Теперь я спал уже не на подстилке, брошенной прямо на землю, а на очень удобной койке…
Д. ДЕФО. Робинзон Крузо.
Ах, как хорошо, что я додумался соорудить брезентовый гамачок! Прикрутить его к двум рядом стоящим деревьям труда не составляет. Лежи-полеживай, отдыхай, наблюдай природу. Вот хлопотун поползень обследует трещины в коре старой березы, выискивая пропитание. Он делает это и вниз головой, как космонавт в состоянии невесомости, не ощущающий разницы между потолком и полом корабля. Ускакал куда-то поползень, но по веткам разлапистой ели перепархивает небольшая пичужка, клест. Он уже при жизни так намумифицирован хвойным бальзамом из содержимого шишек, что и после гибели его тельце не становится добычей трупных червячков. Чуть свесившись с гамака, можно полюбоваться красными шапками мухоморов. Они – верная примета: где-то рядом должны быть съедобные грибы.
Ну а теперь, отдохнув, можно двигаться дальше навстречу новым впечатлениям. Преимущество велотуриста перед пешеходом еще и в том, что смена зрительных впечатлений происходит быстро, со значительно меньшей затратой сил. Нажимай на педали и поглядывай по сторонам. Запоминай, сравнивай.
Давно известно, что подавляющее количество информации, поступающей в мозг, доставляет зрение. Не беспричастно и обоняние. «И дым Отечества нам сладок и приятен».
К полудню я приехал на большое, заросшее травой поле, в середине которого поблескивала салатная поверхность крохотного озерка. Мое приближение поубавило кваканье восхитительно зеленых лягушек, тех самых, которыми пестрят книжки для малышей.
По дороге к этому озерку я набрал неправдоподобно больших лисичек и белых крепышей и пригоршню спелой земляники. Проезжая мимо картофельного поля, устоял против искуса выдернуть два-три куста, но когда увидел, что это сделал кто-то до меня и не удосужился собрать все плоды своего действия, я не мог не подобрать дюжину картофелин, валявшихся в пыли.
Пробраться к окну, с чистой, не затянутой ряской водой помогла найденная в траве жердь: привязал ее к «комбайну» и, как ведром, зачерпнул им воду.
Откуда бы ни набиралась вода – из ручья, реки, озера,– ее надо кипятить. Исключение, пожалуй, только для родниковой, да и то у самого выхода на поверхность, а дальше по течению струйка уже теряет свою бактериальную чистоту. Можно, конечно, обойтись и без кипячения, подкрашивая воду кристалликами марганцовки или квасцами. Но самое надежное – это длительное кипячение, не говоря уже о том, что «протравливание» воды сильно сказывается на ее вкусе.
Вскоре грибы и картошка были вымыты, очищены, и самоварчик делал свое дело, обещая на первое грибной суп с картошкой, на второе лисички, а потом чай с ароматнейшей земляникой. Пока все это булькало и шипело, можно было посмотреть, что написано в очередном послании товарища.
«На этот раз табу накладывается на все кухонные принадлежности. Вплоть до ложки. Все это ты, дорогой Робинзон, оставил там, на острове. Постарайся обойтись без этих принадлежностей и поделись полезными советами».
Трудности, перед которыми меня поставило второе письмо, заставили отказаться от уже утвержденного меню на обед и подумать о том, как обойтись без привычных средств пищеприготовления. Разумеется, от самоварчика я не отказался – тот же костер.
Картошка вареная, картошка жареная, картошка печеная… Если поступиться правилом – не разжигать костров,– то почему бы не получить картошку пареную? Для этого клубень надо закатать в комок мягкой глины и зарыть в золу, над которой горит костер. В этом случае из костра извлекается не полуобгорелая картофелина, а «орехи», внутри которых (разломив глиняную скорлупу) находишь целехонькую пареную картофелину.
Но я выбрал наипростейший способ – поджаривание ломтиков картошки над дымогарной трубой самоварчика. Подложил побольше топлива и, дождавшись пламени без дыма, нажарил столько, сколько захотелось. Подобную процедуру можно делать и над костром, нанизав клубни, словно шашлык, на прут. Мне же приходилось обжаривать только по одной картофелине.
