Пауки, наверное, на меня в обиде. Их я почти не рисовал, да и вот еще ничего о пауках мной не написано. Знал я о паукообразных совсем немного: что у них не шесть ног, как у насекомых, а восемь, что занимается ими не энтомология, а ее сестра — арахнология (арахна
— паук), что некоторые науки приносят пользу, истребляя мух и комаров, да еще убедился однажды на горьком опыте, как больно кусаются живущие в земляных норках тарантулы. И только. А ведь, видя пауков, столько раз сталкивался со странным и непонятным.
Однажды заметил паучью сеть, раскинутую между двумя высоченными скалами. Перебраться с одной скалы на другую, чтобы протянуть первую нить, паук не имел никакой возможности: внизу тек ручей. Как же она все-таки переброшена через глубокое ущелье?
Не раз видел сложнейшие по конструкции и идеально правильные охотничьи сети пауков, но никогда не удавалось застать хотя бы одного из них за работой. Какими же расчетами и измерительными инструментами они пользуются?
Не имел никакого понятия о том, что за странные круглые мешочки некоторые пауки таскают за собой.
Не придавал значения старой примете — если осенью летят паутинки, значит, быть хорошей погоде, и вовсе не задумывался над тем, откуда эти паутинки берутся.
Немногие загадки паучьей жизни мне все же довелось раскрыть, правда, совершенно случайно и потому далеко не полно,— так для меня и остался мир пауков почти непознанным, даже таинственным.
