Густой туман непроницаемой стеной окружал судно. Мы стояли на якоре где-то неподалеку от мыса Кригуйгун. На зеленоватой глади вдоль бортов покачивались пучки линялой шерсти морских зверей, птичьи перья.
Патрульное судно Охотскрыбвода продолжало обход лежбищ моржей. Я сел на судно в бухте Провидения, откуда оно направилось к манившему меня острову Аракамчечен. Три дня мы вели фото- и киносъемку и подсчет моржей на илистых пляжах острова. Затем обошли соседний остров ЫттыграН и в проливе Сенявина, на небольшом безымянном островке, отыскали неизвестное ранее лежбище, где отсыпалось более двухсот моржей. Биологи радовались: результаты мер по охране были налицо, моржи расселялись. Начальник рейса припомнил, что два года назад он отыскал небольшую лежку моржей у мыса Кригуйгун, и было решено выяснить, прижились ли, обосновались ли моржи и у этого мыса. Но подойти к нему помешал внезапно опустившийся туман. Он продержался всю ночь. И утром, когда я вышел на палубу, казался вес таким же густым, способным простоять если не целую вечность, то добрую неделю.
— Ерунда, — отверг мои опасения начальник рейса, вышедший на палубу после сна поразмяться. — Часам к десяти, попомните мои слова, его не станет. Будем спускать мотобот.
Вышел на палубу и капитан. Посмотрев на небо и по сторонам, он также решил, что туман скоро рассеется. Жулька, двухмесячный щенок, подаренный команде судна в одном из стойбищ, с остервенелым рычанием уже принялась наскакивать на тапочки капитана, не давая ему прохода. Засунув руки в карманы брюк, капитан, посмеиваясь, стал с ней играть. В это время неподалеку раскатисто грохнуло. Раз, другой, третий.
— Стреляют, — удивленно вскинул брови капитан, сразу насторожившись.
— Наверно, зверобои. Лорино неподалеку, — решил начальник рейса. — однако, думаю, нужно будет проверить.
Выстрелы прогремели совсем близко, и я подумал, что вот удивятся стрелки, если они и в самом деле заняты незаконным делом, когда в рассеявшемся тумане увидят к двух шагах от себя наше белоснежное судно, но борту которого аршинными буквами по-английски выведено: «Рыбная инспекция».
Как и предсказывал капитан, к десяти часам утра тумана не стало. Слева от гористого мыса Кригуйгун открылась лагуна. В нее впадала небольшая речка, которая, стекая с гор, разделяла надвое небольшой поселок. Склон горы, на котором стояли дома, густо порос ярко-зеленой, неутоптанной травой. Поселок был заброшенным, в нем давно никто не жил. И это обстоятельство больше всего заставило капитана подозревать неладное.
Небольшую часть моржей местным жителям — чукчам разрешается добывать для собственных нужд, но плыть за моржами сюда из Лорино показалось не совсем оправданным — далековато, да и что за причина охотиться в тумане?
Теперь стало отчетливо видно, что по лагуне взад-вперед шныряют два черно-белых вельбота. С них-то и гремели время от времени выстрелы. Без сомнения, стреляли во что-то плавающее на воде. Но стрелки на наше судно и внимания не обратили, продолжая заниматься своим делом,
— Палубной команде приготовиться к спуску мотопота, — прозвучала по судовому радио знакомая команда. Я поспешил в каюту к начальнику рейса.
На судне с моряками от самого Магадана шли корреспондент газеты «Водный транспорт» Чиров и океанолог журналист Тихонов, представлявший журнал Знание — сила» и телевизионную передачу «Клуб путешественников». Вполне могло случиться так, что кому-го в мотоботе места и не достанется.
Начальник рейса, молодой крепыш, уже облачился и форменный китель рыбинспектора и пристегивал к поясу кобуру с ракетницей. А его помощник лихорадочно заряжал фотоаппараты, свято веря, что это оружие на браконьеров действует не хуже пистолета.