Так же я поступил и с кучкой грибов. Лисички быстро сморщились, а ломтики боровиков сохраняли приятную для зубов эластичность. На соль табу не было. Да и что говорить, пословицу «не солоно хлебавши» может оценить только тот, кому приходилось есть без соли.
После еды захотелось пить. В самоварчике воды было предостаточно, но табу касалось и кружки. Взгляд задержался на неизрасходованном топливе– сухих ветках и бересте, снятой по дороге со сгнившего ствола березы. Вырезав прямоугольный, без дырок кусок, я свернул его «фунтиком», подобно тому как это делают продавщицы, когда у них нет пакетов. Заколов заостренным прутиком концы свернутой бересты, получил подобие конической рюмки, из которой можно было пить, не обращая внимания на утечку.
По директиве, подмосковный Робинзон должен был припомнить полезные советы для людей, оказавшихся в силу непредвиденных обстоятельств без кухонной посуды. Например, чем заменить котелок? Не боги же горшки обжигают! Да и исходный материал не дефицитен. Высушить вылепленный вручную горшок или миску нетрудно, хуже с обжигом. Я как-то пробовал ради спортивного интереса вылепить и обжечь на костре несколько самоделок из глины, но ничего путного из этой затеи не вышло.
Проще дать советы по изготовлению приспособлений для еды. Больших раковин в наших среднерусских реках нет, но створки перловиц и беззубок пригодны для изготовления ложек. Достаточно прикрепить их к деревянному черенку.
Говорят, что наши далекие предки варили мясо мамонтов в вырытой в земле яме, куда бросали раскаленные на огне валуны. От рекламы этого способа кипячения воды, а тем более варки пищи я воздержусь.
Но кроме кипячения и «протравливания» воды, взятой из сомнительных источников, есть еще два способа дезинфекции: серебряная посуда или хотя бы серебряная вещь, на сутки опущенная в котелок или чайник, и фитонциды (летучие бактерицидные вещества растений). Лучше всего взять можжевельник. Его хвоей надо заполнить посуду доверху, а воде останутся лишь промежутки между можжевеловыми лапками. Но и в этом случае вода все-таки занимает половину объема посуды. Меньше чем через сутки можжевельник обеззаразит воду. Не лишне вспомнить и оригинальный способ обеззараживания воды, о котором я, помнится, дважды читал в журналах. Применяя его, предприимчивый американец пересек так называемую «Долину смерти» – безводную пустыню. Суть способа в сборе водяного конденсата. В центре ямы глубиной 30– 40 см устанавливается котелок или кружка. После этого он накрывал яму полиэтиленовой пленкой, края которой равномерно присыпал землей и прижимал камнями, чтобы они поплотнее прилегали. Затем в центр натянутой, как на барабане, пленки кладется камешек для создания небольшого прогиба над поставленной посудиной. Все это надо сделать до вечера. За ночь образующийся на внутренней поверхности пленки водяной конденсат, стекая к месту прогиба, даст чистейшую воду.
Во влагонасыщенных грунтах для извлечения воды рекомендуют так называемый индейский колодец, об устройстве которого я вычитал в книге Э. Сетон-Томпсона. Колодец действительно удобный. В самом низком месте, скажем, возле бывшей стоячей лужи или скончавшегося болотца, надо сделать ямку на высоту полутора-двух котелков. Набравшись терпения, следует дождаться пока ямка не наполнится водой, просочившейся сквозь грунт. Вначале вода, естественно, будет мутной и ее придется вычерпывать. Кипячение, разумеется, обязательно, ибо кажущаяся чистота вовсе не показатель стерильности.
Скептики могут сказать, что все это не нужно. Кругом шоссейные дороги, радио и чуть ли не справочные бюро, куда можно обратиться по всем вопросам. А робинзоны, робинзонады? Да это же все сказки с легкой руки Даниэля Дефо.
Но те, кому приходилось проезжать, а еще лучше пролетать над таежными просторами, тундрой или пустыней, согласятся, что глухоманей на планете достаточно. Есть еще местечки для отличных робинзонад!
Среди сосен даже в дождливую погоду хорошо. Аромат хвои, простор, уходящие в небо вершины – это несравнимо с лиственным мелколесьем, хотя и оно по-своему красиво.
