В начале июля охотники собрались в верховья Ингоды, на левый ее приток — Большой Улелей.
Широкая заболоченная долина этой реки была известна богатыми сохатиными пастбищами, а примыкающие горные отроги
— большими кедровыми островами. Проводником вызвался идти Уваров, который лет двадцать назад белковал в улелейской тайге.
С выездом пришлось задержаться. Обещанные лошади, которых пригнали из Читинского ветеринарного лазарета, оказались из числа выбракованных и не пригодных для войсковой службы. За время длительного перегона они настолько ослабели и отощали, что выезжать на них за полтораста километров в малоизвестные таежные места нечего было и думать. В колхозе же готовились к косовице и помочь лошадьми тоже не могли. Пришлось, как выразился Рогов, «наращивать штаны» своим горе-коням.
Кони были распределены между охотниками. Каждый занялся своей иждивенкой. Ежедневное скармливание полвоза сочной подсоленной травы, стойловое содержание и регулярный водопой дали отличные результаты. Через неделю лошади повеселели, шерсть на них залоснилась, бока закруглились, налились и «штаны», почти сомкнув просвет в промежности.
— Эх, овсом бы их поддержать! — сокрушенно заметил Прокоп Ильич. — Вот тогда б они набрались хлебной силы! А эта, травяная, ненадолго… За неделю набрали, за неделю и спустят…
Но медлить больше нельзя было. Восьмого июля отряд потянулся на Улелей. Дорога шла по припойменной террасе левого берега, среди живописных березовых колков и молодых сосняков.
К середине дня охотники, пройдя 30 километров, вошли в Ленинский поселок, последний населенный пункт в верховьях Ингоды. Эта небольшая деревня поражала добротностью и новизной построек. За пятистенными избами, сложенными из свежих толстых бревен, стояли такие же надежные амбары и сараи. Обширные усадьбы были огорожены частоколами с тесовыми воротами и калитками. На каждом дворе высился над крытым срубом колодезный журавель.
Охотники проехали деревню и не встретили ни одного человека. Все были на покосе. Лишь в крайней избе удалось обнаружить больного старика. Расспросив его о фарватере Ингоды и о пути на Большой Улелей, охотники отправились дальше. К вечеру они достигли Хинкарая.
Сопки отступили здесь от реки на пять-восемь километров, образовав широкую долину. В прирусловой пойме виднелись небольшие тихие заливы, а по старице—озера, заросшие кувшинкой, вахтой, рдестами и стрелолистом. По берегам озер темнели осоковые кочки и заросли хвоща. Над ними склонялся редкий низкорослый тростник. За старицей по пойменной террасе раскинулись луга с широколистным и злаковым разнотравьем.
Дорогой охотники видели много звериных следов. К лесной опушке выходили кабаны, оставив на лугу рытвины и темные полосы измятой и перепутанной травы. Через Ингоду перебродила лосиха с теленком. Встретившись с медвежьим семейством, она рысью ушла за реку, оставив на песчаной отмели следы полутораметровых шагов. Медведица с двумя медвежатами прошлась по этой отмели и забрела в реку вслед за лосихой. Но медвежата вернулись на берег. За ними вышла мать и повела их своим следом назад, в сосновый бор.
С лесных опушек со всех сторон раздавалось рявканье косуль.
Путники пересекли долину и вышли к старому, заброшенному стойбищу, заросшему пыреем и рослой крапивой.
Здесь и отаборились. Под вечер на стане остался один Батыр. Охотники отправились «в ночное», на засидки.
С закатом солнца растаяли розовые барашки облаков, и прозрачное небо стало нежно-сиреневым. Изумрудная зелень наполнилась лиловыми тонами. Над озерами поднялись шапки тумана, и от реки, вниз по долине, потянулись зыбкие белые космы. Затейливо сплетаясь в валы, они с каждой минутой увеличивались, закрывая сопки. Вскоре всю долину залила колышащаяся белая пелена тумана, сквозь которую едва выступали расплывчатые силуэты ближних предметов. В призрачной дали терялась полоска угасающей зари. Вечерние сумерки сгущались.
Прошло полчаса, и на смену серым тонам появились светлосиние. Снова все кругом посветлело, и сквозь разрывы тумана заиграли в воде дрожащие золотые блики лунного отражения. Уваров с Симовым сидели у медвежьей тропы, прислушиваясь к монотонному комариному звону и переливчатому журчанью речного переката.
Неожиданно вечернюю тишину нарушил треск надломившейся сухой ветки. Из кустов донесся шорох. Послышались осторожные шаги.