— Значит, так, — примеривая перед зеркалом умывальника фуражку, стараясь говорить самым будничным голосом, обратился ко мне начальник рейса, — вас с Тихоновым мы высаживаем на берег. Подниметесь в юры, там будет старинное чукотское кладбище. Как человеку, интересующемуся жизнью северных народов, думаю, вам не мешает познакомиться с их обрядами,..
Я взбунтовался, почуяв неладное. Какое, к черту, кладбище, когда у нас под боком браконьеры бьют моржей!
— Да погодите, — остановил меня начальник рейса — Браконьерами тут и не пахнет. Скорее всего это шеробои из Лорино. А им, сами знаете, разрешено охотиться в море. Мы сходим проверим и вернемся обратно. Вам же я предлагаю оказать нам более существенную помощь: осмотреть берег и выяснить, не образовали ли моржи здесь лежбище.
— Если мы пойдем туда на мотоботе, — объяснил он, — то, чего доброго, можем и напугать зверей. А хотя бы раз испуганные, моржи могут и навсегда забыть дорогу в эти места.
— А Чиров, — поинтересовался не без ехидства я, все еще не до конца веря начальнику рейса, — куда, скажите, он пойдет?
— Да вы же сами знаете, у него нога болит. Он с нами на боте сходит и вернется. По горам он не ходок. Да вам же лучше предлагаю, — возмутился он. — Заодно на птичьем базаре побываете, бакланов посмотрите.
Пришлось согласиться. План был таков: от кладбища идти по горам вдоль берега, ни в коем случае не спускаясь до самого птичьего базара. Выходить к нему. Внизу должно быть лежбище моржей. Осмотреть его и следовать в том же направлении до маяка. Затем спуститься к берегу и подождать прихода судна, В. К. Орлов — Да мы уже там будем вас ожидать, — заверил начальник рейса.
Вскоре, нагрузив рюкзак фотоаппаратурой, я спускался по штормовому трапу в мотобот. Журналисты уже были здесь. Дед, как называют на большинстве судов старших механиков, запустил двигатель, капитан встал за штурвал, и мотобот направился к берегу. А два вельбота продолжали сновать по лагуне, и люди в них, не прекращали стрельбы, никак не реагируя ни на инспекторское судно, ни на спущенный с него мотобот. И верно, подумалось мне, никакие это не браконьеры. Даже жаль стало корреспондента «Водного транспорта», которому не приведется пройти с нами по горам. Два дня назад мы отыскали на берегу пролива Сенявина горячие ключи. Начальник рейса заверил, что вода их целебна, как в родоновых источниках, и Чиров решил искупаться в этом ключе, полечиться от застарелого ревматизма. В результате сегодня он перевалил через борт в мотобот только с помощью моряков. Нога у него стала болеть еще сильнее.
Мы выпрыгнули на каменистый берег и, пожелав успеха морякам, начали подниматься по склону горы. С борта судна горы представлялись не очень высокими, вполне доступными для перехода. Однако вскоре мы почувствовали, что легкой дороги не будет. Склон весь был завален остроуглыми огромными базальтовыми обломками, будто их набросал сюда мощный вулкан.» Одолевать их оказалось нелегко, но и остановиться передохнуть тоже не представлялось возможным. Тотчас же налетали полчища комаров, неизвестно откуда вдруг бравшихся.
— Ну на кой леший нам это кладбище, — взмолился я, ибо рюкзак с фотоаппаратами оттягивал плечи. — Давайте-ка срежем путь. Начнем сразу же продвигаться к птичьему базару, — предложил я.
— Раз уж сказано, что следовать до кладбища, — негромким голосом, но твердо отвечал мой спутник, — » надо туда и идти. Кстати, и кладбище неплохо осмот- реть. Верно ли, что вместе с умершим оставляли вещи, которые будто должны пригодиться ему на том свете.
А чтобы мне не особенно утруждать себя, он предложил половину моей фотоаппаратуры нести сам. Так мы и сделали. Я понес фотографическую сумку, Тихонов привычно вскинул на плечи рюкзак.