Завал образовал в бору довольно большую поляну, на которой было все, кроме знаменитых шишкинских медведей, карабкающихся на сломанное пополам дерево. На ночлег я решил остаться именно здесь, прислонив велосипед к тому самому сломанному дереву, по которому на конфетных обертках карабкаются медвежата.
Я нарвал зеленых лимонов и потом пил воду с лимонным соком. Этот напиток очень меня освежал и был полезен моему здоровью.
Д. ДЕФО. Робинзон Крузо.
Неожиданно покой одиночества нарушил рев реактивного самолета, пронесшегося над поляной. Я в это мгновение на корточках ощипывал брусничные кустики для заварки-лечебного чая: в последнее время стало о себе напоминать так называемое отложение солей. Пока это проявлялось в пощелкивании в суставах и незначительных болях. Но пожар надо тушить в зародыше. И потушить этот пожар могут листья брусники. По крайней мере так испокон веков поступали в народе. Некоторое неверие в старинные рецепты было сломлено статьей о свойствах брусники, опубликованной в «Химии и жизни» (1976, № 10). Там утверждалось, что отвар брусничных листьев растворяет эти самые злонамеренные минеральные отложения и выводит их из организма. Ну а вкус заварки для каждого, вероятно, определяется пословицей «на вкус, на цвет товарищей нет».
Чай, как известно, появился на Руси в 17 веке. До этого наши предки обычно пробавлялись кипреем, тем, что растет на пустошах. Говорят, что и по сей день не перевелись любители иван-чая – приятно пахнущего золотистого отвара с вяжущим привкусом. Другие увлекаются заваркой из земляничных, брусничных, черничных, малиновых, ежевичных или черносмородинных листьев. Особо ценится редкий аромат настоя листьев душицы. «Легочники» предпочитают заварки из липового цвета. А заварка из листьев березы напоминает аромат парной.
Перечислять чаевые заварки можно долго. Но есть и заменитель кофе. Это корень одуванчика, который надо предварительно поджарить до коричневого цвета. Однако я, как уже сказано, собирался делать заварку из брусничных листьев, чуть подкисленную ягодами костяники. В такой комбинации горчинка в заварке не так сильно чувствуется.
Ну а сахар? Сахар уже по вкусу. Впрочем, по некоторым новейшим исследованиям лучше полагаться на свои слюнные железы: с их помощью несладкая еда превращается в доступный организму сахар.
…Как бы то ни было, этот сон удивительно меня освежил: я встал бодрый и в веселом расположении духа.
Д. ДЕФО. Робинзон Крузо.
После чая, понятное дело, пора ко сну. Предыдущая, не очень комфортабельная ночь, проведенная под одеялом из прутьев, требовала компенсации, поэтому мои приготовления были весьма тщательны. Я позаботился повесить гамак так, чтобы с боков его прикрывали деревья (на случай ветра), и так, чтобы на него упали первые лучи утреннего солнца. Велосипед, как обычно, пристроил в изголовье. Потом натянул над гамаком полиэтиленовую накидку со скатом на обе стороны, запасся топливом для походного самоварчика и присел послушать последние известия по транзистору.
Как-то странно слышать голос диктора в тишине вечернего леса. Пропадает не только чувство одиночества, вместе с ним исчезает и что-то трудно объяснимое.
Ночь протекла незаметно. Но вместо лучей утреннего солнца о прозрачную крышу гамака забарабанили капли начинающегося дождя. Небо, вчера такое звездное, скрыло темное грозовое облако. Дождь был не страшен: непромокаемая пленка защищала и меня, и велосипед. Покройся земля полуметровым слоем воды от потопного ливня, я все равно остался бы сух. В этом бесспорное преимущество ночлега в гамаке перед ночлегами в палатках.
Погромыхивающий поблизости гром говорил о незатяжном характере ливня. Вскоре хляби небесные иссякли и я вылез из укрытия.
Еще с вечера я помнил, что третий конверт Робинзону имел на углу надпись «Вскрыть до завтрака».
Очередное «табу» накладывалось на все без исключения продукты питания и предлагался переход на подножный корм. С утра до ночи. «Представь себе,– говорилось в письме,– что ты успел съесть все, что было, или потерял рюкзак с продовольствием».
