В начале октября 1936 года отряд географа Криволуцкого возвращался дальневосточной тайгой из последнего маршрута. Здесь, в верховьях реки Селемджи, осень уже всерьез взялась за дело -лиственницы сбросили хвою, на гольцах лежал снег, а небольшие ручейки сковал лед.
Отряд поднимался к вершинам Турана, до базы партии оставалось не больше тридцати километров, как вдруг собака, бежавшая впереди отряда, остановилась, настороженно понюхала воздух, шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Собака не лаяла как при встрече со зверем, но всем своим видом давала понять, что впереди кто-то есть.
Встревоженные сообщениями о побеге из близлежащих лагерей рецидивистов, люди взялись за карабины и, внимательно осматривая местность, двинулись дальше. Через некоторое время в просветах между деревьями они увидели чуть заметный дымок, поднимавшийся от едва тлевшего огонька. У огонька сидел совершенно изможденный человек, на невероятно исхудавшем теле которого висели лохмотья телогрейки. В этом измученном человеке подошедшие люди не без труда узнали работавшего в экспедиции паренька Мишу Кучерявого, пропавшего в тайге три недели назад, безуспешные поиски которого были уже прекращены.
Встреча с людьми не произвела на него никакого впечатления -все его чувства и эмоции были подавлены крайней степенью истощения и почти утрачены за время бесконечно долгого голодного пути по осенней тайге. Он произнес лишь несколько фраз, после чего потерял сознание.
А три недели назад восемнадцатилетний рабочий экспедиции Михаил Кучерявый вышел из лагеря одного из топографических отрядов, который вел съемку в верховьях бассейна реки Селемджи. Начальник отряда послал его к продуктовому лабазу за продуктами, новыми аэрофотоснимками и письмами. От лагеря до лабаза всего-то около десяти километров, но глубокая долина, ведущая к продуктовому складу, была вся сплошь завалена буреломом, и идти по ней пришлось бы целый день. Проще было подняться вверх по склону хребта и по каменному «асфальту» гольцовых вершин часа за три добраться до сопки, у подножия которой располагался лабаз и ждал проводник с оленями. Все это начальник отряда растолковал Кучерявому, и тот бодро отправился в путь. С собой он не взял ни продуктов, ни спичек, твердо рассчитывая засветло дойти до лабаза. Прихватил на всякий случай только карабин да три патрона к нему. Миша лишь полгода назад приехал на Дальний Восток, и это было его первое лето в тайге…
Молодой человек поднимался все выше и выше по склону. Как и положено, лиственничный лес сменился темнохвойным елово-пихтовым, затем пихта стала пропадать, а ей на смену пришла береза, которая через некоторое время вытеснила и ель. Вскоре березняк закончился. Теперь оставалось самое неприятное — продраться сквозь заросли кедрового стланика. Зато уж потом можно выбраться на каменистую поверхность гольца, ходить по которой одно удовольствие. Однако Мише не повезло — сопка оказалась недостаточно высокой, и вместо гольцовой вершины вся ее макушка поросла кедровым стлаником.
Идти по этой живой изгороди — мученье. Стланик растет огромными кустами, состоящими из кривых толстых веток, направленных в разные стороны и поднимающихся невысоко над поверхностью земли. В чаще этих кустов приходилось то перелезать через ветви, то пробираться под ними едва ли не на четвереньках. Заросли становились все гуще и гуще, ветви выворачивались из-под ног, цеплялись за одежду, хлестали по лицу. Вершину хребта накрыл туман. Ощущение времени совсем потерялось. Неожиданно для Миши наступили сумерки.
Решив, что уже наверняка прошел необходимое расстояние по хребту, он стал спускаться вниз к подножию сопки. Надеясь, что находится уже недалеко от цели, он, чтобы не плутать попусту по лесу, громко закричал, рассчитывая услышать ответный крик. Но тайга молчала. Он выстрелил из карабина — в ответ ни звука. Стало совсем темно. Идти уже было невозможно — предстояло первый раз в жизни ночевать в тайге одному. Миша нашел толстую пихту, сел под нее и заснул.