Кладбище чукчей, как и всякое кладбище, произвело на меня тягостное впечатление. Росомаха — а может, медведь — взломала несколько гробов, покоящихся на поверхности. Виднелись полуистлевшие человеческие останки, а рядом, в куда лучшей сохранности, лежали ложки, блюдца, флаконы из-под одеколона, ржавели ружья. На меня накатились грустные мысли о кратковременности нашего бытия, о том, что рано или поздно всем суждено в конце концов сойти в могилу…
— Ну какого черта, в самом деле, — не сдержался я, — вздумалось начальнику рейса предложить нам такой маршрут. Не мог подыскать поинтереснее ориентира.
День был отличным. Солнце так и сияло. В этакое времечко только снимать орущих бакланов на птичьем базаре да пересчитывать похрапывающих моржей, а мы столько сил потеряли, чтобы поглазеть на истлевших покойников.
Сверху мы теперь могли отлично видеть и брошенный поселок, и речку, и наше, сразу ставшее каким-то очень маленьким белое судно. Мотобот — мы все-таки постоянно наблюдали за ним — подошел к вельботам, постоял рядом, затем направился к берегу лагуны и теперь, разводя буруны на гладкой поверхности моря, возвращался к судну. Значит, охотились не браконьеры, решили мы и, успокоившись, отправились в сторону птичьего базара.
Огромные камни по-прежнему преграждали дорогу. Одолевая их, приходилось и балансировать, как канатоходцам, и использовать приемы скалолазания. Поднимаясь вверх, мы наткнулись на едва заметную тропку, которая, петляя меж камней, уходила к вершине гористого мыса почти в нужном нам направлении. Идя но ней, мы раза два вспугивали серых зайцев. Откидывая назад длинные ноги, ушастые зверьки стремительно уносились вперед и так же неожиданно исчезали среди валунов.
На вершине нас встретил такой пронзительный леденящий ветер, что пришлось уйти с тропки, спуститься на пригреваемый лучами солнца склон и там отогреться среди камней. Защищенный от ветра уголок оказался столь удобным, что мы решили тут задержаться и немного отдохнуть. Мой товарищ стал припоминать свои первые походы в Арктику, плавание на самый восточный островок нашей страны, каменистый, безлюдный остров Геральд. После этого плавания, признался он, и началась у него «болезнь» по Северу, не исчезающая вот уже более двадцати лет.
Отчего-то и мне вспомнилась Новая Земля, с зимовки на самом северном мысу которой началась и моя «арктическая болезнь». Мучаясь от холода, ураганного ветра, свирепствующего там месяцами, перенося тяготы длинной полярной ночи, я считал дни, когда окончится зимовка, и думал, что никогда уж больше в эти края не вернусь. Но, оказавшись на материке, месяца через два ощутил невероятную тоску по пустынной каменистой земле и в вечных льдах морю. И не дождавшись окончания отпуска, отправил на остров Диксон телеграмму, что устал отдыхать, горю желанием вернуться обратно…
Подметив, что несколько засиделись, мы решительно встали и пошли искать птичий базар. Груды каменных обломков местами образовали что-то вроде крепостных развалин. Иногда они напоминали гигантские статуи вроде тех, что стоят на острове Пасхи, а иногда складывались в причудливые скульптуры зверей, похожих на доисторических ящеров или современных тигров. Смотреть на все это было бы весьма интересно, если бы не начинала сказываться усталость, хотелось есть и пить. В-дороге мы были уже несколько часов, но пока не только не заметили каких-либо признаков птичьего базара, но и вовсе не встречали птиц. Даже пуночек, распространенных полярных воробьев, не замечали в этом каменном царстве.
У меня стали возникать сомнения, верно ли идем. Не сбились ли? Кораблик наш отсюда казался очень далеким. Время приближалось к четырем. Час оставался до назначенного срока, к которому мы должны быть на маяке, а мы не знали, найдем ли вообще туда дорогу.
