю жизнь на острове.
…Придя, застал Штефана за странным занятием: он сидел и рассматривал ракетницу. Не надо было быть слишком умным, чтобы понять, о чем думает компаньон. Я начал убирать мусор, а Штефан лег и о чем-то думал. Глядя на него, я чувствую себя беспокойно. Но все равно, в одиночку мне не выжить.
…На ужин был суп из мидий с жиром, добавленным из банки с тушенкой, и диким луком, который я обнаружил на острове.
…До сих пор не могу поверить, что все закончилось. Каша. Обычная овсянка! Кажется, в жизни не ел ничего вкуснее».
Из дневника Павла Скоморощенкова («Вулкан»)
«…В условиях длительной борьбы за выживание человек в конце концов постепенно превратится в зверя. Со смутным разумом. Им будет командовать не разум, а желудок. Если бы каждый человек смог бы пройти через выживание, он бы понял, что мы слишком далеко оторвались от природы. И чтобы жить на этой земле, мы должны думать не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне, и о том дне, в котором будут жить наши дети. Тогда мы будем жить в гармонии с природой. Выживать путем голодовки — это глупо. Больше двух дней мы теперь голодать не будем. Теперь для меня самое главное не выживание, не показуха жизнеспособности, а мои дневники и мои ощущения.
…К этой робинзонаде мы готовили себя технически, но все наши практические знания оказались ненужными. Это было психологическое испытание. Следует признать, что мы иногда ленились. Теперь я смотрю на мир другими глазами и имею на это право».
Из дневника Даниила Захарова («Дикий»)
«…Настроение ужасное. Слияние с природой не получается. Из рук все валится. Болит, гудит, давит голова. Хочется горячего сладкого чая. И это в первый день пребывания на острове. Я на грани отчаяния, что же будет дальше?
…Неудачная охота на утку. Пришлось довольствоваться ее яйцами.
…В общем все нормально, но часто вспоминаю дом родной, близких и те вещи, которым не придавал значения. Как хорошо, что я попал сюда. Наконец-то пойму, что хотел от меня отец. Как он мудр! Как нежна и любима мать.
…Сегодня опять видел тюленя. Прекрасное животное. Я даже позавидовал. Вот, думаю, там, где я еле-еле концы с концами свожу, он живет и наслаждается».
Из дневника Максима Прокунина («Христос»)
«…Вчера заметил интересную штуку: море шумело, как дорога скоростного движения машин у нас под Серпуховом. Потом показалось, что это не машины, а электрички, которые проходят на скорости навстречу друг другу.
…Мой Робинзон мне не нравится. Съел порцию последних грибов один. Она для двоих и на вечер. Он голоден, съел еще и порцию устриц для обеда.
…Николай говорит, что у него нет сил искать грибы. Когда я звал его с собой, он остался в доме. Говорит, «нэм форцу» (нет сил), ослаб. А ослабленному нужна еда, витамины. Я его не забыл. Принес ему земляники.
…Мы загорали, потом собирали устриц. Мне было хреново. Поговорили с Робинзоном — прошло. Поели травы. Попили чаю. Пел вслух. Оказывается, я знаю очень много несовременных песен. Например, песня «Шаланды, полные кефали». Она мне очень помогла. Когда я ее пел, то представлял все. И мне становилось легче.
…Оторвавшись от цивилизации, я старался слиться с природой, не причиняя ей особого вреда. Этот остров у меня навсегда останется в памяти. И Белое море. Так робинзонить удается не каждому. Такой случай бывает раз в жизни. Я уже вспоминаю остров, его тишину, пейзаж залива и чувствую, что в жизни мне не раз захочется снова оказаться там. В той среде, с теми же ребятами».
Из дневника Романа Грищенко («Никита»)
«…Странно, но, когда мы ели тушенку с Владом, каждый из нас старался брать кусочки поменьше, а ведь мы знаем друг друга второй день.
…Влад до сих пор болеет. Заставил его полоскать горло морской водой. Боже милостивый, не дай ему свалиться с ног. Я хоть и мечтал остаться один, но чувствую, что сил не хватит жить одному.
…Знаю, что Бог есть и душа существует, потому что видел свою душу, общался с ней. Это было не на острове, нет. А месяца за два до отъезда, в органном зале.
…У Влада в кармане лежит полная пачка изюма в шоколаде и полпачки конфет… втихаря от меня ел. Я ему ничего не буду говорить, потому что нам еще долго жить вместе.
…Сегодня я, сам того не желая, стал молиться Богу. Я просил удачи в охоте. Я просил, умолял Бога дать нам всего одну утку. А ведь раньше я смеялся над обрядами древних охотников, над обрядами индейцев, когда они выходили на охоту. Теперь я их понимаю.
…А с Владом у нас дела идут плохо. У меня не хватает терпения. Я не выдерживаю и кричу на него. Понимаю, что так нельзя, но не могу. Ну ничего парень не умеет, даже разрубить полено и то надо показывать.
…Это не тот холод, который мы испытываем на Большой земле. Мерзнут не просто руки, ноги, тело, а мерзнут кости, мерзнут вены, мерзнет все, что внутри тебя. Всепронизывающий холод. И только наполовину спасает костер. Согреваешься же тогда, когда начинаешь двигаться.
