Экипаж поджидал нас в вертолете. Запасную бочку с горючим все-таки с собой взяли. «Не люблю летать без запаса, — сказал командир. — Даль-то какая. Вдруг в горах встречный ветерок. Садись тогда на вынужденную да поджидай, пока горючку привезут. А тут — никаких тебе забот. Лети спокойно». Работа на островах в Ледовитом океане приучила его быть осмотрительным. Но бочка в том полете не понадобилась. Погода на всем пути была отменной, словно природе надоело нас томить.
Пропали густые пойменные леса, растущие по берегам бесчисленных проток Анадыря, открылась болотистая, вся в бликах озер, тундра. Я не отрывал глаз от иллюминатора. «Может, увижу белого медведя», — засела в голове отчаянная мысль. Бывает же так в жизни — вдруг начинает везти. Но тундра пронеслась перед глазами, ничем не порадовав. Начались горы. Таких, пожалуй, мне еще нигде не приходилось встречать. То светлые, как песчаные дюны, то темно-коричневые, как шерсть бурого медведя, то серебристые, будто и впрямь сплошное месторождение чистого серебра, то красные, словно политые киноварью. Окажись на такой горе белый медведь, разглядеть его было бы не трудно. Но ни зверей, ни птиц я так и не заметил, пока не подлетели к озеру. Слава толкнул меня в бок, приглашая к противоположному иллюминатору, и по его радостному лицу я понял, что подлетаем.
Озеро синело, как осколок Черного моря, чудом затерявшийся в этих пустынных горах. Сверху оно казалось идеально круглым. Перед озером возвышалась одинокая гора, похожая на войлочный колпак, и еще цепь невысоких серых колпаков венчала озеро с севера и востока. На юге горы обрывались. К озеру примыкала зеленовато-желтая долина, по которой, разбившись на множество мелких, серебристых рукавов, пробиралась Энмываам. Единственная река, вытекающая из озера.
Внезапно прямо под вертолетом показался крупный сероспинный олень. Запрокинув голову с целым кустом громадных рогов, он нехотя убегал от тени вертолета. Сразу вспомнилось, как Куваев, так и не найдя у озера медведя-кадьяка, был очень обрадован тем, что повстречал тут диких оленей. И среди них он приметил очень крупного, как он считал, вожака стада. И уж не roro ли вожака увидели мы?..
На берегу озера, по обеим сторонам долины, будто боксеры, разбежавшиеся по углам ринга, стояли два домика. А в синей глади воды отчетливо просматривались пунктиры желтых поплавков сетей. По озеру, распуская белые буруны, мчалась изящная красная моторка. Вот тебе и недоступное, загадочное озеро Зльгыгытгын! Да тут вовсю живут люди! Мне сразу вспомнилась карикатура, которую я увидел когда-то в далеком детстве и часто вспоминал, когда, оказавшись и недоступном месте, обнаруживал следы находившихся там ранее людей.
На карикатуре была изображена гора. По отвесной стене карабкаются два альпиниста, и один говорит другому: «Потерпи еще немного. Зато мы будем первыми». А к вершине с другой стороны уже проложена дорога. Там стоит дом и на веревочке сушится детское бельишко. По-моему, нечто подобное тому, что почувствовали альпинисты, взобравшиеся в конце концов на л у гору, ощутили в этот момент и мои друзья. Потому что улыбки на их лицах померкли.
А вертолет между тем, сделав небольшой полукруг, уже опускался на площадку рядом с домиком у реки. Судя по следам от колес, здесь не раз приземлялись «Аннушки». Должно быть, отсюда начинал знакомство с озером и Олег. Тогда, в июне, он увидел здесь снег. Жить ему пришлось в рыбацкой палатке, дымной и тесной. Печурку там приходилось подтапливать ягелем и крохотными травками Кассиопеи. Над озером бушевал штормовой ветер. Мрачным показалось озеро и Обручеву, увидевшему его сверху в лето 1933 года. Нам же повезло.
Погода выдалась как по заказу: ясной и солнечной. И в палатке нам жить не придется. В полном нашем распоряжении оказался целый дом. Кто в нем жил: рыбаки или геологи — решить было трудно, но в данный момент он пустовал, и мы имели полное право здесь расположиться.
В одной комнате были широкие нары — прекрасная спальня, на кухне — плита, полки с посудой. А вокруг дома немало всякого барахла, способного гореть, и внезапное наступление зимы, пожалуй, нас бы тут врасплох не застало.