— Давайте-ка спустимся вниз, — предложил я. — Морем идти будет легче. И мы непременно выйдем к маяку, не промахнемся. А моржей постараемся не испугать.
На этот раз Тихонов спорить не стал. Но спускаться по крутому склону, поросшему скользившей под ногой травой, оказалось не просто, да и опасно. Огромные обломки породы порой едва держались, и достаточно было небольшого толчка, чтобы заставить их с грохотом катиться вниз. Идти по склону приходилось очень осторожно, а на полпути к морю мы увидели, что наше судно снимается с якоря. Поначалу мы решили, что оно идет к маяку встречать нас.
— Подходите сюда, вот мы, здесь, — закричал я и стал размахивать руками, забыв, что ни услышать, ни увидеть нас с такого расстояния среди камней с судна невозможно даже, наверно, в самый лучший бинокль.
Судно обогнуло мыс и пропало из виду. Но припомнив, как снявшись с якоря, оно сразу же развило предельную скорость, будто затребованное по срочному делу, мы забеспокоились, не ушло ли оно куда-нибудь в поселки Лорино или Лаврентия.
Не зная, что и думать, в растерянности мы спустились к берегу и обнаружили, что ничего от этого не выиграли. Я-то думал, что будем идти по галечниковым пляжам, а тут лежали друг на друге все те же каменные обломки, сорвавшиеся со скал. И здесь, как и в горах, нужно было взбираться на них с альпинистской ловкостью, балансировать на краю расщелин. А ноги уже устали, и мучила жажда. Нестерпимо хотелось пить. Напившись из небольшого ручья, выбегавшего из-под камней, ледяной воды, я уже не мог остановиться: через каждый десяток шагов начинал искать мерещившийся ручеек.
Время от времени я корил начальника рейса. Мог бы на мотоботе и поближе нас подвезти, не испугали бы мы моржей. Но Тихонов за него заступался, объяснял, что выстрелы спутали карты. Мешала идти сумка с фотоаппаратами, которую нельзя было закинуть за спину, как рюкзак. Она шлепала по боку, срываясь, и тянула в сторону, когда приходилось прыгать с валуна на валун. Однажды я едва не сорвался, но каким-то чудом умудрился задержаться на краю расщелины. Но скверное настроение, вызванное тяготами пути, вмиг улетучилось, когда в небе мы увидели черный силуэт летящего баклана. Он, как мы поняли, держал направление к своему гнездовью. Птичий базар был впереди. Сил будто прибавилось, и пробираться по камням стало легче.
Птицы все чаще пролетали над нашими головами. Базар был уже рядом, когда, выйдя на небольшой мысок, присев там отдохнуть, мы отыскали очень свежую винтовочную гильзу. Потом вторую, третью. Тихонов собрал их две обоймы, собираясь представить рыбинспекторам как вещественное доказательство. Было ясно, что кто-то сидел здесь и палил в сторону моря. Стреляли, выходит, будучи совсем рядом с лежбищем. И конечно, не просто так…
Пройдя еще несколько десятков метров, среди камней на берегу мы заметили очень яркое желтое пятно. Словно огромный кусок янтаря выбросило море в шторм на серую груду валунов. Подходя, мы старались угадать, что же это может быть. «А вдруг амбра?» — возмечтал я. Но когда подошли ближе, отшатнулись. Это была туша моржа. С содранной шкурой, она-то, разлагаясь на солнце, и показалась издали янтарем. Сразу подумалось, что никакого лежбища у мыса Кригуйгун мы не найдем. Так оно Я случилось.