Шаги приближались. Симов поднял ружье и застыл. Ближние кусты тальниковой поросли шевельнулись, и среди них показался расплывчатый силуэт большого животного.
Припав к прикладу и подведя мушку под лопатку зверя, Си
мов прикоснулся пальцем к спусковому крючку, но тут же отдернул его назад. Холодный пот выступил у него на лбу. Из тальниковой чащи высунулась… конская голова. Это Рыжуха пришла проведать хозяина.
Облегченно вздохнув, точно сбросив непосильную ношу, лейтенант поднялся из своей сидьбы. Лошадь насторожила уши и сипло заржала.
— Ну, чего тебя нелегкая принесла! — в сердцах ответил ей Симов. Окликнув Уварова, он подошел к нему и искренне поблагодарил старика за совет никогда не стрелять, пока ясно не увидишь цели.
Охоту пришлось прервать. На таборе Батыр встретил их легким рычанием, но, разобравшись, виновато завилял хвостом и, натянув сворку, заластился у ног, надеясь получить кусок свежей печенки. Старательно обнюхав руки охотников, разочарованный пес отошел в сторону и, вздохнув, улегся на свое место.
Утром на стан вернулись и остальные. Батыр не поленился обнюхать каждого, но, ни на ком не обнаружив запахов свежей дичины, безнадежно растянулся на росистой траве.
Лошади, преследуемые многочисленным роем слепней и комаров, торопились к стану под защиту дымовой завесы костра. Роговский Бурка прихрамывал и брел позади. Как выяснилось, он засек копыто шипом подковы. Образовалось нагноение. Прокопу Ильичу пришлось собираться в обратный путь. Простившись с ним, Уваров, Трохин и Симов отправились дальше береговой тропой, сквозь густые заросли черемухи, сплошь усыпанные гроздьями еще неспелой ягоды. Часто охотникам встречались заросли различных жимолостей, также обильно усыпанных удлиненными синими ягодками. Охотники спешивались и с удовольствием лакомились сладкими ягодами съедобной жимолости. На всех других плоды были горьки, как хина.
По мере продвижения вверх по Ингоде долина ее становилась все более узкой. Чаще встречались утесы и каменистые завалы, а по реке — пороги. Вскоре тропа привела охотников к огромному утесу, стоявшему своим основанием в глубоком омуте.
Охотники свернули в распадок быстрой речки Громатухи. Тропа пошла густым березняком, меняя направление и бесконечно чередуясь спусками и крутыми подъемами. Несмотря на гористый рельеф, отдохнувшие лошади шли бодро, и к полудню отряд поднялся на водораздел между реками Ингодой и Чикоем. Теперь, вместо березняков, теснился вдоль тропы лиственничный лес. Под ногами расстилался бруснично-разнотравный ковер.
Дорогой Фока первым заметил на гигантской лиственнице старый затес, который настолько зарос и заплыл смолой, что походил на болезненный нарост. Против него охотники свернули влево к северному склону. Как это свойственно горам, лес сразу изменился. На лиственницах появились гирлянды бородатого лишайника, и травостой сменился густыми зарослями багульника. В пойме реки Аргайты появились сфагновые мхи и тощие торфяники, обычные для почвы с вечной мерзлотой.
У Ингоды, на небольшой лужайке, стоял покосившийся от давности рыбачий балаган. Под ним когда-то была просыпана поваренная соль, которая впиталась в землю. Изюбры и косули нашли этот «солонец» и, не страшась людской постройки, на коленях забирались под навес и выедали соленую землю. Под балаганом виднелась полуметровая яма, вырытая зубами животных.
До Большого Улелея оставалось не более двадцати километров.
Этот переход оказался самым трудным. Тропа постоянно терялась среди каменистых россыпей. Высокие утесы приходилось объезжать по крутым склонам, заваленным щебенкой. Непривычные к таким переходам лошади часто оступались, рискуя сорваться в пропасть.
В одном месте подъем оказался настолько крутым и заваленным камнями, что пришлось спуститься к самой воде и проводить лошадей под утесом бродом, навстречу бурному течению реки. Монгольские лошади упирались. Охотники, перемокнув по грудь, с большим трудом заставили их пройти под нависшей над рекой скалой.
По расчетам Уварова, впереди оставалось еще одно, последнее препятствие — объезд Бурлова утеса.