Пока мы разгружались, из домика напротив вышли люди. «Вот и соседи у вас есть, — порадовались за нас вертолетчики, — все будет повеселее жить». И мы поначалу обрадовались. Но соседи оказались для северных широт людьми весьма не любопытными. Постояв несколько минут у крыльца, они преспокойно удалились в дом, так и не удосужившись по закону гостеприимства подойти познакомиться. Но мы постарались заверить вертолетчиков, что непременно наладим с этими людьми добрососедские отношения. Как же иначе, ведь кроме нас и их на озере, наверно, никого нет и не будет.
Вертолетчики пожелали нам успеха, забрались в свою грохочущую машину и улетели. А мы перетаскали к домику вещи и принялись на сером галечниковом бережку превращать скомканную резину в средство передвижения. Вскоре не без помощи наших легких на берегу лежали две оранжевые лодки: типа «Пеликан» с фанерным дном и деревянной задней стенкой, на которую можно было установить подвесной мотор, и спасательная надувная шлюпка ЛАС-5. Ее предполагалось вести в поводу.
Альголог бережно достал из мешка и водрузил на «Пеликане» подвесной мотор. Но перед раскинувшейся на десяток километров синеватой гладью пустынного озера мотор этот показался не особенно внушительным. Мощностью он был всего в полторы лошадиные силы, а Харитонову для взятия проб следовало пересечь озеро не один раз.
Еще в вертолете, увидев моторную лодку, мчавшуюся по озеру, Харитонов решил, что нам повезло. «Раз рыбаки тут есть, — счел он, — горевать нечего. Попросим, дадут на денек моторку. В два счета с работой управимся и завтра же начнем сплавляться». Усевшись втроем в тесноватый «Пеликан», мы поплыли под урчание нашего моторчика вдоль берега к домику соседей, желая побыстрее познакомиться и договориться о моторке.
Мы не сомневались, что встретим либо рыбаков, либо геологов — кому же еще быть в этих безлюдных краях. Но, войдя в дом, несколько подрастерялись. Сидевшие за столом люди, раскладывавшие преферанс, и тех и других мало напоминали. Повсюду лежали журналы с фотографиями стюардесс и самолетов, и стало ясно, что мы оказались в гостях у работников Аэрофлота. Должно быть, работники ближайшего авиапредприятия устроили на озере что-то вроде дома отдыха с рыбалкой. Мы представились, объяснили, что нас очень бы выручила их моторка. Всего на денек. Они, покачав головами, сказали, что моторка им и самим нужна: сети требуется осматривать постоянно. Впрочем, они могут ее дать, но разве что завтра вечером, да и то если часика на два…
— Вот тебе и «основа основ, главное звено в трофической цепи», — поддел своего приятеля Дядя, когда мы возвращались на свою половину долины. — Никто не спорит, водоросли дали жизнь, благодаря им к озере появилась рыба, а поди ж ты докажи. Лодку на день пожалели дать, чтобы изучить «корни», с которых они кормятся рыбкой и имеют, как мне думается, очень неплохой навар.
— Да шут с ними, — отмахнулся Вячеслав. — Не будем обращать внимания. Настоящие-то рыбаки разве бы лодки пожалели? Будем жить и работать так, как если бы мы тут оказались одни.
Слава в тот же день принялся за работу. Он решил осмотреть отдаленные ручьи по долине, взвалил на плечи рюкзак и ружье и отправился к югу. Дядя достал спиннинг и принялся блеснить с берега, надеясь выловить какую-нибудь рыбину для обеда. Я решил побродить по окрестностям, подняться в горы, все еще не теряя надежды на встречу с белым медведем.
У дома, где мы остановились, сновало немало всяких птичек. Были тут и пуночки, и трясогузки, и кулички. Но стоило переправиться через речку, углубиться в тундру, как пейзаж помертвел. Здесь рос мох. Сухой, черный, с редкими яркими цветами. Кустики голубики на склонах гор напоминали размером брусничник, так они были здесь малы. Кое-где встречались норки, но, кому они принадлежали, я так и не смог определить. Должно быть, леммингам — полярным мышам. Попадались и следы оленей, но, сколько я ни осматривал дали в бинокль, ни одной живой души так подметить и не смог.