Больше всего было дынь. А по стволам деревьев вились виноградные лозы, и над головой висели роскошные спелые гроздья.
Д. ДЕФО. Робинзон Крузо.
Во время войны, когда разгоралось партизанское движение, была издана небольшая брошюра (к сожалению, у меня пропавшая), называвшаяся, как помнится, «Чем прокормиться в исключительных условиях». В ней были советы о том, что можно употребить в пищу (разумеется, то, что обычно не считается съедобным) в сыром, первозданном виде или после тщательной кулинарной обработки. Помнится, в пищу рекомендовали голых слизней, содержимое речных раковин, которое в вареном виде вроде бы напоминает по вкусу что-то грибное. Рекомендовали и жареных кузнечиков, лягушек, ящериц. Словом, почти все, что прыгает, ползает и плавает в нашей климатической зоне.
Был в брошюре и довольно емкий ассортимент вегетарианских блюд: отвары болотных трав, корневищ и клубней, надежно вываренные мхи и лишайники, подкоровыйслой берез и других деревьев. Слов нет, в те трагические годы для терпящих многодневное голодание эти советы могли принести несомненную пользу.
И по сие время в джунглях Индонезии и Амазонки, в пустынях Африки и Австралии аборигены едят буквально все, чем можно заполнить желудок. Голод – это страшный бич, преследующий человечество. Не будем ворошить историю, когда голодали целые страны и вымирали города. Вспомним частности, когда в экстремальные условия попадали лишь группы людей или одиночки.
Многие помнят историю с сержантом Зиганшиным и его товарищами, которые дрейфовали на неуправляемой барже в Тихом океане с самым крохотным запасом провизии. Когда все крошки, по-братски разделенные на микродозы, были съедены, в котел попали кожаные детали солдатских сапог и гармошка от баяна. Из-за недоедания и потребления несвойственных «продуктов» у потерпевших бедствие началась дистрофия.
А помните рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни»? По болотистой тундре бредет золотоискатель. У него повреждена нога, есть спички, но нет патронов к ружью и ничего съестного. Он ловит пескарика в ледяной воде, пытается есть мох. И наконец, самое страшное – борьба ослабевшего человека со старым обессилевшим от голода волком. Схватка двух умирающих от голода существ заканчивается победой человека, перегрызающего горло зверю и наполняющего свой голодный желудок тяжелой, как свинец, теплой кровью.
Не отказывая автору рассказа в силе художественного изображения, попробуем сосчитать, сколько дней и ночей полз по летней тундре этот бедняга. По моим подсчетам он шел, брел, полз что-то 8–10 дней.
Теперь другое. В Москве трудится профессор Юрий Сергеевич Николаев, лечащий голодом множество хронических болезней. В его книге «Голодание ради здоровья» («Советская Россия», 1973), дарственный экземпляр которой я бережно храню, приводятся факты о длительных сроках лечебного голодания– 30, 40 и даже 50 дней! Подумать только, почти два месяца человек может жить без пищи, только на одной воде!
«Все прошедшие курс лечебного голодания знают,– пишет Ю. С. Николаев,– что чувство голода проявляется только в первые дни, затем почти полностью исчезает». И далее: «Величина запасов, которые организм может использовать при голодании до полного истощения, составляет 40–45% его веса».
Надо отметить очень важную особенность: если во время голодания человек будет употреблять какую-либо еду, хотя бы в минимальных дозах, начинается бурная реакция. Ибо даже крошечная толика пищи возбуждает перистальтику желудка, что препятствует угнетению деятельности пищеварительных желез и сохраняет чувство голода. Нарушается нормальный ход обмена веществ: организм не может своевременно переключиться на «внутреннее» питание.
Знай это наши ребята – Зиганшин и его товарищи, они бы не варили меха гармошки и сапоги, не делили бы продукты на микроскопические дольки. Доведись такое, надо сразу сгрызть последний сухарь и переходить на одну воду.
Лет шесть назад один мой знакомый, великий любитель пеших путешествий, отбился в Кавказском заповеднике от спутников. Оставшись без рюкзака с продуктами, как говорят, один на один с природой (он был знаком с процедурой лечебного голодания), этот заблудившийся сразу перешел на одну воду, благо в горах ее сколько угодно. Шел он «по солнышку» дней десять. И ничего! Пришел в какой-то аул, где не стал наедаться до отвала, а постепенно выходил из голода: вначале пробавлялся соками, потом жиденькой кашкой, героически устояв перед шашлыком. О своем голодном вояже он рассказывал с юмором, без содрогания перед пережитыми трудностями.