Еще издалека охотники ясно услышали рев порога. Впереди показалась Бурлова сопка, одна сторона которой обрывалась к реке отвесной стометровой стеной. Огромный камень откололся от этой стены и лег в реке, разделив ее на две части. Перед ним образовался километровый плес, зеркальная гладь которого обрывалась порогом между камнем и стеной.
В этом месте река с яростью устремлялась под утес. Вода кипела, как в котле, и, вырываясь из-под скалы метровыми валами и множеством воронок, выносила на себе хлопья пены. Это и был Бурлов порог, названный именем охотника, когда-то разбившегося здесь вместе с плотами о камни.
Поднявшись на вершину обрыва, охотники подошли к его краю и заглянули вниз. Под ними грозно ревел мощный порог, заглушая голоса людей. Симов столкнул вниз камень. Только на пятой секунде он достиг реки…
Все молчали. Уваров, раскурив громадную, под стать своему богатырскому росту трубку, стал объяснять:
— Спускаться этим порогом надо умело… Когда плывешь — держись правой стороны и не зевай! Иначе попадешь меж скалой и камнем, и тогда — конец. Плоты в щепы разнесет, а самих прочетвертует…
Оценив все трудности предстоящего на обратном пути плавания, охотники благополучно спустились с Бурлова утеса и вскоре выехали к устью Большого Улелея. Утомленные длительным и трудным переходом, они наскоро отаборились и расположились на отдых. Назавтра отряду предстояло преодолеть последний сорокакилометровый переход к верховью Большого Улелея.
При утренних сборах выяснилось, что подковы у коней разболтались, едва держатся, и необходимо немедленно их перековать. Непривычные к ковке животные бились и лягались, не давая возможности подступиться к копытам. Приходилось каждую валить на бок и связывать ей ноги.
Фока Трохин управлялся с этим делом лучше всех. Он надевал веревочную петлю на бабку передней ноги лошади, перекидывал веревку через холку и подтягивал копыто вверх. После этого опрокинуть лошадь на бок было уже делом нетрудным.
Только к полудню были окончены кузнечные работы, и отряд покинул стоянку. Тропа исчезла на первом же километре, и путь пошел труднопроходимой лесной целиной. Степные лошади оказались совершенно неприспособленными к таежным условиям. Поминутно спотыкаясь о колодины и заплетаясь ногами в кустах сибирского багульника, они часто падали. При переходе через топкие места и речки лошади пугливо шарахались в стороны, вязли в трясине, ложились в грязь. Путникам с большим трудом приходилось вытаскивать их и вести на поводу дальше.
Много сил и настойчивости потребовал от людей этот переход. И все же к вечеру другого дня отряд добрался к верховьям Улелея, где были знаменитые кедровники и озера и где, по словам таежников, находилось изобильное царство непуганых зверей.
Вместе с солнцем первым поднялся Уваров и ушел на разведку в кедровник. Трохин с Симовым отправились на озера и луга.
В верховье Улелея лиственничная тайга ушла к вершинам сопок, уступив широкую речную пойму зарослям ерника и топкому «калтусу» — моховому болоту. Небольшое озеро в центре этого болота заросло плотным, упругим ковром из сфагнового мха, крепко переплетенного корневищами водноболотных растений. Этот зыбкий, качающийся покров выдерживает груз человека. Но беда, если неосторожный путник шагнет в «окно», в коварно замаскированный провал; уйдет, как ключ, ко дну… По берегам озера теснились осоковые кочки.
Эти труднопроходимые и малокормные места лоси не посещали. Разочарованные охотники, намаявшись и вымокнув, вернулись на стан и, решив, что ночное дежурство на озере бесцельно, расположились на ночлег.
…Утренний туман медленно оседал, покрывая все обильной росой. Отяжелевшие, седые от бисерных капелек, шинели не спасали от промозглой утренней сырости. Фока поднялся на колени, попробовал согреться, покачавшись из стороны в сторону, но безрезультатно; неприятный озноб пробирал все тело. Он подбросил в костер хворосту и разбудил Симова.
Невдалеке неистово закричала рыжеголовая сойка. Симов выжидающе посмотрел в ту сторону. Вскоре на опушку вышел Уваров. У стана он грузно повалился в траву. Его измученный и растерянный вид встревожил товарищей, но, по таежным обычаям, никто из них не стал расспрашивать. Накормив и дав ему собраться с мыслями, охотники терпеливо ждали.
Гаврила Данилыч медлил, стараясь не встречаться глазами с вопросительным взглядом Фоки. Наконец, Симов не выдержал и спросил в чем дело.