Склоны гор все были в обломках осыпающейся, съезжающей под ногой вниз породы. С трудом удалось добраться до вершины ближайшей горы, но там меня встретил такой ураганной силы ветер, что пришлось побыстрее спускаться пониже. На вершине невозможно было устоять, скорость ветра, должно быть, была метров за двадцать в секунду. И это меня насторожило. Если такой ветер опустится ниже, то нашим надувным лодчонкам ни при каком моторе с ним не справиться. Унесет, выбросит на берег, и к этому надо быть готовыми.
Усевшись с подветренной стороны вершины, я принялся изучать окрестности. Каменистые сопки, поросшие мхом и пожелтевшей, уже тронутой дыханием осени травой, разбегались до горизонта. Ни одной живой души, сколько я ни напрягал зрение, глядя в бинокль, замечено ни было. Мертвенность пейзажа постепенно начинала странно действовать на меня, заставляя прислушиваться к малейшим шорохам, быть к чему-то постоянно готовым, оставаясь настороже. Приметив движение среди темных камней, я вздрогнул, а оказалось — птица! Какой-то кулик совсем небольших размеров. Никого больше не встретив, я возвратился к дому.
Удача в тот день выпала лишь на долю Харитонова. Он клялся, что наверняка отобрал в ручьях неизвестные науке водоросли. Дядя, сколько ни закидывал блесну, рыбы так и не поймал. Ни одной. И это в огромном, почти необловленном озере. Для меня это было удивительным.
Мы затопили в доме печь, приготовили жаркое из тушенки, поели при свече и завалились к ночи на нары, помянув хорошим словом людей, построивших этот дом и оставивших его со всем добром для путников вроде нас, которым еще не раз предстоит заглянуть в эти края.
Возвращаясь из похода к горам, я подобрал на берегу черный камень, с виду напоминавший топор. Был ли это в самом деле топор людей каменного века, теперь уже невозможно сказать, ибо топор этот я утопил, когда переправлялся через реку. Но Слава очень внимательно выслушал меня. В 1955 году, пояснил он, здесь, на берегу озера, геологами в расщелине одной из сопок был обнаружен клад: кремневые клинки, относящиеся к орудиям каменного века. Древние люди заботливо прикрыли их каменной глыбой. Затем неподалеку была найдена стоянка этих людей. Все это подтверждает, что и в очень отдаленные времена озеро посещали люди. Возможно, они занимались здесь рыбной ловлей или охотились на оленей, а иногда и отбивались каменными топорами от свирепых медведей, забредавших в эти края. Как пожалел я о том, что не сумел удержать этот черный камень, когда, спасая себя, вынужден был мертвой хваткой вцепиться в борт накренившейся лодки. Мощным и стремительным оказалось течение в реке, вытекающей из озера. Может, и в самом деле это был каменный топор древних людей, и для науки это было бы ценной находкой. Но Харитонов, узнав о верховом ветре, с которым я столкнулся у вершины, вмиг посерьезнел и перевел разговор на тему о завтрашнем дне. Боясь, как бы не испортилась вскоре погода, он собирался с утра приступить к обследованию озера и этому посвятить весь день.
Разбудили нас птицы. Стояла такая звонкая тишина, что беготня птичек по крыше воспринималась как неумолчное дребезжание будильника.
Я вышел из дому. Над озером стлался белесый туман. Несколько серебристых чаек, северных морских ворон, как я их называл, сидели на берегу у наших лодок. При моем появлении птицы сразу взлетели и исчезли в тумане, словно растворились в нем.
Вода в озере была ледяной, очень прозрачной. Галька виднелась на глубине нескольких метров, и трудно было представить, что в этой прозрачной воде полным-полно невероятно красивых диатомовых водорослей. Но не было бы водорослей, не было бы и рыб, уверял Слава.
До обеда мы обследовали берега озера. Останавливались у ручьев, впадавших в него, и брали пробы. Заполняли водой пробирки, отцеживали сачком планктон. А после обеда Слава с Дядей отправились брать пробы по всему озеру. Меня с собой не взяли. На «Пеликане» и вдвоем было тесно. А на середине такая теснота^ я это понимал, была бы уже неприятна. «Оставайтесь дома, — сказали мне, — приготовьте хороший обед к нашему возвращению».