Разбудил его голод. Было светло, но который час — он определить не мог: часов не носил, а солнце не показывалось. Вновь пошел вниз по склону, часто останавливаясь по пути, чтобы поесть брусники.
Сухой лес вскоре кончился и сменился пологим заболоченным склоном, который вывел Кучерявого к мутноватому медленно текущему ручью. Из рассказов Миша знал, что лабаз стоит около быстрой каменистой речки, никак не похожей на этот ручей. Он посчитал его притоком и решил идти вниз по течению, надеясь, что вода приведет к лабазу. Да и от таежников, работавших в экспедиции, он много раз слышал, что, если не знаешь куда идти, иди по течению реки и непременно выйдешь к жилым местам.
Все эти в общем-то правильные рассуждения разбивались об одно обстоятельство, которого Миша тогда не знал. Дело в том, что горный массив, с подъема на который началось его путешествие, находился на водоразделе бассейнов Селемджи и Бурей. Рельеф этой части хребта был очень сложным, со множеством окруженных чащобами кедрового стланика пологих вершин, ложбинок, распадков, которые разрезали склоны в самых разных направлениях. В этом месте достаточно отклониться от заданного направления на десяток-другой метров, чтобы вместо селемджинского бассейна угодить в бассейн реки Бурей. Именно это и произошло с Кучерявым, и теперь, следуя вдоль неизвестного ручья, он двигался уже не к Селемдже, где работали отряды топографов, а в сторону Бурей, где до ближайшего поселка было не менее ста двадцати километров.
Заболоченному берегу ручья не было конца. Несколько километров ненадежных кочек, гнилой воды, путающих ноги ветвей багульника измотали Мишу. Очень хотелось есть, и он часто останавливался, собирал клюкву; иногда попадались уже опавшие ягоды голубики. Но вот, наконец, болото кончилось, долина сузилась, лес подступил к речке, которая теперь быстро бежала по каменистому дну. По рассказам, на такой и был устроен продуктовый склад. Надежда на скорое окончание похода придала Кучерявому сил.
Однако время шло, Миша продвигался вдоль той же реки, но лабаз все не появлялся; на крики отзывалось лишь эхо.
Чтобы хоть немного утолить голод, он собирал ягоды. Чаще всего ему встречалась брусника, но есть ее уже мешала оскомина; иногда попадалась красная смородина и жимолость. Они разнообразили брусничную диету.
В наступивших сумерках пошел дождь. Миша забрался под густую ель и попробовал заснуть. Мешали голод и сомнения в правильности пути. Перебирая в памяти подробности своего похода, он никак не мог понять, куда же он зашел? Уже засыпая, Кучерявый решил, что лучше всего так и идти по ручью, который выведет к главной реке, а там если уж не на лабаз, то на базу партии он точно попадет.
Выспаться не удалось. Ночь была очень холодной, а промокшая одежда совсем не грела; сильно болел желудок.
И снова целый день он шел вниз по течению речки, изредка ел ягоды, а на ночь опять устроился под деревом.
Следующий день не принес никаких изменений. Только все труднее становилось передвигать ноги по заболоченной почве да пробираться сквозь густой пойменный лес. Несколько раз из-под ног вылетали рябчики, порой встречались глухари, но что толку — была бы дробь, а то карабин-то заряжен пулей. Однажды он все же не вытерпел и истратил последний патрон в тщетной попытке подстрелить глухаря.
Уверенность, что еще немного, и он дойдет до базы партии, переросла в упрямство, которое совершенно ослепило его и гнало все дальше вперед.
Очередная голодная ночь была ужасна. Его преследовали голодные видения, галлюцинации, бред. Боль разрывала желудок.
