Протока была старая, извилистая и скорее похожая на болото – совсем без течения, покрытая ряской, местами чуть ли не вся переросшая осокой и ослепительно-белыми лилиями. В таких узинах я задницей сквозь резину чувствовал дно и продирался с трудом, но меня это только радовало: на байдаре тут и вовсе не пройти. У «Ласточки» осадка практически нулевая, и я иногда проталкивался веслом, как шестом, а этим скотам, если они сюда все же завернут, придется тут вылезать и идти впроводку, а скорее волоком, увязая в грязи по самые помидоры. Это хорошо. Плохо то, что стайка уток с треском поднялась из зарослей и начала метаться над верхушками деревьев, выдавая меня с головой, а я ничего не мог с этим поделать, только матерился придушенным шепотом. Одна надежда, что среди этого отребья нет охотников или бывших спецназовцев. Я попробовал вспомнить что-то о них, но перед глазами мельтешили только потные торсы да пьяные оскаленные морды. Ладно, Бог не выдаст…
Я уходил все дальше. В одном месте пришлось вылезти и перетащить лодчонку через поваленный ствол, перекрывший всю протоку. Обрадовался этому дереву, как родному. Потом было еще одно такое. Минут через двадцать суматошной гребли и яростной возни я притормозил уже около верхней оконечности острова. Прислушался. Тишина. Ни голосов, ни плеска весел, ни птичьего гомона у меня за спиной. Даже уток не видно и не слышно – отлетели либо сели. Я глубоко выдохнул: оторвался-таки. Теперь можно подумать, что дальше.
Огляделся. Слева этот болотистый островок, явно заливаемый по весне, заросший сплошь кустами и деревьями, ствол к стволу, без просвета. По-охотничьи говоря, крепь. Если забиться в эти заросли, затащить туда лодочку, то без собаки меня искать – пустой номер; а откуда у них собака. Прямо передо мной, за крохотным песчаным баром, поблескивала на солнце ширь Мологи, а справа расстилался низкий болотистый берег – комариное царство. Туда тоже можно уйти, и там меня уж точно никто не достанет. Бандиты, небось, не такие герои, чтоб лезть в болото на съедение комарам; а мне придется потерпеть. Лодку можно спустить, скатать, упрятать в мешок и уходить пешком по кочкам. Найти местечко повыше и отсидеться. Хорошего мало, но зато надежно.
Я не сделал ни того, ни другого, и не спрашивайте, почему. Наверно, в ушах все стояли вопли той девахи и мерещились беспомощно дергающиеся, распяленные ноги. Черт его знает, что у меня в подкорке шевелилось и толкало на неосторожные поступки.
Я вылез из лодочки на остров, кое-как протиснулся сквозь нещадно царапающиеся заросли к реке, раздвинул плотную стену тальника и выглянул, однако не увидел ровным счетом ничего интересного. Река была пуста, а полянку не видно из-за мыса на том берегу с густым ельником на нем. Я хотел еще понаблюдать, но комары жгли совершенно по-бешеному, жгли даже сквозь мой камуфляжный костюмчик. Наверно, я бы мог вытерпеть и этот ад, но непонятно, зачем.
Ожесточенно растирая кровавую кашу из комаров на лице и руках, я вернулся к лодке и некоторое время сидел в ней, поигрывая веслом, а потом осторожно, но без колебаний погреб на выход из протоки в Мологу.
Расчет был простой: если я не вижу поляну, то и с поляны не видно меня. Засечь меня можно только с реки, но на реке никого не видно. Пока. В любую секунду на простор может выскочить вражеская байдарка, но то будет тот самый дикий случай, джокер, от которого никуда не уйдешь. Специально же искать меня вверх по реке они не будут, это точно. Только идиот будет удирать от преследования по открытому месту, да еще против течения. А вот я такой идиот и есть.
Все это я рассказывал себе, уходя вверх по-над самым берегом, но все равно при этом дрожал всеми поджилками. Страх давил дико, или то было какое-то запредельное возбуждение, не знаю. Меня немного прикрывали деревья, свешивающиеся здесь над водой, но я знал, что поблескивание дюралевого байдарочного весла видно издалека, и никакие деревья тут не помогут. Наконец, попался крохотный заливчик, вход в который был прикрыт осокой, и я заскочил в него передохнуть и отойти от смертной дрожи.
Тут я развернулся на пятачке лицом к реке и откинулся на заднюю деку, переводя дух. Я даже закрыл глаза и попытался сообразить, что же такое со мной происходит, уже произошло, и что из этого будет. Как у всякого, кто автоматически ввязывается в уличную драку, которую другой брезгливо обойдет стороной, у меня уже было много приключений такого рода, и каждый раз бывал момент неуверенности – неужели это все взаправду, и я сам взаправду? Ситуация до того ненормальная, что твое присутствие в ней кажется невозможным, а все равно ты в ней, и не просто так подвешен, а должен что-то делать, причем немедленно, как бы тебе ни хотелось, чтобы все это было сном. Никакой это не сон, и сидишь ты по уши в дерьме вполне наяву. Комедия, право.
Я тряхнул головой и глянул вперед, сквозь заросли осоки. Река по-прежнему пуста, никакого шевеления и на противоположном берегу, хотя я знал, что там вдоль берега идет проселок. Да по этому проселку и в добрые времена ежели проскрипит за сутки одна телега, то и хорошо. Отсюда помощи ждать нечего. Даже если прикатит какой-нибудь мужичок, с вооруженными мафиози на роскошном джипе никто связываться не будет. Это ж явно местная мафия развлекается; а может, издали – да хоть из Москвы – братки прикатили повеселиться. Или по делу: одиноких старушек по пустым деревням душить да иконы у них отбирать. Теперь это целая индустрия. С милицией, небось, плотно повязаны. Это ж надо, вот так, в открытую, насиловать бедную девку вгрупповую средь бела дня. Ничего не боятся, отморозки. Скоты. Павианы. Дерьмо. О времена, вашу мать, о нравы. Вернись, развитой социализм, я все прощу.
Ладно, что толку скрипеть зубами. Надо думать. Хоть и не совсем понятно, о чем. От бандитов я, можно сказать, удрал. Разве что на противоположный берег еще можно перескочить. Вот там, на своей стороне, эти уроды меня точно искать не будут. В голову не придет. Там я в абсолютной безопасности: затащи лодку в кусты и сиди себе смирно. И берег тот совсем близко, река здесь сужается, метров тридцать, не больше. Опять же Молога тут делает петлю, и меня не то что с поляны – с воды напротив поляны уже не видно; слишком далеко вверх ушел.
Я еще посидел немного, собираясь с духом, потом сделал несколько глубоких вдохов и резких выдохов и шустро сорвался со старта. И все равно мне казалось, что я бесконечно долго, веками, пересекаю эту полоску воды. Лодчонка с разгона чуть ли не до половины корпуса выскочила на глинистый берег, я тут же вывалился из нее и потащил в густые прибрежные заросли. Забился в самую гущину – в двух шагах кто-нибудь пролезет, ничего не увидит. Да никто сюда и не полезет.
Еще не продышавшись, я глянул на часы: на рывок ушло меньше минуты.