— Корите меня, как хотите, но только я не виноват, — глухо начал Гаврила Данилович. — Улелейский кедровник, в котором я белковал, сгорел. Должно, спалила экспедиция. Второго, что к Жергею, я не нашел. Признаться, ночью совсем закружил и едва выбрался к стану. За двадцать лет все изменилось… Ничего не пойму… Тропы позаросли… Где стоял лес, теперь там гарь. По старым гарям поднялся молодой сосняк. Не попал и к перевалу на Малый Улелей… Знаю, что здесь он, неподалеку. Помню, от озера мы ходили вверх по Большому и отворачивали влево. А сейчас бродил-бродил… Ничего не пойму, будто нечистый водит. Тьфу! А все же попробую еще… Не может того быть, чтоб я так позабыл места, — закончил старик.
На следующее утро охотники тронулись в путь. Звериная тропа, которой они шли, раздваивалась много раз и вскоре стала едва заметной. Уваров вел отряд через ерник. За ним непролазной стеной встал молодой сосняк; пришлось Фоке выйти вперед и прорубать дорогу. Дальнейший путь еще более усложнился бесконечными подъемами и спусками и, наконец, был окончательно прегражден завалом бурелома.
— Стой! — гаркнул Фока. И со вспыльчивостью людей, имеющих какой-нибудь физический недостаток, весь затрясся от ярости. Уваров покорно остановился и повернулся к товарищам. Не спуская со старика глаз, Фока молча подошел к нему.
— Ты, дьявол старый, куда нас завел? Куда завел, спрашиваю я тебя? — хрипло спросил он.
Уваров отступил назад. Его загорелое лицо стало пепельносерым, глаза округлились, губы что-то невнятно зашептали.
— Убью, гад!.. — И Фока занес над стариком огромный волосатый кулак.
Между ними встал Симов.
— Ты что, ошалел? — крикнул он Фоке. — Рассудительность твоя где? Убери руку сейчас же! Мордобой устраивать нечего. Этим делу не поможешь!
Фока покраснел. Разжав кулак, он опустил руку и зашарил глазами по земле…
— Я так… ничего, товарищ лейтенант. Но только, ежели не знаешь, так не берись быть проводником… У нас за это…
— В этом ты прав, — перебил его Симов. — А тебе, Дани- лыч, — обратился он к Уварову, — давно надо бы признаться, что потерял дорогу. Шутка ли, так замучить и себя, и нас, и коней.
— Так нешто я зла хотел бригаде? — убитым голосом оправдывался Уваров. — Хотел ближним путем на Ингоду вывести, коней и время сберечь… Помню, в прошлые годы напарники мои Малым Улелеем не раз выходили на Ингоду. Ну, ладно, кедрач сгорел… А куда запропастилась речка эта, будь она неладна?
— Будет толковать… — остановил его Симов. — Потом разберемся, куда речка девалась. А теперь — ни шагу вперед! Пока дождями не замыло следы, пойдемте себе в пяту. — С этими словами он повернул коня и повел его назад, внимательно всматриваясь в следы. Охотники своей тропой возвращались к истокам Улелея.
Симов шел впереди. Решив сократить дорогу, он направился звериной тропой напрямик.
— Сто-о-ой! Товарищ лейтенант, поглядите, — возбужденно воскликнул Фока и отбежал в сторону, к вбитому в землю небольшому колу с вырубленным гладким затесом. На нем была вырезана стрелка и под ней чертежным почерком следовал пояснительный текст. За давностью карандашный графит местами смыло, но очертания букв сохранились, и Симов громко прочитал вслух: «Отворот в падь Малый Улелей». Все оживились, радостно заговорили. Осмотрев местность, охотники немедленно свернули в указанном направлении и, перейдя долину Большого Улелея, вошли в лес. На деревьях через каждые пятнадцатъ- двадцать шагов видны были огромные затесы. Сразу стало видно, что здесь проходила экспедиция; охотники обычно отмечают тропу иначе — небольшими зарубками и на таком расстоянии, что одну от другой едва видно.
Преодолев перевал, путники благополучно спустились к истокам Малого Улелея. Тропа привела их в бескрайние заросли ерника, заглушившие травянистую растительность. Пришлось спуститься вниз по речке, чтобы отыскать лужайку для лошадей. Отощавшие, они едва поспевали за людьми. Поминутно дергая головой и натягивая повод, несчастные животные тянулись к зеленым веточкам кустарников. Но охотники торопили их. По расчетам Уварова, до Ингоды оставалось не больше десяти километров.
