Как-то трудно ужиться с мыслью, что ты вот-вот можешь умереть ужасной, бессмысленной смертью. Мы сидим плечом к плечу, в салоне бодрящие -10 °С, гул двигателей самолета заглушает все остальные звуки. Несмотря на холод, с меня течет пот, и я, как астматик, делаю быстрые и жадные вдохи в своей резиновой кислородной маске.
Я должен буду выпрыгнуть из этого самолета, когда мы достигнем отметки в 9145 м. Это высота, на которой летают пассажирские самолеты, это на 297 м выше Эвереста, но главное — на девять с лишним километров выше ничего не прощающей поверхности Земли.
Без стюардессы, карамели “Взлетная” и салона с системой поддержания нормального атмосферного давления человек тут может существовать примерно 30 секунд — пока недостаток кислорода не вырубит его. Не выдерживает тут и парашют: из-за разреженного воздуха ты будешь падать так быстро, что, если раскроешь купол раньше положенного, он просто порвется. И полетите вы вместе с ним вниз, как конфетти. А если случится чудо и парашют выдержит чудовищную перегрузку, ты все равно будешь не рад — скорее всего, рывок на такой скорости сломает тебе шею или спину. Что-то я начинаю серьезно психовать…
Тут надо сделать одно признание: я никогда не прыгал с парашютом.
Я даже никогда не прыгал в воду с высокого трамплина. И теперь, по мере того как мы неуклонно набираем высоту, мной все сильнее овладевает щемящее чувство, что пути назад нет и скоро меня ждет шаг в неизвестность.
Вспомни детские ощущения перед кабинетом стоматолога и умножь их на сто — примерно так я себя чувствую, сидя в самолете и слушая рев моторов. Возможно, это паранойя, но начинает казаться, что все остальные “прыгуны” смотрят на меня и чувствуют, как я трушу. Чтобы отвлечься, я уставился в пол, перебирая в голове все, что я слышал о затяжных прыжках — HALO.
Военные уже давно используют прыжки класса HALO для забрасывания спецназа за линию фронта. На высоте около 10 км самолет невидим невооруженному глазу, что помогает сохранить секретность. Впрочем, во время “холодной войны” секретность соблюдали и вокруг самой программы подготовки к такого рода высадкам: одни войсковые подразделения тренировали солдат, не зная, что такие же тренировки проходят в других подразделениях той же самой армии.
Сегодня единственное место в мире, где простые смертные вроде тебя и меня могут приобщиться к прыжкам класса HALO, — West Tennessee Skydiving Center. Татуированные десантники и офисные экстремальщики тренируются тут бок о бок вот уже одиннадцатый год.
В 2001 году ветеран американского спецназа Кевин Холбрук и его компания Superior Jumps начали продавать эту услугу гражданским лицам. “Ты попадешь в абсолютно иную реальность, это просто переворачивает сознание. Единственное, с чем я могу сравнить это ощущение, — участие в боевых действиях”, — приободрил меня на дорогу Кевин.
Напротив меня в салоне турбовинтового Super King Air сидит незнакомец, который вот-вот станет для меня самым важным человеком в мире. Старшина Бен Кроуэлл плавал подо льдами и участвовал в секретных операциях. Короче, он из тех людей, на которых можно положиться. И это хорошо, потому что через несколько минут я буду привязан к нему четырьмя карабинами и подвесной системой для прыжка в тандеме, и мне надо будет сделать один гигантский решительный шаг.
Высота 8230 м. Небо за иллюминатором — огромное, пустое и синее-синее. Бен просит меня встать на колени и показывает два пальца. До прыжка осталось две минуты. Он встает на колени сзади меня, и я чувствую, как он пристегивает свою подвесную систему к моей. Спустя, как мне показалось, мгновение люк открывается и воздух с температурой -38 °С бьет мне в лицо. Бен и я ковыляем на коленях к выходу, и я внезапно понимаю, что буду первым, кто рухнет “за порог”. Моя голова склоняется, как у ожидающего казни, при этом в ней вертятся слова Бена, сказанные перед взлетом: “Не пытайся ухватиться за дверь, если передумаешь, потому что тогда я сломаю тебе руки”.
Я стискиваю зубы и выглядываю вниз, но земли не видно. Потом, вспомнив, что мне говорили, поднимаю голову и смотрю на Луну. От этого становится только хуже — она неожиданно близко. В этот момент мои мысли внезапно перебивают: “Пошел! Пошел! Пошел!”
Я думал, мы выпрыгнем на счет “три”, но мы прыгаем на “два” — еще один сюрприз. Летим от самолета по небольшой дуге. На мгновение я чувствую себя подвешенным, но потом вступает в действие ускорение. Яростно. Я будто привязан к капоту ракеты, срывающейся со светофора.
Мы ускоряемся до 402 км/ч, и это ощущается уже не как падение, а так, будто тебя вырывают с неба, куда ты посмел забраться, и с чудовищной силой тащат обратно к земле. Мой мозг отрубает сигналы от органов чувств, потому что не справляется с поступающей информацией. Все равно как подключить калькулятор к высокоскоростному интернету.
В этот момент (согласись, очень своевременно) я задумываюсь, как это я вообще согласился, чтобы меня выкинули из самолета, доверившись кому-то, кого видел в первый раз. И кто, в свою очередь, доверил обе наши жизни куску нейлона в рюкзаке. Но потом Бен сует мне под нос альтиметр, и его бешено вертящиеся стрелки, как волшебные часы, возвращают меня в детство. Я всматриваюсь в изгиб планеты внизу и вспоминаю страшный сон, который часто видел, будучи ребенком, — как падаю и падаю, жду удара и все никак не долечу до земли. Может, это был вещий сон, ведь именно это сейчас и происходит — уже, кажется, целую вечность мы проваливаемся в никуда.
Я чувствую, как мы начинаем притормаживать, когда альтиметр показывает 4570 м. Атмосфера становится достаточно плотной, чтобы замедлить падение до скорости в 200 км/ч — обычной при прыжке с парашютом.
А потом, через две минуты и пятнадцать секунд свободного падения наступает момент, которого я так боялся.
На высоте 1980 м без всякого предупреждения мои ноги рывком тянет вниз, а меня самого — вверх, и я надеюсь, что ничего более похожего на последние секунды жизни висельника испытать мне уже не доведется. Я вижу ткань парашюта. Купол раскрылся без проблем, и облегчение течет по моим венам, как тягучий напиток.
Болтаясь над землей, я снимаю кислородную маску и делаю несколько глубоких вдохов. Мы снижаемся медленными кругами. Я настолько возбужден, что ощущение высоты искажается. Я был уже готов снять свою подвесную систему, когда понял, что мы еще примерно на высоте Эмпайр Стейт Билдинг. Через восемь минут полета под куполом Бен дергает клеванты, чтобы “надуть” парашют, и мы аккуратно приземляемся.
Спустя несколько недель после прыжка я почувствовал, что почти перестал заикаться. Конечно, это шутка. Нет, почувствовал я совсем другое — то, что этот прыжок раскрыл мне новое измерение, небоскребы стали как будто меньше, и как настоящий любитель экстрима я уже начинаю обдумывать, что бы мне предпринять дальше. Но в тот момент после приземления меня переполняло одно чувство — безумная радость от того, что я жив. И только ночью в самолете по дороге домой пришло четкое понимание: “Говорит командир корабля. Наш полет проходит на высоте 8840 м. Приятного полета”. Я не мог не улыбнуться.