Птичий базар оказался небольшим. Скалы тут были серовато-серебристые, желтые и очень отвесные. Гнезда бакланов, в которых сидели почти взрослые птенцы, находились в нишах. Отдельной колонией поселились на сероватом выступе чайки-моевки. Под скалами, как на всех птичьих базарах, росла густая трава. И в ней носились знакомые мне евражки, оглушительно стрекоча, возникая то сзади, то спереди. Окажись я здесь другое время, фотографировал бы птиц и зверей, не жалея пленки, а теперь и снимать расхотелось. Моржей . у базара не было. Обидно стало. Сколько сил было потрачено на^ дорогу, такого «кругаля» дали, чтобы только, не дай бог, не испугать на новом зарождающемся лежбище моржей, а их тут, оказывается, и не было. Нашелся-таки злодей, который ради пары бивней не погнушался разогнать приплывших на отдых добродушных морских зверей…
В довершение ко всему, дойдя до базара, мы обнаружили, что огромный обломок скалы не позволит нам идти к маяку берегом. Тут и вспомнилось, почему начальник рейса советовал не спускаться, а осмотреть» лежбище сверху. Но в суматохе он, видимо, просто позабыл объяснить причину. Теперь же предстояло подниматься на скалы и искать дорогу к маяку.
Взбираться вверх у базара показалось просто невозможным. Но и возвращаться назад, чтобы подняться там, где спустились, было выше наших сил. Шесть часов без еды прошагали мы по камням. Ноги заметно устали. Присев на траву, решили поначалу отдохнуть, а потом уж и обдумать, что делать.
Разглядывая вздымавшиеся к синему небу скалы, мы приметили вскоре выступы и ниши, за которые можно было цепляться. И почти одновременно решили — можно подняться! Зачем возвращаться обратно, тратить время и силы.
Первые два десятка метров мы прошли удачно. Цепляясь где за траву, где за камни, поднялись по склону и остановились отдохнуть. Сердце билось так, что казалось, готово было разорвать грудную клетку, а впереди был подъем посложнее. От маршрута, намеченного ранее, пришлось по ходу дела отказаться. Появлявшиеся неровности в скале сами теперь вели нас к наиболее удобному месту подъема. Назад дороги уже не было. Шатающиеся камни и скользкие нити травы не могли бы нас удержать, вздумай мы возвратиться. Вниз можно было теперь только падать. И как-то не верилось, что мы оказались в западне.
— Красиво-то как, — не удержался я от восклицания, любуясь с высоты птичьего полета на искрящееся море. Мы были уже выше птичьих гнезд, над которыми, часто взмахивая крыльями, носились взволнованные бакланы.
Собрав силы, броском, мы одолели еще несколько метров скалы и забрались еще выше. И опять остановились отдохнуть, дать успокоиться стучавшему сердцу. Мое внимание привлекли два черных ворона, которых раньше я здесь не приметил. С негромким карканьем, словно переговариваясь, они кружили над нами, не торопясь улетать. Как бы присматривались. А выше их, на самом краю обрыва, куда мы стремились, застыли «кигиляхи» — каменные изваяния. Одно из них удивительно напоминало птицу с женской головой, другое походило на лицо разгневанного старца. Так и казалось, вскинет длань с указующим перстом и закричит на нас, святотатцев, рискнувших нарушить покой древних скал. Я не удержался, достал фотоаппарат и сделал несколько снимков.
Страшное началось позже. Когда исчезла трава и пошли гладкие, будто отполированные каменистые склоны. Неожиданно для себя мы попали в желоб, по которому во время таяния снегов низвергался с гор поток. Чем выше мы поднимались, тем вертикальнее и уже он становился, и тем рискованнее было по нему подниматься. Не было никакой надежды, сорвавшись вниз, остаться живым. Очень мешала аппаратура. И тут я сообразил лямки сумки с фотоаппаратами надеть через голову на шею. Получилось что-то вроде рюкзака, и ползти сразу стало удобнее.
Прижимаясь к стене, как ящерицы, цепляясь руками до боли в ногтях за малейшие выступы, мы медленно поднимались все выше. Нагло каркали вороны, кружа почти над нашими головами. Их присутствие раздражало.
Не прекратить ли подъем, мелькнула мысль. Остаться распростертыми на скале и ждать, пока не подоспеет помощь. Ведь что-нибудь придумают, если нас отыщут. Снимут. Но сколько ждать? Я не знал, хватит ли сил простоять так хотя бы час.