Малый Улелей в своем устье оказался быстрым потоком, метров десяти шириной и лишь немного уступал Большому Уле- лею. Протяженность его долины в 30 километров также подтвердила предположение, что обе речки примерно равны.
Поручив Уварову, в наказанье, оборудовать табор и все хозяйственные дела, Симов и Трохин отправились обследовать пойму Ингоды. Тут же у стана оказался звериный брод. На отмель выходили следы лосей и кабанов. У леса следы сходились в тропы. Фока, ориентируясь по ним, легко отыскал небольшое лесное озеро, заросшее на середине кувшинкой, а по краям — хвощем, вахтой и высоким рогозом.
Вечерние сумерки прервали разведку. Наступившая темнота скрыла окружающие предметы, оставив лишь на середине реки светлеющий блик. Налетевший легкий ветерок принес с собой отдаленный шум порога. Нахлынули разорванные хлопья тумана, закрыв на реке последний просвет. Наступившую тишину нарушил донесшийся с противоположного берега громкий всплеск от свалившегося в реку громоздкого тела. Послышалось бульканье воды, пофыркивание на середине реки, затем в тумане на берегу показался силуэт большого лося.
В одно мгновенье Трохин вскинул винтовку и выстрелил. Огромный старый бык был сражен замертво. Фока, всегда поражавший товарищей своим зрением, по-видимому, обостренным за счет глухоты, в этот вечер превзошел все стрелковые возможности. Его твердой рукой пуля была точно направлена под ухо животного.
Запасы хлеба, соли и крупы подходили к концу. Махорка иссякла, и охотники уже несколько дней томились без курева. Каждый завтрак, обед и ужин заканчивался неизменной фразой: «Эх, махорочки бы…». Все это заставляло товарищей торопиться с возвращением в Ключи.
Решено было сплавить лося на плотах, а лошадей налегке перегнать берегом. Охотникам предстояло заготовить и обработать немало леса, чтобы соорудить прочные и послушные плоты.
Фокино зрение и на этот раз выручило товарищей. Он первый обнаружил на противоположном берегу завал колодника.
Охотники переплыли Ингоду и занялись заготовкой леса. Поваленные бурей сухие сосны в обхват толщиной оказались прекрасным материалом для постройки зимовья и плотов. Стволы были разделаны на «сутунки»—пятиметровые бревна—и подтащены к берегу.
Первый плот шириной в десять бревен был скреплен кольцами, скрученными из молодых березок, распаренных в горячей золе костра. Такое кольцо надевалось на пару бревен, туго натягивалось стягом и заклинивалось под жердь, положенную поперек бревен. Скрепив таким образом оба конца, к ним подвязывали вторую пару.
Фока нашел, что прочнее будет, если бревна посадить «на иглу». Второй плот скрепили новым способом. Концы бревен обтесали до пятнадцатисантиметровой толщины и прорубили в них проушины — квадратные десятисантиметровые отверстия. Затем сквозь оба конца бревен через проушины пропустили две «иглы»
— березовые жерди. Чтобы нанизанные на них бревна не соскочили, их накрепко заклинили. Этот плот вышел гораздо прочнее и проще в постройке.
Соединив оба плота торцами, их связали между собой толстыми березовыми кольцами.
Весла смастерили из пятиметровых жердей. В расщепленный конец жерди вставили доску-лопасть, зажав ее накрепко березовым кольцом. Противоположный конец весла был хорошо затесан, для удобства захвата руками. В центре жерди сделана зарубка, чтобы весло не сползало в воду.
Соорудив плоты, охотники нагрузили их шестиметровыми бревнами для устройства зимовья и поплыли на другой берег.
Трохин с Уваровым рубили зимовье три дня, а Симов в это время возился с мясом.
Лосиная туша была им разделена на восемь крупных частей: два стегна, две лопатки, две поребренные части и шея с грудиной. Все мясо он аккуратно уложил в душистые ветки багульника и каждую часть сверху надрезал вдоль костей и по толще мякоти на глубину ладони. Надрезы эти были засыпаны солью, раствор которой и проникал в толщу мяса. Кругом «мясного склада» днем и ночью чадил дымокур, отгоняя назойливых мясных мух.
Как только зимовье было готово, Симов и Трохин уложили мясо и пожитки на плоты, вывели их на середину реки и скоро скрылись в утреннем тумане с глаз Уварова.
Старик постоял с минуту на берегу и, вздохнув, отправился к лошадям. Оседлав своего Игреньку, он привязал к его хвосту повод Рыжухи, а к хвосту Рыжухи — Карьку и выехал со своим караваном на тропу к Аргайте.
