С письмом из Госрыбнадзора пришло разрешение на городьбу в Джиле заездка. С этим известием немедленно начались сборы: охотники точили топоры и пилы, заряжали патроны. К вечеру у них все было готово к выезду.
Как ни уговаривали товарищи Симова отложить выход на день позже, объясняя все нехорошим тринадцатым числом, все же на другой день в полдень все четверо выехали на устье Джилы городить заездок.
В намеченном районе старики отправились к реке выбирать подходящее место для постройки плотины. Этот, один из ответственнейших моментов, требовал большой предусмотрительности; чтобы будущее сооружение не подмыло и не унесло водой, необходимо было подобрать не глубже метра перекат с ровным каменистым дном и ровным течением по всей ширине реки. Для облегчения работ нужно было учесть и близость строительного материала — леса, заваленного колодником, пути подвозки лесоматериалов и тальниковых прутьев.
Наконец такое место нашли. Вскоре на берегу против него был сооружен основательный балаган, покрытый лубьем, и расчищена коновязь. А к вечерней заре все разбрелись по лесу на охоту.
 |
Фока с винтовкой отправился за глухарями в Ганькин ключ. На южном склоне в брусничнике поднялся первый выводок глухарей. Старая «капалуха» с квохтаньем перелетела поляну и грузно опустилась в крону раскидистой сосны. Следом за ней взлетели и расселись на смежных деревьях четыре глухаренка. У молодых петушков уже чернели шейка, голова и грудка. Несмотря на это, птенцы были еще наполовину меньше взрослых и по размеру не превышали домашней курицы. Фока не стал разбивать выводок. Осторожно пробираясь опушкой бора, он заметил впереди, среди низкорослых кустарников брусники, старого иссиня-черного петуха. Глухарь вышел на полянку к галечной площадке поклевать мелкие камешки, необходимые всем растительноядным птицам для перемалывания в мышечном желудке корма. Фока воспользовался неподвижностью птицы и выстрелил.
По дороге к табору он подстрелил второго глухаря, подсевшего на вершину сосны. У балагана встретил его Прокоп Ильич. Ему удача также сопутствовала. На спиннинг он поймал пару ленков.
Последними вернулись лейтенант и Гаврила Данилыч. Они простояли зарю в долине Ямной, у озер, на вечернем перелете уток и настреляли по десятку каждый. В общей связке были чирки-трескунки и клоктуны, серухи, касатки, пара кряковых и огорь. На таборе каждый поделился своими охотничьими похождениями. Затем инициатива перешла к Рогову, который особенно уморительно умел рассказывать про свои охотничьи приключения.
— Случилось как-то поздней осенью, — рассказывал Рогов, — забрел ко мне на заимку молодой охотник. Заночевал и весь вечер все о себе болтал, какой он есть знатный охотник. А ружье свое расхваливал, будто бы оно по бою просто пушка «Берта», мол, такого на всей земле не сыщешь! Сказывал, как даст из него по тростникам — так просека, а по гусю стрельнет — падает тот, как тряпка. Я, было, ему палец изогнутый крючком показал — загибаешь, мол, — а он пуще прежнего распалился.
— Ты что, старина, сомневаешься? Да была б утченка, я б тебе доказал! — С моего, говорит, Зауэра, как с поводком по стае дашь, так меньше 10 уток никогда не падает… — Ничего я ему не ответил. Думаю, пусть себе радуется… Молодой ведь…
Наутро сводил его в лес, показал выводок рябчиков, а сам с «тозовкой» подался белковать. Слышу, мой друг палит да палит. Уж второй десяток патронов доканчивает. Думаю, по ком это? Там и рябцов столько нет.
В обед вернулся домой. Гляжу, сидит на завалинке мой охотник. Сбоку у него три рябчика лежат. Достал и я свои трофеи— 7 белок. Удивился он, что я тоже охотником оказался. Я тут возьми и расскажи ему, как на одном дереве нашел всех этих белок, и вот дождался, когда они одна над другой расселись, выстрелил по ним да на одну пулю всех и убил. Тут друг мой перебил меня: «Вот уже это ты врешь», — говорит. Да так отчитал, что и до обидного договорился. Рассердился и я, что моя шутка впрок не пошла, и задумал проучить его. Вложил тайком от него в горлышко каждому рябчику по записочке с надписью цены: что поцелее был рябчик, написал семь с полтиной, а двум другим, потрепанным — по пять рублей. На этом мы расстались.