— Совсем немного осталось, — сказал я вслух. — Еще с десяток метров, и наклон станет ощутимее. Полежим, отдохнем, а затем и на маяк. Верил ли я в то, что говорил? Наверное, нет. Ho требовалось ободрить и себя, и товарища. Надо было выбираться!
— Не выйдет, — сказал я раскаркавшимся воронам, которые пролетали так близко, что казалось, готовы были вцепиться в нас когтями и столкнуть со скалы, — не будет у вас сегодня сытного ужина, — и полез, сжав зубы, по узкому желобу, где еще несколько мгновений назад мне казалось, что не пройти. В несколько рывков я одолел самую отвесную часть участка. Сил больше не оставалось. Продлись этот отвес чуть дальше, и я покатился бы вниз, но тут всем телом я ощутил, что стена становится более покатой и можно, прижавшись к ней, почти лежать, не рискуя сорваться.
— Подняться можно, — крикнул я Тихонову. — Все в порядке. Выбирайтесь. Скоро будем отдыхать.
У края обрыва показалась голова товарища. Яй протянул руку, но он ее не заметил. Молча выбрался на склон и пополз, не поднимаясь, вперед, стараясь как! можно дальше уйти от гибельного места. И я понял,! что и ему пришлось поволноваться не меньше моего. Нелегким оказался поход. Но теперь надо побыстрее выходить к маяку. Очень хотелось есть. Перед глазами стояла кружка дымящегося чаю. Я надеялся, что на маяке нас ждут.
Впереди мы увидели фигуру человека, шедшего нам навстречу. Его черные длинные волосы показались нам знакомыми. Такую прическу носил один из инспекторов патрульного судна. «Наверно, его отправили нас искать», — решили мы и стали кричать, подавая ему сигналы. Однако наши действия имели совсем не тот эффект, которого мы ожидали. Человек пустился бежать и вскоре скрылся среди камней. «А может, это браконьер или нарушитель границы?» — подал я идею. «Да какой еще может быть здесь нарушитель!» — возмутился Тихонов и, не пожелав соблюдать никаких мер предосторожности, смело зашагал в сторону, где исчез человек.
В распадке мы увидели его. Это был и в самом деле инспектор. Он сидел на камне и озирался по сторонам, разглядывая причудливые сооружения из камней, как в зале гигантского музея.
— Почему ты убежал от нас, когда мы тебе кричали? — спросил его Тихонов.
— Я вас и не видел. Ходил смотреть лежбище моржей, но его нет. Я шел обратно, а тут эти камни…
Он рассказал, что на берегу лагуны рыбинспекторы все-таки встретились с браконьерами. Те умчались на вездеходах в поселок Лаврентия, и судно отправилось, чтобы встретить их там. Его и помощника старшего механика высадили у маяка, чтобы встретить и предупредить нас. Начальник рейса предполагал вернуться сюда не раньше чем завтра утром. Маяк мы увидели издали. Он стоял на берегу моря, сразу за болотистой зеленой равниной. Но, приглядевшись, мы поняли, что маяк был автоматический. То, что издали мы принимали за домик, оказалось всего лишь большим ящиком для приборов. Конечно, нечего было и мечтать о хорошем отдыхе.
Помощник механика поджидал нас у костра, укрывшись от ветра за развалинами дома старого маяка.
В мешке, который ему вручили для нас, оказалось полбуханки хлеба, вяленая рыбина и пачка масла. Я покачал головой. Мы не ели целый день, а тут… разве это еда для четверых здоровых мужчин, которым к тому же предстояло провести под открытым небом ночь. Главное, не было чая!
