По спальному мешку барабанил дождь. Он был не сильным, и спросонья мне показалось, что можно, не вставая, переждать его в кукуле. Но дождь не переставал, и вскоре струйки воды стали добираться до лица. Пришлось подниматься. Я развел посильнее огонь в костре, перетащил кукуль под дерево. Нарубил веток, настелил их на нижние ветви дерева, получился неплохой навес над моим новым ложем. Капли дождя уже не досаждали, рядом весело потрескивал огонь, было тепло — в кукуле можно было пережидать дождь хоть неделю. Но спать не хотелось, уже светало. Я высушил хорошенько сапоги, приготовил завтрак. Мне думалось: проснувшись в дождь, Слава и Борис Михайлович, придя под навес, непременно решат здесь остаться до тех пор, пока он не кончится. Но друзья встали хмурые: вода, проникшая под палатку, заставила их проснуться раньше времени.
— Началось, — пробурчал недовольно Слава. — Теперь зарядит.
— Недели на две, — вторил приятелю и Дядя. — До самой Усть-Белой придется идти под дождем.
В этих местах я был впервые, местных условий не знал, но мне Не верилось, что дождь продлится неделю. Слишком уж светлыми были облака. К обеду солнышко пригреет, облачность приподнимет, и дождь перестанет. Такое всюду бывает в начале осени. Я предложил переждать дождь хотя бы до обеда. К тому же Слава опять жаловался на головную боль, побаливала у него и поясница. Но хмурые друзья решили отправляться сейчас же.
Под усилившимся дождем мы принялись загружать лодки. Сапоги мои были хорошо просушенные, имелся плащ, так что плавание меня не пугало. Но незадолго до отплытия я отбежал пособирать на косе камушков на память. Могли в таких местах быть и интересные. Слава воспринял это как отвиливание от общественных дел и строгим командирским тоном сделал мне выговор. Поэтому, когда стали сталкивать лодку в реку, я с таким рвением взялся за дело, что позабыл отвернуть у сапог голенища и сразу же черпанул в них ледяной воды.
Выплывая на стремнину под тарабанящим по плащу и речной глади дождем, я стискивал зубы от злости: в таких сапогах мне не приходилось отправляться в дорогу и в солнечный день. Однако вскоре и все остальные части тела намокли, как и ноги. Плащ оказался укрытием ненадежным. Я будто искупался в реке. Вода была всюду: поднималась с днища, стекала по бортам, лилась ручьями за шиворот — укрываться от дождя стало бесполезным. За мутной завесой водяных струй порой не видно было берегов, но Слава с упорством одержимого вел караван на юг, к теплу домов, что поджидали нас на речке Мухоморной.
Постепенно светлело. К полудню дождь стал утихать. Справа по берегу показалась сухая осина, возвышавшаяся над прибрежным кустарником. На вершине ее чернело гнездо орланов-белохвостов. В гнезде стояли, понуро опустив головы, два крупных вымокших птенца.
— Снимать будете? — поинтересовался неожиданно Слава. — А то подплыву поближе, если надо, постоим.
Его миролюбивому настрою я удивился. Обычно в хорошую-то погоду он неохотно соглашался делать остановки по моим просьбам, а тут вдруг в дождь изъявил желание. Видимо, понял, что напрасно заставил и себя, и нас мокнуть под дождем. Вот и старался ублажить.
— Гони в Мухоморную, — махнул я на съемку рукой.
Однако часа через два Командор наш не выдержал. Сам повернул к берегу.
— Замерз, — пряча глаза, признался он. — Ноги совсем окоченели. Давайте обогреемся, поедим супчику.
Под густыми кронами деревьев мы отыскали совершенно сухие ветки, наломали их, они загорелись сразу, как порох. Мы натаскали их отовсюду, и получился отличный костер. Отходить от него уже не захотелось. Мы пообедали, а потом долго грелись, подставляя теплу то один бок, то другой, просушивая заодно и нашу промокшую до нитки одежду.
К полудню, как я и предполагал, дождь перестал, на горизонте засинело, облачность стала быстро рассеиваться, можно было и рассаживаться по лодкам.
Судя по карте, до манившей нас, как магнит, речки было совсем недалеко. Мы внимательно присматривались к берегам, стараясь не пропустить ее русло. Наконец увидели металлический канат на двух опорах, протянувшийся через речку. На канате через равные промежутки были сделаны узлы. Слава пояснил, что канат — это специальное приспособление для гидрологов, которые следят за режимом реки. Метеостанция должна быть где-то совсем рядом. Но… ее мы так и не нашли. Лес, росший на берегу, был так густ, что ни домов, ни каких-либо сооружений, указывающих на человеческое присутствие, за листвой деревьев мы не увидели.
