После нерадостного этого пира кое-как переночевали в балке на холодном, блохастом полу, а утром Виктор-директор отрядил нам трактор с тележкой, и потащил он нас всех за двадцать километров на КС-3. Я так понял, что КС – это коллектор сбросовый, в него где-то в верхнем течении стекает вода с хлопковых и прочих полей, обильно сдобренная химикатами. Пить ее нельзя, и потому нам была выделена бочка аму-дарьинской воды, которая вроде бы почище. Главное, я был теперь к ней привязан как осел к своему хвосту – никуда от этой бочки не деться.
Ехали несколько часов, часто застревали в грязи, приходилось выгружаться и толкать этот дохлый трактор. По всему было видно, что тут совсем недавно было дно моря. Арал уж много лет высыхал и отступал, оставляя в низинах массу больших и малых озер и болот, окаймленных или проросших камышами. Идеальное место для водоплавающих. За тем местом, куда мы добрались, этот самый КС-3 разливался и исчезал в совершенно уже сплошных зарослях, а уже где-то за ними, невидимый и далекий, плескался Арал или то, что от него осталось. На высоком берегу канала торчало прибежище браконьеров – две вконец развалившиеся турлучные хижины без крыш, разобранных на дрова.
Выгрузились. Трактор потарахтел в обратный путь по собственному следу, и скоро наступила обожаемая мною, особая тишина пустыни. Только камыш под ветром пошумливал.
У банды «москвичей» все было, по всему видно, давно и четко отработано: кто лагерь разбивает, кто сетку в канале ставит, а кто с ружьями на промысел. Олег охотник никакой, сам он это первым делом обозначил, хоть Виктор и дал ему от щедрот плохонькую курковку, отобранную у какого-то бедного браконьера. Я ему и говорю – ты, мол, тут остаешься на хозяйстве, а я пошел пропитание добывать, иначе мы долго не протянем. Он только зыркнул, ничего не ответил, но мне некогда было с его гримасами разбираться, уж больно подмывало уйти в болота и сбить наконец охотку. Целый же год не стрелял.
Пошел вдоль кромки камышей на запад,, оставляя канал сзади, и шел довольно долго, прежде чем с луж начали подниматься утки. Поначалу все не везло, стрелял, что называется, не в меру, то-есть на слишком далеком расстоянии, и никак не мог привыкнуть к своему новому ружью. Я тогда только что купил МЦ21-12, роскошный пятизарядный громобой-полуавтомат двенадцатого калибра, вроде помпового ружья, только у этого не надо ничего передергивать, он сам стреляет, знай, жми на гашетку. Но после моего старенького «Зауэра» это сложная и тяжелая машина, и еще меня с непривычки отвлекали вылетающие вправо гильзы. Да к любому ружью привычка нужна.
Бегал я долго, но сшиб всего двух утей. Сначала из мочажинника поднялась широконоска, далековато, но после выстрела легла мертво, что называется, шлепнулась шапкой. А потом я заметил на середине озерка целый табунок кряковых, далеко обошел его и подкрался с той стороны, где рос невысокий камыш. За этим камышом я долго стоял, согнувшись в три погибели и дрожа возбужденно, ждал, пока утки сплывутся в кучу, чтоб одним выстрелом взять нескольких. Не дождался, выцелил селезня покрупнее, пальнул, потом еще пальнул пару раз в лет, но промазал. Стыдно, но не очень. Пройдет первая горячка, и я утру нос кому хош. Красавец-селезень был тяжелый, словно литой; я не удержался и поцеловал его зеленую головку.