Через день мой «друг» снова пожаловал, да без ружья, весь избитый, в синяках и вместе с женой. Христом богом молил меня всю правду рассказать про вложенные бумажки и обещал, что сам больше никогда в жизни врать не будет.
Ранним утром на реке работа шла полным ходом. Выбрав из ветровального колодника полтора десятка сосен толщиной в обхват и распилив их на четырехметровые бревна, охотники занялись изготовлением кобылин для плотины.
Гаврила Данилыч подвозил к реке бревна. Прокоп Ильич и
Фока, считавшиеся хорошими плотниками, врезали в них ноги- подпорки из жердей, а Симов занимался сплавом готовых кобы- лин и установкой их в намеченном для заездка месте.
Весь день кипела напряженная работа и к вечеру Джилин- ский перекат шестидесятиметровой ширины был полностью перегорожен ровным строем кобылин. Так была заложена основа плотины.
Следующие два дня прошли в таком же напряжении. Готовые плетни подводили к кобылинам, затапливали и заваливали камнями. Наконец, к концу третьего дня, был запущен последний плетень, и перегороженный перекат затих. Уровень воды поднялся на полметра. От плотины вверх по реке выровнялся зеркальной гладью стометровый плес. Вода мелодично журчала, процеживаясь через плетни, и только в воротах метровой ширины, оставленных для «корыта», она шумным каскадом буровила каменистое русло.
Теперь вся тяжелая работа была позади. В этот вечер, изнемогая от усталости, охотники едва дотащились до табора. Но жаловаться никто и не думал. Каждый гордился общей победой над водной стихией.
Утром, покрякивая и растирая онемевшие мышцы, все дружно приступили к плетению «берд» — решеток. Рогов, как старый специалист по заездкам, вязал из тонких жердей «корыто» — отцеживающий пятиметровой длины ящик.
Работали от зари до зари. Старики торопились к двадцатому августа полностью закончить постройку заездка, так как к этому времени рыба обычно начинала спускаться вниз по рекам на зимовку в глубокие омуты многоводных сибирских рек.
С каждым днем над плетнями заездка ширилась надстройка из берд, полностью закрывающая проход для спускавшейся рыбы. К намеченному сроку через все кобылины были перекинуты лавы — помост для ходьбы по заездку — и установлено корыто, а к вечеру из него уже выбрали первое руно хариусов в несколько десятков штук. Заездок заработал.
Перед выездом в кедровник оставшиеся четыре дня охотники косили. Чтобы обеспечить на восемь месяцев кормом двух лошадей, нужно было запасти не меньше 8 тонн сена. А накосили только половину.
Бригаде посчастливилось. В конце августа установилась сухая, солнечная погода, и нужный запас корма был заготовлен с избытком. Охотники уехали добывать кедровые орехи, оставив лейтенанта караулить заездок и сгребать неубранное сено.
На следующий день Симов проснулся, когда солнце поднялось над сопками и ласково заглянуло под балаган.
Захватив с собой мешок, он направился к корыту заездка. Там на решетчатом дне ящика трепыхалось с десяток ленков, а среди них ворочался метровой длины красноперый таймень.
Тут же вдоль плотины гуляло руно хариусов. Выстроившись головками навстречу течению реки, рыбешки хвостиками отыскивали в плотине отверстие для прохода. В одном месте в створе между бердами оставалась щель в два пальца шириной. Хариусы не замедлили ею воспользоваться. Достаточно было одному проскочить, как за ним бросились десятки и ушло бы все руно. Но Симов поспешил заложить отверстие. Вспугнутые рыбешки стремглав метнулись в глубину плеса, но вскоре снова появились, и, выстроившись в том же порядке, проплыли вдоль берд. В это время из глубины плеса налетела волна и всплеснулась у плотины. Полупудовый таймень с неимоверной быстротой врезался в табунок хариусов. Мощным ударом хвоста он оглушил их и. схватив одного, исчез в глубине. Рыбешки метнулись в сторону, но, поравнявшись с воротами заездка, попали в быструю струю и в то же мгновение расплавленным серебром растеклись по дну корыта.