Тем временем спаренные плоты, увлекаемые быстрым течением, неслись по реке. Симов стоял на переднем у направленного вперед весла, а Фока управлял задним, исполняя роль лоцмана. Он изредка подавал команду «на себя» или «от себя», оба наваливались на весла, и плоты послушно отворачивали в сторону, благополучно проплывая мимо камня или опасной коряги.
Фока старался срезать крутые изгибы реки, чтобы на поворотах плоты не прижало под нависшие над водой кусты и деревья или подмытые скалы. Часа через два туман рассеялся, и перед охотниками открылась живописная панорама ингодинской долины.
Река неслась между высокими скалистыми берегами. За каждым поворотом появлялись все новые утесы и мохнатые крутые сопки, покрытые лиственницами и соснами. Почти из-под каждого утеса с шумным плеском и каркающим криком вырывалась крохолиха с выводком утят. Птицы хлопали крыльями по воде и стремительно уплывали, скрываясь за поворотом. Иногда застигнутый врасплох выводок бросался навстречу течению и так же стремительно уносился вверх по реке, преодолевая быстрый поток.
 Выводок крохалей. |
Временами плоты выносило в тихие плесы. Тогда охотники присаживались отдохнуть, с тоской вспоминая о махорке.
На тридцатом километре пути долина Ингоды широко раскинулась, сопки отступили от берегов. Охотники узнали знакомое место — устье Большого Улелея. Воспользовавшись затишьем спокойного плеса, они потуже подбили клинья на плотах и, натянув веревки, приготовились к встрече Бурлова порога. Издалека доносившийся шум порога с каждой минутой нарастал, и вскоре плоты вынесло в плес, конец которого обрывался водопадом.
Фока встал. Пригнувшись, как перед встречей с опасным зверем, он спокойно всматривался в быстрое течение реки.
Когда до водопада оставалось метров двести, ровная водная гладь впереди слегка вогнулась, как бы образуя водяной желоб. В этот момент Фока подал команду «от себя». За шумом потока Симов не расслышал ее, но, давно ожидая, стал с силой отгребать. Плоты медленно пошли к правому берегу. Вдруг их внезапно рвануло влево, к кипящему проходу между камнем и стеной береговых скал. Фока что-то неистово закричал и отчаянно заработал веслом.
Глядя на него, изо всех сил навалился и Симов. Плоты нехотя замедлили ход, но под напором течения все еще тянули на середину реки. Охотники бешено заработали веслами. Плоты выровнялись, некоторое время шли параллельно правому берегу и, наконец, будто колеблясь, лениво приблизились к нему. Через несколько мгновений передний плот зашуршал по галечному дну и приткнулся на береговую мель.
Спрыгнув в воду, охотники стягами продвинули плоты еще
правее. Передняя часть плота глубоко врезалась в отмель, нагромоздив перед собой вал из гальки. С помощью рычагов удалось продвинуть плоты по мелководью вдоль берега, и они оказались вне опасности, ниже водопада. Здесь путники снова столкнули плоты в кипящий поток и, едва успев вскочить на них, с головокружительной быстротой понеслись по стремительным волнам разбушевавшейся реки. Разъяренные валы перекатывались через бревна, силясь смыть людей и предусмотрительно привязанную кладь.
Вскоре шум водопада стих. Река успокоилась, и охотники поплыли по тихому плесу. Течение настолько замедлилось, что, казалось, будто плоты стоят на месте. Пользуясь передышкой, охотники выжали перемокшую одежду и, смыв с лица соленый пот, присели отдохнуть.
Мимо медленно ползли обрывистые утесы и крутые увалы, покрытые стройными кудрявыми березками, мохнатыми соснами и лиственницами. Сквозь освещенную солнцем прозрачную воду ясно виднелось дно. Охотники с интересом рассматривали подводные камни, причудливые коряги и стоявшие за ними небольшие стайки хариусов. Испуганные тенью плотов, рыбки беспорядочной гурьбой, сверкая на солнце серебром чешуи, уносились к соседней коряге. Иногда из-под плота вырывался ленок или таймень, оставляя за собой серую полосу взмученного ила.
Приближалось устье Аргайты. Издалека донесся шум еще одного порога. Фока, всматриваясь вперед, выбирал наиболее удобный путь. С приближением к порогу лицо его становилось все строже и весь он будто собрался к прыжку. Наконец послышалась команда: «На себя!».