Забравшись на крышу, я долго наблюдал, как, негромко тарахтя, удаляется от берега надувной «Пеликан» с двумя одержимыми бородачами. Время от времени лодка останавливалась, вращалась на месте, таская за собой белую планктонную сетку, напоминавшую аэрофлотовский «колдун», которым определяют направление ветра на небольших аэродромах. Я зримо представлял, как Харитонов затем красными, замерзшими мокрыми руками доставал эту сетку из ледяной воды, тщательно сливал ее содержимое в пробирки, закрывал их пробками и лодчонка двигалась дальше, уменьшаясь на глазах, словно утопая в ряби волн. Пробы надо было отобрать по всему диаметру озера, а также у противоположного берега. Вскоре «Пеликан» превратился в точку, а затем и вовсе растворился в просторах пустынной, едва волнующейся синеватой глади.
С полудня над озером протянулись нити легких перистых облаков — предвестников ухудшения погоды. Верховой ветер уже достиг земли и поднял на озере волну. Я забеспокоился: не застрять бы моим альголо-гам — и решил сходить к соседям, разузнать, можно ли будет надеяться на помощь. Там кипела работа: разделывали и укладывали в бочки рыбу. Никогда еще я не видел таких жирных и крупных гольцов. Каждая рыбина была величиной с хорошего поросенка.
— С норовом тут рыба, — пояснил самый молодой рыбак, которому из-за удачного улова, видимо, просто необходимо было выговориться. Остальные рыбаки угрюмо помалкивали, делая вид, что они страшно заняты и им сейчас не до разговоров.
— В сети идет, — продолжал он, — только когда начинает портиться погода и непременно при северном холодном ветре. Колхозные-то рыбаки не знали, что ли, про это? Поуезжали. Оставили избы, бросили дело. Да разве можно такую рыбу отказываться ловить! Ишь какие жирные «огольцы». Смотришь, и душа радуется. Я отпуск свой трачу, на южные курорты не езжу, только чтобы здесь пожить да половить эту рыбку. Икрой, сволочь, питается. Не вру. Ребята видели. Друг за дружкой ходят и икру жрут.
Гольцы, которых укладывали в бочки, что и говорить, были отменными красавцами. Каждый килограммов по десять. В руке тяжело держать. Бывают и по двенадцать, подсказал словоохотливый рыбак. А самый большой голец, какого удалось здесь поймать, весил тринадцать килограммов! Его поймал, рассказал парень, спиннингист, который приезжал на озеро три года подряд. Взяв рыбину на блесну, чтобы утомить, не дать сорваться, он водил ее целый день. И когда вытащил на берег, сам уже на ногах стоять не мог. Но рад был, будто в лотерею «Волгу» выиграл, счастья своего дождался. С тех пор тут больше не видели его…
Наверно, я бы и еще немало интересного мог услышать, но мне не терпелось узнать, могу ли я рассчитывать на помощь — погода на глазах портилась. «Если что случится, приходи, — заверили рыбаки, — тут уж лодку дадим без разговоров». Я поблагодарил и собрался было уходить, когда, разглядывая рыбьи внутренности, заметил странного вида небольшую рыбку, которую заглотил гигантский голец. Я попросил отдать мне эту рыбку, а заодно и несколько рыбьих желудков, подумав, что они могут пригодиться Славе. •Бери», — сказали рыбаки, а заодно презентовали несколько молок. А самый тучный и неразговорчивый, должно быть бригадир, неожиданно расщедрился и вручил мне пару небольших гольцов. Примерно каждый но килограмму. Конечно, такой подарок рыбака не украшал, скорее, говорил об удивительной для северянина скупости, но я не стал отказываться. Взял. Ведь вполне вероятно, что сюда еще предстоит обращаться ча помощью.
Однако прибегнуть к этому не пришлось. Поздно вечером друзья возвратились. Харитонов был доволен: осуществить все намеченное удалось. Но признался, что временами было жутковато. Особенно на середине, когда пропали из виду берега и временами казалось, будто они одни в океане. Сразу вспомнилась и жуткая, в несколько сот метров, глубина этого озера.
На другом берегу они увидели палатку. Еще какие-то люди здесь жили. Возможно, люди науки, другие исследователи, но подойти не решились. А вдруг такие же рыбаки, как наши соседи. Не обрадуются приходу и чаем, как и те, не угостят. Так и проплыли мимо.
Еще день мы провели на озере. К соседям дважды чалетал вертолет. Слава только головой покачивал от восхищения. Ему и на обратный рейс выбить машину не удалось.
— Ловил бы ты гольцов, — подтрунивал над приятелем Дядя.
— Водоросли — это основа основ, — стоял на своем Слава. — Без них невозможна жизнь, они — наш кислород и пища. И когда люди отправятся в путешествие к другим планетам, то первое, что они с собой возьмут, to водоросли.