Утром ночные кошмары прошли, но легче от этого не стало. Миша впервые за все это время обратил внимание на солнце и не поверил своим глазам. На небе творилось что-то невероятное. Солнце взошло на западе и медленно направилось к северу. Миша долго еще не мог решить: действительно ли он видит все это наяву, или стоит проснуться, и солнце окажется там, где ему положено быть? Но вот наступил день, а солнце по-прежнему двигалось через север к востоку. Наконец, похолодев, он понял, что с ним случилось и что все эти четыре дня он шел в противоположном от базы направлении.
От голода шумело в ушах, голова соображала с трудом, но мысль, что можно срезать угол, перевалив через небольшой хребет, и сократить путь к долине, ведущей к базе партии, показалась абсолютно верной.
Этот невероятно тяжелый для голодного человека путь занял еще два дня. Перед глазами все время стояла какая-то муть, Миша часто падал и тут же засыпал, все тело сковывала нечеловеческая усталость, болели суставы. Все так же мучил голод. Брусника пропала, иногда удавалось поесть смородины. Наконец он спустился в долгожданную долину и только тут с ужасом осознал, что речка, лежащая на ее дне, тоже принадлежит все к тому же бассейну Бурей, поскольку течет она на юг. Два дня адских усилий оказались потерянными напрасно. Он снова ошибся. Обессилев, Миша упал на землю. Теперь оставалось только одно — возвращаться назад и идти по тому пути, по которому уже прошел. Снова пришлось преодолевать, казалось, бесконечный подъем к водоразделу. Выпал снег, укрыв тайгу белым толстым одеялом. Михаил все шел и шел. Все чувства притупились, наступило безразличие. Ноги передвигались автоматически, так же автоматически он наклонялся за брусникой, изредка видневшейся из-под снега, и клал ее в рот. Желудок болеть перестал, притупился и голод. Ночевать на снегу было невозможно, и он, заметив наклонившееся или полуупавшее дерево, стряхивал с него снег, ложился грудью на ствол и сразу же засыпал.
Лесное зверье, будто зная, что человек не опасен, все время попадалось ему на глаза — то белки, то рябчики, то лоси. Снег был испещрен следами животных. Однажды, проснувшись, он увидел возле дерева, у которого спал, медвежью тропу.
Дни и ночи окончательно перемешались. Миша знал только, что идти нужно по этой долине и хоть что-нибудь есть. Он перепробовал кору всех кустарников, ёл семечки еловых и лиственничных шишек, жевал траву. Время от времени приходилось разуваться и оттирать замерзшие пальцы ног. На берегу той самой речушки, к которой спустился на второй день своего пути, он едва не замерз. Потеряв ночью сознание, Миша пришел в себя лишь потому, что в этот день выглянуло яркое теплое солнце и отогрело его. Одна нога совсем ничего не чувствовала, и ее пришлось долго оттирать. На поляне с поваленными деревьями он сушил одежду и, согревшись на солнышке, несколько раз впадал в забытье.
Его память почти не сохранила воспоминаний о том, как он взобрался по склону, как много часов полз по кедровому стланику.
К исходу третьей недели он добрался до лабаза. Долго и тяжело вползал по ступенькам — отмороженные ноги распухли и болели, а когда оказался внутри, впервые за все эти дни из его глаз полились слезы — лабаз был пуст. К тому времени продукты из лабаза забрали. Это обстоятельство, в конечном счете, спасло ему жизнь — набросившись на еду, он погубил бы себя сам. Отсутствие продуктов так расстроило его, что не обрадовали даже найденные здесь же спички.
От лабаза до базы партии была набита тридцатикилометровая тропа. Переночевав, Кучерявый решил ползти по ней на базу. Надежда и невероятная воля к жизни все еще поддерживали измученное тело. Спустя почти двое суток на него наткнулся отряд Криво-луцкого.
Историй, подобных этой, в летописи таежных экспедиций немало. Все они начинались с того, что человек терял представление о своем местонахождении. Если ориентировку удавалось восстановить в течение минут или часов, то это происшествие оставалось в памяти как досадное недоразумение, из-за которого было потеряно время и удлинился путь. В тех же случаях, когда не получалось установить свое местоположение даже за несколько дней, события подчас принимали трагический характер.