Но все это отнюдь не означает, что я против подножного корма. Наоборот, если человек знает, что его робинзонаде не видно конца, он обязан предпринять все мыслимое для обеспечения себя едой, а не сидеть сложа руки, ожидая помощи с неба. Надо не лениться, а укладывать в торбу все, что может служить пищей, когда закончится внутреннее питание организма, когда будут исчерпаны внутренние ресурсы и возникнет жизненно важная потребность выхода из вынужденного голода. А такое, как я уже говорил, может наступить не раньше, чем через 20 дней.
…Теперь пора вернуться к третьему дню моей робинзонады – надо было выбрать между возможностью набить желудок всем, что можно отнести в реестр съедобного, и суточной разгрузкой пищеварительного тракта. Я выбрал последнее. Накипятил воды (правда, заварив ее горстью брусничных листьев), напился вдоволь и стал собираться в путь.
Пока я вместе с велосипедом брел по лесу, фантазируя на тему пустого желудка; я неожиданно в кусте цветущего шиповника обнаружил застрявшего в развилке веток серенького, жалобно попискивающего птенчика. Вызволил пленника: у бедняжки была сломана нога, да так, что торчала косточка. Видимо, несмышленыш выпал из гнезда и, попав в развилку ветки, получил травму.
Надел очки и занялся приготовлением лубков, а пичугу пока засунул в алюминиевую кружку. Тоненькую, вроде спички, веточку я разрезал по оси и соскоблил ножом сердцевину. Куда труднее было одеть лубки на ножку трепыхавшейся пичуги и обмотать их полоской изоленты, кружочек которой вожу с собой на случай прокола камеры или покрышки.
Но куда девать захворавшего птенца? Посадить повыше на дерево? Опять свалится, ведь летать-то он почти не умел. Оставить на земле? Слопают. «Придется тебе ехать со мной»,– сказал я притихшему после операции раненому. И подумал: у Робинзона Крузо были кошки, козы, собака и попугай, а у меня будет птаха.
Алюминиевая кружка – квартира не из комфортабельных, да и кружка нужна по прямому назначению. Поэтому пришлось сделать спутнику лукошко из бересты. На крышку пошел полиэтиленовый мешочек, продырявленный для прохода воздуха. С прокормом сотоварища трудностей не было. Но увы и ах, когда я к вечеру выехал на крутой берег какой-то речки и, прислонив велосипед, заглянул в лукошко, то увидел, что старания спасти беднягу оказались напрасными. В корнях большой ивы нашлось углубление, которое я расширил косарем до размеров лукошка… Не думаю, что такой финал был вызван заточением раненого в лукошко, скорее всего в открытую рану попала инфекция.
…Должен признаться, что кипяченая вода на завтрак, на обед и даже предстоящий водяной ужин не вызывали ощущения сытости. Терпеть было и можно, и нужно, хотя бы для проверки пользы голодания на собственном опыте. Конечно, временами, когда приходилось взбираться с велосипедом на горки или перетаскивать его через поваленные деревья, отсутствие «пороха в пороховнице» давало о себе знать некоторым снижением темпов продвижения. Но терпеть было можно, а набранные грибы и земляника (почти два стакана) были оставлены до утра в качестве деликатеса. А пока – пока дымил самоварчик, налитый свежей водой, и начались обычные бивачные хлопоты по подготовке к ночлегу.
Удил рыбу, но неудачно: все попадалась такая, котораят не годится в пищу.
Д. ДЕФО. Робинзон Крузо.
Бивак у речки, заросшей кувшинками,– это прекрасно. Во-первых, вода для приготовления пищи, умывания и стирки; во-вторых, это речка, в которой водится какая-то рыбешка. А на песчаных отмелях подмосковных ручьев и рек можно найти окаменелые остатки раковин давно минувших геологических времен. Такая коллекция хранится у меня дома под стеклом. Белемниты («чертовы пальцы»), раковины и кусочки ископаемых хвощей, превратившиеся в кремень, кораллы – отпечатки того, что когда-то росло, ползало, плавало.