— Все это так, — не унимался Дядя, — а бочка соленых гольцов все-таки в наше время лучший презент, чем мешок водорослей.
— Тоже мне рыба — гольцы, — отшучивался Слава. — Да будь я вертолетчиком, я бы не стал на них и смотреть. Подумаешь, рыба! Да в ней нет даже красной икры. То ли дело наша анадырская кета или горбуша. Вот это рыбка!
При свечке друзья долго сидели над картой, изучая маршрут, по которому они будут сплавляться по реке Энмываам, вытекающей из озера. Слава считал, что пора сплавляться. Если идти по реке со скоростью восемьдесят километров в день, то у Дяди оставался шанс к первому сентября появиться в Харькове.
На мой взгляд, план этот был сущей туфтой. Я был уверен, что заданный график движения полетит ко всем чертям, едва мы двинемся по реке, а если даже и удастся добраться к первому сентября до Марково, то и тогда Дяде скоро в Харьйов не попасть. В таком случае, не лучше ли было вообще не торопиться? Три года друзья мечтали о том, чтобы добраться до озера. И вот их мечты сбылись, они здесь. Есть дом, печь, дрова. Может, побудем здесь еще недельку, обращался я к Харитонову. Ведь, кто знает, доведется ли еще когда побывать здесь…
— Работа сделана, — стоял на своем Слава, — а путь предстоит нелегкий. Погода может испортиться в любую минуту. Не хотелось бы сплавляться в дождь или при снеге. Осень, ждать можно всякого, а впереди — Леоновские пороги. Мысль о них мне покоя не дает. Нет, надо отправляться.
Вечерело. Я вышел полюбоваться на озеро. Желтовато-бледный закат смыкался с синевой гор. Полоса темных облаков наискось перечеркнула небо. Озеро будто затаилось. Вода была как зеркало. На ночной стороне небосвода уже выступили яркие звезды. Они отражались в воде, будто лежали на дне, просвечивая сквозь прозрачную водяную толщу. Озеро казалось таинственным и загадочным, как все вечное. Как не хотелось так скоро с ним расставаться!
Припомнилось, что Сергей Владимирович Обручев после того, как увидел это озеро с самолета, не смог затем отказаться от возможности, как это ни было в то время трудно, постоять на его берегу. В лютую зимнюю стужу пробрался он сюда с чукчами-проводниками на оленьих упряжках. «Лед гладкий, без торосов, — записал он в своем дневнике. — Только редкие трещины кое-где пересекают его ровную поверхность. Интересно было бы дойти до середины озера, пробить лед и смерить глубину… Что таится под этим толстым льдом? Чукчи говорят, что здесь водятся большие рыбы».
Что ж, я видел, какие рыбы водятся в этом озере. И глубина озера давно промерена. Она равняется двумстам пятидесяти метрам. Харитонов теперь узнает, какие водоросли обитают в толще его вод. Дело по изучению загадочного озера, одним словом, продолжается. И что горевать, если я не увидел здесь белого медведя, побыл столь мало.
Вернувшись в дом, устроившись в темноте на нарах, я долго не мог заснуть. В воображении возникал образ неугомонного искателя приключений Олега Куваева. Припоминались его слова о том, что «человек очень долго остается мальчишкой, который запоем читает о приключениях на какой-нибудь Амазонке и склонен к авантюрам в хорошем смысле этого слова». Они написаны были им примерно в то время, когда он взялся за поиски медведя на озере Эльгыгытгын. «И не надо скучнить жизнь, — писал он, — дорогу мечте и фантазии!»
Фарли Моуэт, Бернар Эйвельманс, медведь-кадьяк, медведь-гризли, переходящий через Берингов пролив, — все это теперь казалось милой несерьезной чепухой романтического плана, но — вспоминалось. Не будь этого, и мне, возможно, никогда бы не побывать здесь.
«…Конусовидные горы торчали в небо, — припомнились мне слова Куваева из очерка о поисках большого медведя, когда стало ясно, что медведя он здесь не встретит и надо уезжать. — Рыбы стояли в дремотной воде. Солнечное золото потоками падало с краев странного облака. Я смотрел на все это и вдруг подумал, что все-таки в это лето мне повезло… Я нашел на Чукотке диких оленей, в которых не верил и в которых не верят… И я увидел озеро, каким оно никогда, ни для кого не будет…» Мог быть доволен тем же и я. Озеро я видел.