Одна из самых распространенных причин, по которым путешественники попадают в различные экстремальные ситуации, — это потеря ориентировки. Наглядный и весьма показательный пример тому-история, рассказанная выше. В этом, казалось бы, частном случае очень много важных деталей, на которые просто необходимо обратить внимание.
Первое же, что бросается в глаза в этой истории, — человек ушел в тайгу один. Речь здесь идет о событиях, произошедших в середине тридцатых годов, когда опыт экспедиционной работы был еще не велик и в том, чтобы отправить одного человека в тайгу, не видели ничего особенного. Современные инструкции запрещают это категорически. Конечно, лесники, охотники, егеря ходят в одиночку в самые глухие лесные места. Но все эти люди обладают огромным опытом, как правило, выросли среди леса, становясь год от года все более самостоятельными в тайге. Хочу подчеркнуть, отправляться в тайгу в одиночку, прочитав о ней пару книжек, не узнав ее, не походив по ней с более опытными людьми, — верх безрассудства.
Другой, обращающий на себя внимание момент в истории с Мишей Кучерявым, — собираясь в путь, он не взял с собой практически ничего. Будь у него компас, то в тумане, продираясь сквозь заросли стланика, он не сбился бы с пути или гораздо раньше заметил бы свою ошибку. Спичек он тоже не взял и потому не мог ни обогреться, ни обсушиться, ни, что самое главное, разложить сигнальный костер, чтобы подать знак поисковым группам и самолетам. Добыть огонь при помощи карабина он не догадался. Поскольку идти ему было недалеко, не взял он и продуктов.
Сознание того, что путь недалек, и уверенность в том, что пройти его удастся быстро, а потому можно идти налегке, не взяв даже самого необходимого, много раз подводили путешественников. Порой переход, рассчитанный на каких-нибудь пару часов, растягивался на несколько дней. Поэтому даже в самый простой с виду маршрут предметы первой необходимости лучше взять с собой.
Еще несколько характерных ошибок, которые совершил Миша, -это ошибки в ориентировании. Первое время он не мог контролировать направление своего движения — не было солнца, но затем абсолютная уверенность в правильности выбранного пути не позволила ему проверить себя по солнцу. Осознав, что заблудился, он не захотел сразу возвращаться назад по собственным следам, а решил сократить путь, срезав угол (это весьма распространено среди заблудившихся людей и редко дает хороший результат).
Вместе с тем он не поддался панике, не стал лихорадочно метаться по лесу из стороны в сторону, а по мере своих еще не очень больших знаний и подорванных голодом сил попытался спокойно и рассудительно разобраться в сложившейся ситуации, вспомнить важные обстоятельства и подробности своего пути. Только благодаря этой рассудительности он, хоть и не сразу, смог найти дорогу в уже заснеженной и потому почти неузнаваемой тайге.
И, конечно, поражает исключительная стойкость этого человека. Ведь он первый раз попал в тайгу. Практически ничего о ней не знал. Три недели без пищи и тепла. Спал на голой земле, ел лишь ягоды, не зная других съедобных растений, охотиться не мог. Встречавшиеся грибы приготовить было не на чем. Он не предполагал, что из-за него приостановят все работы и его будут искать и с воздуха, и на земле. Так что даже такой моральной поддержки он был лишен. Один лишь волевой настрой помог ему переломить столь безысходную ситуацию, а все навыки и знания заменила необыкновенная твердость духа и вера в собственные силы. И это, пожалуй, самое нетипичное в данной истории.
Очень часто заблудившийся в тайге человек ведет себя так, как описал Д. Кольер в своей повести «Трое против дебрей». «Человек, сбившись с пути в лесной чаще, все больше и больше теряет ориентировку, легко переходит грань между трезвой рассудительностью и лихорадочной паникой. Обезумев, мечется он по лесу, спотыкаясь о кучи бурелома, падает и, поднявшись, снова спешит вперед, уже не думая о верном направлении, и, наконец, когда физическое и умственное напряжение доходит до предела, он останавливается, не в силах сделать ни шагу».