Впереди Симов увидел разбросанные в шахматном порядке по всей ширине реки глыбы камней и налег на весло. Первый камень промелькнул мимо, едва коснувшись борта. Фока смешался: он снова крикнул «на себя», затем подал противоположную команду и снова «на себя»… Его нерешительность сразу же сказалась. Передний плот со всего хода стукнулся о камень.
От сильного лобового удара одно березовое кольцо лопнуло, и два бревна отошли от плота, удерживаясь кольцом на противоположном конце. Нога Симова скользнула в щель. Он упал на бревна, едва не провалившись в воду. Фока растерянно смотрел на надвигавшуюся очередную каменную глыбу; второй удар окончательно разбил бы передний плот и сломал зажатую бревнами ногу товарища. Казалось, катастрофа неизбежна. Но Фока быстро опомнился. Он круто развернул плоты и принял удар на свой плот. От толчка отбитые бревна плота разошлись. Симов высвободил ногу и, мгновенно поднявшись, взялся за весло.
Обогнув камень, плоты снова понеслись дальше. Теперь Симов плыл задним, и ему пришлось выполнять роль лоцмана. Подавая команду, он совершенно забыл, что Фока глух; тот понимал его больше по жестам. Так пронеслись мимо нескольких камней. Наконец промелькнул последний, а вместе с ним миновала и опасность. В конце плеса показалось устье Аргайты.
Порог, чуть было не ставший роковым для Симова, назывался Гайбитовой шиверой, в память охотника, когда-то разбившегося вместе с плотами на этих коварных камнях.
Причалив к берегу, охотники занялись ремонтом своего разбитого «корабля». Вскоре подъехал со своим караваном Гаврила Данилович. Его доброе лицо озарилось радостью, когда он увидел своих товарищей целыми и невредимыми. После горячего обсуждения подробностей и приключений плавания, во время которого обычно сдержанный Фока жестикулировал и кричал громче всех, решено было наловить рыбы на уху.
Симов извлек из сум спиннинговую катушку и коробочку для кузнечиков. Открыв ее, он радостно закричал «ура». Коробочка была доверху наполнена фабричной махоркой.
Больше всех этому открытию обрадовался Гаврила Данилович. После трехкратного хорового «ура» он еще дважды прокричал его в одиночку.
У балагана охотники нашли несколько длинных удилищ. Они быстро их оснастили, смонтировали спиннинг и отправились к Гайбитовой шивере.
Солнце перешло зенит, рыба брала плохо. И все же, несмотря на это, Симову удалось поймать увесистого тайменя и пару ленков, а Фоке и Гавриле Даниловичу — несколько десятков хариусов.
Отдохнув, Симов и Фока пустились в дальнейшее путешествие на плотах, а Уваров по-прежнему отправился с лошадьми.
В сумерках плот подошел к Хинкараю, где Симов рассчитывал встретить Уварова. Но, обследовав тропу, Фока обнаружил только следы трех коней. Старик проехал к поселку часом раньше.
На следующее утро плоты подходили к Ленинску. На береговой отмели Уваров предусмотрительно воткнул палку с привязанным на ней красным платком. Фока заметил эту отметку и не замедлил причалить.
Выскочившие из кустов мальчишки помчались с известием в деревню, и скоро на дороге показался сам Уваров с кисетом, наполненным «зеленухой»—самосадной махоркой. Гаврила Данилович пригласил товарищей к своему куму, у которого уже был накрыт стол для приема гостей.
Умывшись и приведя себя в порядок, Фока и Симов попробовали надеть на ноги ичиги — мягкие выворотные сапоги. Но пришлось отказаться от этого намерения: от длительного пребывания в воде стопы опухли, кожа на них потрескалась и загноилась, между пальцами образовались кровоточащие язвы. В гости пришлось идти разутыми.
Старик-хозяин и его двадцатилетняя внучка были обрадованы и немедленно усадили гостей за стол. Увидев хорошенькую молодую девушку, Симов совсем застеснялся и, стараясь прятать свои босые ноги, неловко вошел в горницу.
На столе красовался свежий каравай хлеба. Вокруг него расположились молодой картофель в сметане, творог со сливками, топленое масло, яичница. Винегрет был красиво убран листьями салата и молодыми огурцами. Тут же виднелись рыжики в масле и кислая капуста.
Нашим путешественникам, одичавшим в тайге у таборных костров, такой стол показался небывало роскошным.
С появлением на столе ослепительно сияющего самовара были поданы блины и к ним варенье из перемолотой черемухи, затем творожные вареники в сметане и голубика в сахаре.