Обеспокоенный Слава вставал, приставлял руку к глазам, смотрел направо и налево, а река несла нас все дальше и дальше. Теперь уже было ясно, что Мухоморную мы промахнули, но и на возвращение не могли решиться. Мотор не потянет две лодки против течения. Да и на одной с ним далеко не уйдешь. Грустные мысли уже наполняли голову, как вдруг по левому берегу мелькнула желтая моторка. Она стояла у тропинки, убегающей в чащу. Слава повернул к моторке: «Может, сюда перенесли метеостанцию?» — загорелся он надеждой. Пристали. Тропинка вывела нас на поляну, заросшую высокой травой. На поляне стояли три длинных рубленых дома. Зашли в один — никого. Во второй — та же картина. Дверь не заперта, в комнатах чисто прибрано, стояли заправленные кровати, а людей не было.
Когда направились к третьему дому, залаяли собаки. Это нас обрадовало, заставило ускорить шаги. У третьего дома на распялках сушилась огромная шкура бурого медведя. Обойдя дом, увидели целую свору собак, сидевших на чурбаках перед крыльцом. Они-то и подняли радостный лай. Это были разношерстные ездовые лайки. А особняком, выделяясь басовитым лаем, сидела на цепи черноспинная крупная овчарка.
Дверь дома растворилась, и на крыльцо вышел высокий черноволосый парень, одетый в помятые домашние брюки и потрепанный пиджак. Он был, как и мы, в резиновых сапогах и так же давно не брит. На руках он держал малыша, которому не было и двух лет. Малыш с удивлением рассматривал нас.
— Это что еще за туристы тут объявились, — обратился он к нам без усмешки, но благожелательно. — Постой-постой, да ведь это же никак Слава! Харитонов!
— Жена! — прокричал он в дом, ставя малыша на пол. — Ставь самовар, накрывай на стол. Спаситель мой приехал!
Вскоре изголодавшиеся и подзамерзшие, пододичав-шие за время плавания по Энмываам, вконец отчаявшиеся в этот день отыскать приют под теплым кровом, мы блаженствовали в жарко натопленной избе хозяина перевалочной базы оленеводов на речке Серной.
О существовании базы на этой речке Слава не подозревал, на карте она не была указана, и нам ничего не оставалось, как благодарить судьбу, занесшую нас сюда по воле случая. Не наткнись мы на базу оленеводов, были бы обречены на нелегкое плавание. Теперь же все страхи и сомнения остались позади. На столе стоит огромная, как таз, миска. В ней кетовая икра. А хозяйка все подает и подает на стол. Мясо, рыбу, моченую бруснику, соленые грибки, печенье, конфеты — глаза разбегаются.
Дядя достает из своих запасов бутылку вина, которой он надеялся украсить стол по завершении маршрута. А хозяин пожимает плечами. На базе у них сухой закон. В совхозе порешили, чтобы сюда спиртного не завозить.
— Правильно порешили, — подает голос его жена Валя.
— Кто спорит, — соглашается хозяин.
Володя худощав, бледноват лицом. На вид ему лет тридцать, а глаза по-мальчишески сияют. За разговором узнаем, что родом он из Запорожья, там получил профессию гидролога, долгое время работал затем на Ерополе — притоке Анадыря, где и довелось ему познакомиться с Харитоновым. Причем знакомство это произошло при такой ситуации, что, не случись его, как считает сам хозяин, не состоялось бы и этой встречи на Серной.
— Произошло все так, — припоминает он. — Я тогда гидрологом на метеостанции работал. Лето только начиналось, кое-где еще снег в тундре лежал. Река вздулась, мчится как бешеная, к берегу подходить страшно. Для безопасности у нас через Еропол канат натянут. Такой, как видели, когда промахнули Мухо-морную. За этот канат мы цепляем лодку и производим чамер скорости течения. Без этого каната на стремнине не удержаться. Течение в реке настолько стремительно, что иной раз смотреть вниз страшно, голова начинает кружиться.