…Нервное напряжение сегодня достигло предела, и я выложил Владу все. Все, что про него думаю, знаю и как к этому отношусь. А теперь мы дружненько делаем вид, что ничего не случилось и что все идет как надо.
…Я дремал и вдруг понял, что вся моя прежняя жизнь шла куда-то не туда. В ней были цели. И много. Я стремился быть сильным физически, старался быть добрым, хотя не всегда получалось. Умным, но этого и к старости ни одному не добиться. А тут я понял, что не это главное: ни сила, ни доброта, ни талант. Надо быть просто готовым на все испытания. Я понял, что цена человека определяется его духовными силами. Что именно такие люди способны делать для людей добро. И вот именно в этом я не пытался себя развить. А ведь надо. Из всех средств, которые я знаю, только учение Иисуса Христа, по-моему, может помочь. Наверное, что-то есть и в восточных учениях, но с ними я уж совсем незнаком.
…Сегодня открыли тушенку. Разделив ее на две части, мы с Владом невольно разошлись в разные стороны.
…Заготовили целую кучу дров на ночь (надоело мерзнуть) и стали собирать мидий. Собираем, значит, а тут лодки причалили, судьи приехали. Конец нашим приключениям. Вот, черт, столько дров наготовили, завтрак — и на тебе…»
Дневники Робинзонов вполне откровенны. И все-таки хотелось бы предупредить читателя, что не следует понимать события робинзонады однозначно. За ними нередко стоят переживания, которые остались тайной для самих Робинзонов. И психологический анализ текстов показывает, сколь сильные дополнительные стрессы вносила в робинзонаду психологическая стихия юношеского возраста. В одном из дневников встречается весьма любопытное описание сновидения: «Выспался плохо. Сон был довольно странный. Я и трое моих друзей у железной дороги. Мы играем: я убегаю, они догоняют. Я спрятался в какой-то сарай. Тут прибегает мой отец (это был он) в виде Николая Коровина (каратист из телепередачи «До 16 и старше…») в очках, которые мой отец вообще не носит, с кинокамерой в руке, сделанной внешне под магнитофон, покрытый драпом». Здесь все символично. И символы эти многослойны. Но их структура, смутная и запутанная на первый взгляд, вполне проницаема для методов глубинной психологии. С такой точки зрения тревожные игры у железной дороги — не путешествие и даже не робинзонада, а столь важный в юношеском возрасте поиск себя, своей сути, собственной идентичности. А телекамера — это глаз другого, подглядывающий за подростком, узнающий о нем все раньше его самого. Отсюда чувство страха. И отсюда же удивительное сращение образа тележурналиста с образом отца, который в психоаналитической традиции истолковывается как моральный закон, судия, обладающий правом наказания. Потому столь значима деталь — очки, которых никогда не носил реальный отец, но которые так похожи на объективы телекамеры…
Глубокая, трудная и не всегда осознаваемая работа совершалась в ребятах на необитаемых островах. И многое должно остаться с ними навсегда, стать их духовной собственностью. Прошло еще слишком мало времени, чтобы это семя проросло и дало цвет. Но все же…
Через два с половиной месяца после экспедиции Робинзоны, собравшиеся в Москве, снова выполняли психологические тесты. Самооценка ребят стала иной. Одни укрепились в своих установках. («После острова я понял, что надо не выживать, а вживаться в природу».) Другие смогли решить болезненные психологические проблемы. («Если теперь про меня будут говорить, что я чокнутый и тому подобное, то мне это уже как-то по фигу. Я перестал принимать к сердцу то, что обо мне говорят».) Третьи почувствовали необходимость перемен. («Дня через два после приезда вдруг ощутил такую пустоту, такую бессмысленность своего прежнего существования…») Когда-то в лагере Робинзонов один конкурсант, студент и кандидат в мастера спорта по борьбе, выделялся уверенностью, напористым стремлением к победе в любом состязании с любым соперником и жесткой манерой оказания в помощи более слабым участникам. «В нем борются комплекс старшего брата и комплекс старшего сержанта», — сказал один из судей, рекомендуя его к высадке на необитаемый остров. Теперь этот «крутой парень» сказал в беседе с психологом: «Я четко увидел, как был не прав в общении с людьми, что был не прав в своих самооценках. Я не хочу конкретизировать свои выводы. Я не хочу, чтобы об этом раньше времени знали». А на вопрос анкеты: каких качеств не хватает тебе в жизни? — он ответил: «Мягкости в общении с людьми».
Так или иначе нравственное воздействие робинзонады коснулось каждого. Но не будем спешить с прогнозами. Пусть дело идет своим чередом. Ребята решили не терять связи друг с другом и организовали «Открытый клуб Робинзонов», чтобы объединиться со всеми, кто захочет и сможет так «робинзонить», как удалось это им летом 1990 года. Первым капитаном своего клуба они избрали Романа Грищенко («Никита») из города Бендеры, который учится сейчас в Московском техническом университете имени Н. Э. Баумана.
Что было — видели, что будет — увидим.