Мы развели костер побольше, отыскали среди всякой рухляди на берегу — когда-то тут было чукотское стойбище — кастрюлю, кружку, пустые консервные банки, намереваясь попить хотя бы горяченькой водички, как рыбинспектор сообразил заглянуть в радиомаяк. К нашей неописуемой радости, там отыскалась пачка грузинского чая, котелок картошки. Окрыленный успехом товарища, я отправился на осмотр развалин старого маяка, в котором когда-то жили люди, и вскоре нашел в земле заржавевшую сверху банку тушенки. Это уже был настоящий подарок судьбы! Но на этом дело не кончилось. Побродив там же, я отыскал валявшуюся среди бревен и банку сгущенного молока. Есть же на свете растеряхи! Что бы мы делали в этот вечер без них?
Конечно, вид у консервных банок был подозрительный. Но когда разогрели тушенку и над костром разлился аппетитный аромат жаркого, сомнения были отброшены. Макая белый мягкий хлеб в свиное сало, мы с аппетитом принялись его уплетать, приговаривая, что с этим кушаньем не сравнилось бы и лучшее блюдо в ресторане. Сгущенка не так хорошо сохранилась. По краям молоко превратилось почти в желе, но для питья с крепким чаем она оказалась вполне пригодной.
Быстро смеркалось, завывал ветер, нужно было подумать о ночлеге, но настроение после такого ужина поднялось. Не страшно было просидеть у костра и до рассвета. А у моего товарища возникла идея: идти до Лорино, там перехватить судно. Это более пятидесяти километров, и я подивился, что после такого перехода могут еще рождаться подобные мысли. Но тот стал доказывать, что это лучше, чем коротать ночь, сидя у костра. Споря, мы вдруг заметили мелькающие в море огоньки. К мысу подходило судно. Несмотря на разыгравшуюся волну, с него спустили мотобот, и вскоре мы были в знакомой кают-компании, делясь впечатлениями о походе.
Выяснилось, что, высадив нас у кладбища, моряки подошли к вельботам, с которых промышляли моржей. На них и в самом деле оказались зверобои из Лорино. Промысел велся согласно правилам, разрешение имелось.
— Зачем молоденького убили? — не удержался рыбинспектор, увидев пригарпуненного к вельботу моржонка.
— Вкусный он, — улыбнулся старый чукча-охотник. — Как для русского теленок, так для чукчи этот морж. Попробуй. Возьми свари, угости команду, хорошее мясо, — предложил старик. — Не бойся, за половину моржа мы его не считаем, забиваем столько голов, сколько и разрешено.
Ты вот лучше на берег смотри, — указал он в сторону поселка, — а мы свое дело честно исполняем.
Начальник рейса, зная, что чукчи понапрасну говорить не будут, осмотрел в бинокль берег и приметил там свежие следы вездехода. Он решил осмотреть поселок, а капитан, заметив у одного из зверобоев большую рану на руке, предложил охотнику побывать на судне, показать рану доктору, как бы не случилось заражения. Мужественный зверобой рассмеялся, сказал, что поранил руку, разделывая моржа, но съездить к врачу не отказался.
Капитан высадил на берег начальника рейса с помощником. Сошел на берег и Чиров, а мотобот направился к судну. Ковыляя позади инспекторов, корреспондент газеты «Водный транспорт» собирал цветочки, поднимал красивые камушки, пребывая в хорошем, соответствующем теплому солнечному дню настроении. Однако вскоре, как он рассказывал позднее, послышались впереди какие-то гневные выкрики, ругань, а потом раздались выстрелы. Похолодев от ужаса, позабыв про боль в колене, корреспондент поспешил на место происшествия.
— Понимаете, — возмущался громоподобным басом Чиров, — что обидно, ведь собрались там не какие-нибудь отпетые негодяи, а все приличная публика, даже руководители производств. Женщина там была одна — начальник пожарной охраны! А посмотрели бы, как нас встретили! Первое: кто вы такие? Что вам здесь надо? А вокруг кулички убитые валяются, крачки — подстрелены просто так. Бутылки, консервные банки, бумага. И это называется: «Выехать отдохнуть на природу». Природа-то за что должна страдать? В чем она провинилась перед нами?