Работу отправились вьшолнять вдвоем, все, как и положено, — передавая расшалившегося малыша в руки жены, продолжает хозяин. — Сели в лодку, дошли до середины. Это я точно помню. На тросе была отметка. Собрались произвести замеры, но, что произошло (атем, для меня так и осталось тайной. Опомнился уже н воде. Лодка и трос далеко позади. Обернулся — неподалеку Виктор, мой напарник. Он успел ухватить два полиэтиленовых шарика, что были приготовлены для работы, держит их перед собой, как поплавки, а мне кричит: «Не подходи!» Совсем, видно, от страха спятил. Как мне «подойти», когда течение несет нас словно на транспортере. Ни назад, ни вперед, ни вправо, ни влево — никуда не выгрести. Ватная одежда намокла, не двинуться. Хорошо еще, что вниз не тянет. Удерживает на стремнине.
На метеостанции нашей, знаю, никого не осталось, — затянувшись дымком сигареты, продолжает гидролог. — Да и вообще на сотни километров вокруг никого в эту пору нет. Вот и конец, подумалось. Река будет нести, пока не оледенеешь. Страшно стало. И жалко себя. Что вот так ни за что ни про что приходится пропадать. И решил я закричать. Закричал, как мне показалось, громко, на всю округу. На весь шар земной. Пусть хоть кто-то меня услышит…
— Мы тогда в палатке отдыхали, — вступает в разговор Харитонов. — На Еропол меня, конечно, за сбором водорослей понесло. Места там необследованные, река интересная, но для работы трудная. Погода выдалась мерзкая: холодно, сыро, мелкий дождичек, не переставая, моросит. Из палатки выходить не хочется. Который уж день в ней коротаем. Товарищ мой, с которым довелось тогда работать, в кукуле лежит, вставать не хочет. Говорит, давай и сегодня отдохнем. Отоспимся как следует. Все равно погода дрянь. И вдруг мне послышалось, будто кричит кто-то. Не громко, но как-то отчаянно. Прислушались — не кричит больше. «Показалось, — говорит приятель. — Откуда здесь люди. Метеостанция не близко, охотников сейчас нет, а рыбаков, сам знаешь, рыбинспекция из поселков не выпускает». Запретны для них реки в период нереста. Все так, думаю, однако выйду погляжу. Вышел — и в самое время! Вижу несет по реке двух человек. Только головы торчат из воды. Запоздай я немного, и не разглядеть бы их, скрылись бы за поворотом.
— А я уже ничего не видел. Смирился со всем. Замерзать начал, — подхватывает гидролог. — Будто во сне вижу — моторка мчится. Меня догоняет. Рыжебородый парень правит, руками размахивает, что-то мне кричит, а я уже как труп. Шевельнуть рукой не могу. Сил нет. Только смотрю, и все. Вылавливал он нас, затаскивал в лодку, как утопленников. В палатке мы в себя пришли. Отогрелись, чаю напились. На душе радостно стало. Спаслись, от неминуемой смерти ушли. Говорю, собирайся Слава, поедем к нам на метеостанцию, пир закатим. А он вдруг посерел весь. Погодите, говорит, ребята, у меня чертовски голова болит. Я лучше завтра к вам приеду. Мы ждали-ждали, а он ни на следующий день, ни на третий так и не приехал.
— Я и в самом деле хотел на следующий день приехать, — смутившись, объясняет Слава. — Но тут вдруг видим: опять по реке люди плывут. Трое. Казанка у них перевернулась, но они сумели выбраться на днище и мокренькие там лежат. Тащит их течение, к берегу близко не подносит. Километров двадцать так уже отмахали. А лодка от тяжести проседает, воздух из нее выходит, того и гляди пойдет на дно. Те трое, как потом рассказывали, уже решили жребий бросить. Чтоб всем не погибать, кому-то первым прыгнуть с лодки. Двоим на ней еще какое-то время продержаться можно, а там, может, и помощь подойдет. Хотя какая там помощь, кроме нас в этих местах и не была никого. Вот и пришлось нам этих мужичков спасать. А когда выловили, упросили они нас в Чуванское их доставить. Совсем плохи были. Вот и повернули мы тогда в Чуванское. На метеостанцию так и не довелось в тот раз попасть, а потом приехали, говорят, гидролога нет. На свадьбу в Анадырь уехал.
— Верно, — смеется хозяин и рассказывает, что профессию гидролога ему пришлось сменить на пост заведующего факторией не из страха перед рекой, не из боязни утонуть, а по причине изменения семейного положения. В поселке Анадырь на метеостанции он встретил Валю. Девушка ему понравилась, и он предложил ей руку и сердце. Но только с одним условием: жить они отправятся непременно куда-нибудь на отдаленную точку.