«Записки об уженье» – так называется произведение нашего замечательного писателя и природолюба С. Т. Аксакова. В этой толстой книге, которую мне так и не удалось заполучить в собственность, рассказывается о рыбах, населяющих реки и озера нашего Российского отечества, и о том, как с наименьшей затратой времени и труда вытащить рыбку из пруда. По отзывам бывалых рыболовов, эти советы не устарели и по сие время, хотя при жизни автора книги никто и помыслить не мог, что нам придется принимать суровые меры для спасения рыб от отходов промышленности и сельского хозяйства.
В энциклопедической книге Аксакова все же есть небольшой пробел: там ничего не говорится о ловле рыб голыми руками. Желающий это попробовать должен снять штаны и по возможности все остальное. Затем, не топая, сойти в воду у правого высокого берега и, погрузившись по пояс и ниже, нашаривать руками вымоины, норки или размытые переплетения корневищ прибрежных деревьев. Нащупав норку, следует другой рукой ощупать, нет ли поблизости еще одной дыры на такой же глубине. Если таковая обнаружится, то блокировать ее сжатыми в щепоть пальцами или даже кулаком: это может оказаться запасным выходом из ранее нащупанной норки. Убедившись, что путь к отступлению рыбешке отрезан, надо углубиться в первую норку и, добравшись до рыбьего хвоста, перехватывать дальше, до жабр. Теперь, когда рыба в руках, надо крепче стиснуть ее жабры и вытаскивать из норы.
Из личного опыта скажу, что ловля голыми руками лучше всего удается в полдень. Голавли, ерши, плотва, окуни и другие рыбешки любят отстаиваться в норах и вымоинах. Караси в прудах предпочитают прибрежную осоку, а налимы прячутся под придонные камни.
Ну а много ли можно наловить таким способом в наших, далеко не изобилующих рыбами реках Подмосковья? Кому как повезет, а я налавливал с десяток и больше голавликов вполне потребительского размера.
Правда, в норках можно встретить не рыб, а раков, и пойманным оказываешься сам. Тяпают они клешней не больно, однако с непривычки ощущение не из приятных.
Одиночество и вечернее время не обязывало к скрупулезному соблюдению пляжного этикета, и мой костюм состоял из набедренного шнура, к которому был привязан холщевый мешочек для ожидаемой добычи. На этот раз (сказывалась пустота в желудке) я прекратил ловлю сразу, как только в мешочке оказалось четыре рыбешки. Этого, рассудил я, вполне достаточно для хорошей тарелки ухи, что в объеме секции самоварчика соответствовало одному литру.
Я выбрался из воды, вытерся насухо и, надев телогрейку, стал чистить улов, чтобы он не испортился. Выпотрошил рыбу, удалил жабры и промыл. Затем взял несколько лапок можжевельника и набил ими освобожденные от требухи полости. Сверху запорошил солью и все завернул в бумагу (не пленкуГ), переложив рыбу еще несколькими веточками можжевельника. Такая обработка рыбы (дичи, мяса) сохранит ее от порчи даже в самый жаркий день.
Ужин состоял из двух кружек кипятка, заваренного несколькими земляничинами. Как ни странно, чувство голода, ощутимо дававшее себя знать днем, к вечеру сменилось легким «подсасыванием», скорее даже чувством некоей невесомости желудка. Так что, убедившись в преувеличенности обывательских страхов перед муками голода, я стал готовиться к ночлегу.
Нужно было разделить порох на несколько частей и каждую часть хранить отдельно, чтобы они не могли вспыхнуть все сразу.
Д. ДЕФО. Робинзон Крузо.
Директива конверта номер четыре гласила «Вскрыть поздно вечером. Не пользоваться спичками и зажигалкой до вечера следующего дня. Для добывания огня использовать иные способы».
Я вспомнил про отварные грибы, которые завтра утром хотел поджарить вместе с хлебными крошками и двумя картофелинами. Советую попробовать: вкусно даже на подсолнечном масле, а на сливочном – тем более. Составляющие этого блюда могут варьировать, но лучше поровну и того, и другого, и третьего.