Речку, рассказывал он, всю перегородили сетями. От берега до берега. Когда начальник рейса потребовал показать документы, разрешение на лов — рассмеялись. Мужички оказались все крепкими и здоровыми, как на подбор, с раскрасневшимися от выпитого лицами. Недвусмысленно некоторые поигрывали ружьями. Тут-то и грохнул выстрел. Выстрелили за спиной инспекторов, взяв их в кольцо.
А у начальника рейса, известно, все оружие — ракетница. У его помощника только фотоаппарат. Тот знай себе сети на пленку фиксирует и людей, которые их окружают. Тут-то и подоспел еще с одним фотоаппаратом журналист.
Начальник рейса стоял на своем: «Немедленно сдать все сети!» Причем сделать это предлагал тем, кто их тут ставил. Еще он потребовал, чтобы сдали все ружья.
Чиров громогласно оповестил, указывая на море, что в бухте стоит судно рыбинспекции и сейчас сюда подоспеет команда во главе с капитаном. Это возымело действие. «Отдыхающие» наконец-то разглядели патрульное судно, и поведение их сразу изменилось. Они убрали сети и стали трясти ими перед лицами рыбинспекторов, мол, смотрите, пустые, ничего мы здесь не ловим, поставили так, забавы ради. Это привело инспекторов в замешательство. Знали, что рыба сейчас идет в речки на нерест, а тут — пустые сети…
Недовольно ворча и огрызаясь на приказы инспекторов, «отдыхающие» собрали бутылки и бумажки, но сдать сети и ружья отказались наотрез. Попрыгали в вездеход и уехали.
— До скорой встречи, — пообещал начальник рейса, намереваясь завтра же побывать в поселке Лаврентия и призвать нарушителей к ответу. Но сделать ему это пришлось несколько раньше.
Подоспевшие с патрульного судна моряки, не мешкая, разбрелись по берегу речки, заглянули в озерки поблизости. Экипаж свое дело знал. Вскоре в ближайшем озерке отыскали затопленный мешок с горбушей, из которой была выцежена красная икра. А затем еще один мешочек с рыбой. Посолиднее. Теперь улики были налицо. И инспектор решил не терять времени. Он дал приказ немедленно следовать в поселок Лаврентия, чтобы с нарядом милиции встретить возвращение вездехода. Это и было им успешно выполнено.
— Как с моржами? — спросил начальник рейса. — Прижились ли на новом лежбище?
Вместо ответа мы высыпали на капитанский стол горсть стреляных гильз: «Неподалеку от птичьего базара нашли». Потом рассказали о найденной туше моржа. Начальник рейса вскипел.
— Значит, нашелся негодяй. И это, не сомневаюсь, все из тех же «временных хозяев». Местные жители на береговой залежке никогда стрелять не станут. Охотятся в море. Да и тушу моржа разве они бросят! А этот
погнушался разогнать лежбище из-за пары бивней…
По плану судно должно было следовать дальше. Предстояло осмотреть старейшие лежбища у Инчоуна, на мысе Блоссом, что на острове Врангеля. В тех местах были льды, и надо было поторапливаться, используя благоприятную погоду. Но начальник рейса решил задержаться в поселке Лаврентия на несколько дней. «Морж — не евражка, — сказал неожиданно он. — Так этого дела оставлять нельзя».
Он побывал в милиции, потребовал более активной работы от рыбинспектора, проживавшего в поселке, наметил несколько проверочных выездов, решив искоренить браконьерство. А мне предстояло улетать — кончался срок командировки.
Уже в Москве от корреспондента «Водного транспорта» я узнал, что в поселке был суд, всех нарушителей привлекли к уголовной ответственности, а потом в клубе состоялось большое собрание. Начальник рейса горячо выступал, призывая беречь легкоранимую северную природу, которая каждому западает в конце концов в душу так, что без нее жить уже невозможно. И нельзя позволять браконьерам уничтожать ни моржа, ни евражку! Так закончил он свою речь, и верилось, что слова, сказанные на этом собрании, останутся навсегда в памяти жителей поселка. Была надежда, что вернутся моржи к лежбищу на мысе Кригуйгун.