В городе я уже не мог, — признается он. — К охоте пристрастился и жизни себе без нее не представляю. Гак и Вале сказал. А если жизнь со мной не понравится, в тягость покажется, неволить не буду, сам обратно отвезу. Так, вроде бы смехом, обо всем и договорились. Попробуем, мол. Вот и попробовали: третий год живем. А Валентина так к жизни здешней привыкла, что, когда подошло время в роддом отправляться, побыла там немножко и обратно вернулась. Чего там лежать. Вертолетчики знакомые пообещали в нужный срок за ней прилететь, а тут, как нарочно, когда началось, пурга завернула, да такая, что в двух шагах ничего не видно. Какой уж там вертолет. Пришлось мне в роли акушера выступать. Сам дите принимал. Переполоху было. Врачи по рации консультации мне давали да требовали, чтобы я объяснял, что да как. Вот это был репортаж…
— Ну, все разболтал, — корит супруга Валя.
— Разве не правда? — не унимается хозяин. — Что гут стесняться. Слава и вовсе спаситель наш.
Слава тушуется и, стараясь перевести разговор на другое, рассказывает, как оказались мы на озере, как сплавлялись оттуда, как повстречали снежных баранов, медведей.
— Завидую я вам, — мечтательно произносит вдруг гидролог. — Вы третьи, кто прошел реку от самого озера, пока я здесь, на Серной живу. Первыми были геологи. Они спустились по Энмываам на надувных илотах. Потом туристы объявились. Они вышли из Певека, пешком дотопали до озера Эльгыгытгын, а оттуда сплавлялись на байдарках. Вот парень подрастет, попробую тогда и я осмотреть реку от истоков до устья.
— Тебе-то чего не хватает, — вмешивается Валя, — медведей, что ли, не видел. Вон, под окнами шастают, из дому выйти не дают. А лисы, так те к крыльцу подбегают.
— Что верно, то верно: зверья тут хватает, — соглашается Володя. — Весной я по нескольку медведей иной раз за день встречаю. Целые процессии наблюдаю, когда у них свадьбы. И лоси здесь не редки. Очень крупные встречаются. Лисы, росомахи есть.
Тут уж я не утерпел: перевел разговор на медведей. Спросил, не встречал ли он белых. Тот удивился: ведь белые в океане живут. Тогда я спросил, а не доводилось ли видеть медведей странной окраски вроде того, что попался нам. Ответ и на этот вопрос последовалотрицательный. И это лишь подтверждало, что белые медведи очень редко заходят на горную Чукотку, а еще-реже встречаются охотникам.
Рассказав ему на всякий случай о появлении белых медведей в Марково, о том, чего от них можно ожидать, я поинтересовался и о белом кречете. Не приходилось ли его встречать во время охоты на уток в окрестностях. Но гидролог о таких птицах и не слыхал. Как и большинство охотников, занимающихся добычей зверя, к птицам он был равнодушен. Знал, что водятся здесь орланы-белохвосты, гуси есть, гагары, много уток, но еще больше серебристых чаек и воронов. Последних он не любил — приманку из капканов воруют, правда, нередко сами в них за это и попадают. Но больше всего досаждают ему сороки. Самые вредные птицы. Приманку воруют, пойманную добычу пожирают, шкурки портят, а сами настолько хитры, что проучить ни одну не удается. На выстрел не подпускают.
Затем разговор пошел о ружьях, моторах, заготовке на зиму дичи, рыбы, где специалистами были больше Дядя со Славой. Просидели за столом да поздней ночи. Хозяин отвел нас в гостиницу, где останавливаются оленеводы. Сейчас не сезон, пастухи в тундре, недели через две подойдут со стадами, а пока мы можем располагаться — каждому хоть по комнате.
Отдых в чистой и теплой гостинице на фактории подействовал на нас расслабляюще. Даже Дядя вдруг перестал торопиться, решил, что можно пару деньков и отдохнуть. А тут еще возникла надежда, что на факторию залетит вертолет пожарной лесной охраны. Тогда Дядю можно было бы отправить с вертолетом в поселок Усть-Белая, а мы со Славой сходили бы на озеро Чировое, а затем двинулись бы по Белой вдвоем, не торопясь. После всего, что я узнал за эти дни о Харитонове, я готов был плыть с ним хоть на край света. Но вертолет не прилетел. Мы потеряли еще два дня, пока не стало ясно, что ожидания напрасны.
Залатав дно «Пеликана», запасшись бензином и сигаретами, мы сердечно попрощались с гостеприимным семейством и продолжили плавание. Вначале «Пеликан» показался маленьким и неуютным, но вот волла подхватила нас, вынесла на стремнину, и все встало на свои места — будто и не жили в гостинице, не спали на теплых и чистых постелях.
Комментарии