Остаться без огня в моем положении вовсе не было трагедией. Без вареных грибов? Ну и что? Без чая? Тоже пустяк. Можно погрызть сухариков и запить водой из фляжки. А самолюбие? Как это я не допрыгну? Как это я не дотяну, не сделаю того, что могут делать другие!
В самом деле, приходилось же на фронте раскуривать самокрутку, высекая из кремня обломком напильника искру, нацеленную на трут от кусочка портянки, спрятанного в винтовочную гильзу. Такая «катюша» у меня и по сие время в домашней «кунсткамере» выставлена. Вообще-то «катюша», пожалуй, самый простой и надежный способ в руках современников, привыкших к спичкам, зажигалкам и электрозапальникам.
Другой способ добывания огня – с помощью увеличительного стекла, лупы известен едва ли не каждому школьнику. Жюль Берн по крайней мере трижды обыграл этот способ. Паганель вывернул линзу из подзорной трубы; доктор Клаубони изготовил чечевицеобразную линзу из куска пресного льда; Сайрус Смит соединил два стекла от часов. Я обычно беру с собой лупу для рассматривания насекомых и цветов, и этот способ добывания огня я мог бы осуществить запросто. Увы, солнце уже почти скрылось за горизонтом.
И тогда я вспомнил пожилого солдата, который раскатывал дощечкой валик из ваты, выдернутой им из своей телогрейки. Катал он на деревянном полу, с нажимом и быстро, так, как в старину женщины раскатывали домотканные холсты. Вскоре запахло паленым. Солдат быстро схватил побуревший от трения валик и, разорвав его пополам, помахал концами. И о чудо! На месте разрыва вата покраснела и задымилась. «Прикуривайте»,– предложил солдат, довольный удавшимся опытом. Я вытащил портсигар, и мы прикурили от ватного трута.
Я тогда только наблюдал и прикурил от затлевшего ватного валика, и потом никогда не пробовал сам зажечь вату. Однако простота подкупала.
Вата у меня была и в телогрейке, и в спальном мешке. Не хватало лишь двух дощечек. Приглянулась засохшая сосенка, достаточно толстая, чтобы из нее можно было, орудуя пилкой и косарем, получить наспех вытесанные дощечки. Одну, что пошире, вниз, другую, поуже, на скалку.
Разжигание костра, как и растопка печки, требует хотя бы горсти легко воспламеняющихся материалов. Сухой травы, мха, сучьев, бересты, лучин или бумаги. Это особенно важно, когда огонь добывается с помощью лупы, «катюши» или валика ваты, когда удастся добыть, может быть, лишь слабенькую искорку. Поэтому я заготовил пушистый комочек из пленочек бересты и тонюсеньких завитков сухой древесины.
Первая попытка кончилась неудачей. Я пожадничал, выдрал слишком мало ваты из рукава телогрейки, и валик при закатке просто развалился надвое. Зато вторая раскатка дала и дым, и яркое тление. Раздуть из искры пламя уже несложно.
Так закончился очередной день моей велоробинзонады.
Новое утро вошло в мое сознание с пронзительным свистом, которым голубятники подгоняют в небесах своих «почтарей». Перед гамаком стояли двое грибников – здоровенные парни лет за двадцать, в линялых джинсах, заправленных в резиновые сапоги с вывернутыми голенищами. Один был с новым оцинкованным ведром, другой – с квадратной сумкой, что выдают в магазинах самообслуживания. Немая сцена длилась минуты полторы. Парни смотрели на меня, я – на них.
– Курить есть? – спросил тот, кто с ведром.
– Не курю.
– А это,– выразительно щелкнул себя по подбородку второй.
– И этого нет.
От таких можно было ждать и третьего вопроса: «А деньги есть?» Я быстро выбрался из гамака, прикидывая, какой оборот может принять дальнейшая беседа. Не знаю, что подействовало на парней, может то, что они не встретили во мне сверстника, но их тон стал миролюбивее.
Спросив, давно ли я таскаюсь по лесу с велосипедом и почему в одиночку, и буркнув: «Привет, дядя»,– парни удалились. Я, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.
Пробуждение под хулиганские посвисты долго омрачало настроение, пока мрачность не развеяла быстрая езда по солнечным, хорошо укатанным машинами проселочным дорогам.