Довольный Гаврила Данилыч настойчиво обращал внимание Симова на расторопность и хозяйственность внучки — молодой учительницы, которая сама все так хорошо и быстро приготовила. Через два слова на третье он величал Симова лейтенантом и при этом выразительно поглядывал на хозяйку.
Однако Симов не обращал внимания на намеки Уварова и женихом себя не чувствовал. Обросший бородой, с обветренным бронзовым лицом и босой, он ничем не отличался от Фоки. Сватовские ухищрения Гаврилы Данилыча остались как бы незамеченными с обеих сторон.
После чая охотники поблагодарили гостеприимных хозяев и, наделив их свежей рыбой и мясом, распрощались. Молодая хозяйка просила заезжать, а старик обстоятельно рассказал, как плыть фарватером Ингоды между Ленинском и Ключами. Он особо предупредил об опасности «Чешского кривуна», названного так в память разбившихся там еще в царскую войну трех пленных чехов.
— В Чешском кривуне Ингода бьет под прямым углом в отвесную скалу и почти вся уходит под нее, затягивая туда и плоты. Проплывая это место, изо всех сил держи правой стороны,— напутствовал старик. — Глядите, не просчитайтесь. Ошибетесь на сажень — и не выгребете…
Но Фока и Симов были теперь уверены в своих силах. Заняв места у весел, они вывели плоты на середину реки и скрылись за поворотом.
За устьем Ададая Ингода разошлась на множество протоков.
За одним из поворотов показалась огромная отвесная скала: плоты с нарастающей скоростью приближались к Чешскому кри- вуну. Скала будто внезапно сорвалась с места и помчалась навстречу с неимоверной быстротой. Навалившись на весла, люди выгребали плоты из быстрой струи и, придерживаясь правого берега, благополучно проплыли под нависшей каменной глыбой.
Теперь все трудности были позади. Оставшийся пятнадцатикилометровый путь проходил тихими плесами, чередующимися с небольшими перекатами. Против деревни Дешулан Ингода снова разошлась на три протока. Охотники выбрали правый.
На крутом повороте, у большого омута, дешуланский парнишка ловил на удочку рыбу. Увидев плоты, мальчик бросил удочку и крикнул охотникам, что впереди опасность: поперек протока лег подмытый тополь!
Путники взялись за весла и погнали плоты вдоль противоположного берега. Тополь, слегка коснувшись их своей вершиной, остался позади.
Путешествие приближалось к концу. Протоки снова слились в одно русло, и спустя короткое время плоты причалили к отмели у Новоключевского перевоза.
Пока путешественники разгружались, к ним на телеге подъехал Рогов. Начав еще издали сыпать всевозможными приветственными возгласами, вперемежку с крепкими словечками, он пожал товарищам руки и без промедления включился в работу.
Причиной приподнятого настроения старика явились его рыболовные успехи. Оказалось, что, вернувшись из Хинкарая, он на другой же день организовал из подростков рыболовецкую бригаду и, выехав на озеро Тангу, наловил неводом более трех тонн карасей.
Три дня охотники ждали автомашину из города. Отдохнув за это время и залечив язвы на ногах присыпкой стрептоцида с сульфидином, они снова заговорили о выезде в тайгу. На этот
раз товарищи намеревались первую половину августа провести на покосе, затем отправиться на добычу лосей, после чего вернуться в деревню для заготовки рыбы.
Трохин и Уваров выбрали для себя район устья реки Улана, а Симов и Рогов — новые места на Ушмуне — левом притоке Ингоды, впадающем в нее двадцатью километрами выше Малого Улелея.
В назначенный день 25 июля пришла автомашина и привезла охотникам хлеб, мыло, спички, табак и самое главное — портативный, в две папиросные коробки величиной, походный детекторный радиоприемник. Шофер обрадовал охотников, рассказав, что по дороге в тридцати километрах от Ключей он обогнал солдата, который ведет им двух хороших лошадей.
Скоро грузовик был полностью загружен бочками с рыбой и мясом. Оформив накладные, шофер попрощался с охотниками и, договорившись о дне следующего приезда, выехал в обратный рейс.
Днем позже солдат привел лошадей. Вся бригада высыпала встречать его. Прокоп Ильич, довольный городскими конями, оценил опытным глазом силу и нрав Сивки, который отличался от Карьки огромным ростом, широкой грудью и покорностью.
— На этом повозим! — заключил старик, оглядывая и ощупывая коня со всех сторон.
 |
 |