Работы на заездке было очень много. Целыми днями приходилось чистить берды, разделывать и солить рыбу, убирать сено. За неделю были наполнены рыбой три стокилограммовые бочки.
За работой незаметно подошел сентябрь. Народился молодой месяц, а вместе с ним наступила перемена погоды. Над Джи- лой нависла свинцовая туча и донеслись раскаты грома. Дождь надвигался по долине реки. Небо приблизилось к земле, и сплошная пелена затянула окрестности.
Днем позже прибыла вода и принесла с собой на заездок еще больше хлопот. Мутная река несла тину, дерновинки, коряги и разный хлам, засоряя берды и корыто заездка. Симов не успевал их очищать и переворачивать. Вскоре засоренный заездок превратился в непроницаемую плотину. Образовался «спор» воды, который поднял уровень Джилы на метр.
Река продолжала прибывать и вскоре загудела мощным каскадом, переливаясь через берды и лавы. Под давлением воды кобылины тряслись. Казалось, они вот-вот подломятся и дадут свободу переполненной реке.
Три дня длилось наводнение, и все же заездок устоял.
Вода стала проясняться и убывать. Весь день пришлось провести за его очисткой. Мощный каскад воды в воротах сбивал с ног и не давал возможности добраться до дна. О рыбной ловле
не могло быть и речи. Чувствуя свое бессилие, Симов с горечью смотрел, как к плотине подходили табунки хариусов и ленков, которые без труда перескакивали через берда. Иногда, мелькнув красным хвостом, переваливался через плотину и красноперый таймень.
Тем временем в гарекинском кедровнике шла полным ходом заготовка орехов. Охотники обосновались в долине Гареки на берегу речки, поближе к воде. В кедровник же приходилось подниматься к вершинам сопок и там, работая «колотнем» — деревянным молотком, — сбивать шишки. Работа эта несложная, но требует большой силы. Сборщик орехов, вооруженный огромным деревянным молотком с ручкой длиной в два метра и прикрепленной к ней полуметровой, в 25 см толщиной чуркой, разыскивает кедр с шишками. Найдя такое дерево, разбегается и, уперев конец ручки колотня под корень, с силой ударяет чурбаком по стволу. От удара часть шишек падает на землю. Этот год был малоурожайным, и охотники, сколачивая по 5—10 шишек, с трудом набирали их за день по полтора-два мешка.
Один только Фока, здоровый и сильный, ухитрялся наколачивать по три мешка в день.
Натащив к табору 25 мешков, товарищи приступили к обмолоту шишек. На специально сделанных из жердей решетчатых «грохолах» они разбивали шишки изогнутыми палками. Чешуйки и черенки сметали руками, а оставшиеся под низом орехи просеивали через решето из берестяного листа, продырявленного берданочным патроном. Затем от орехов отвеивали на ветру шелуху и мелкие обломки чешуек.
Испортившаяся погода помешала и сборщикам. Они успели набрать шесть мешков очищенных орехов, и, навьючив лошадей, выехали в обратный путь.
Как обычно, первым вернулся Батыр. По пути в деревню он забежал на заездок. Симов обрадовался его визиту и стал с минуты на минуту поджидать товарищей.
Вернулись они на другой день. Запустение на заездке больше всего огорчило Рогова. Надеясь на сообразительность лейтенанта, он забыл предупредить его, что в случае дождливой погоды и заноса заездка сором необходимо ворота в корыто закрыть плахами, а само корыто поднять. Это предупредило бы засорение отцеживающего ящика. В результате этих упущений ушло много рыбы.
Так, посетовав на лейтенанта, товарищи отправились выправлять корыто. Вчетвером они его едва подняли из воды, и, очистив от сора, установили в рабочее положение. Снова начала ловиться рыба. Хариусы к этому времени уже прошли. Почти исключительно попадали ленки и таймени. Низко поставленные берда, на полметра над водой, не были рассчитаны на большую воду. Поэтому ленки иногда перелетали через них, делая трехметровый прыжок. Из подошедшей к плотине стайки стоило одной рыбе сделать подобный трюк, как вслед за ней выскакивали одна за другой все остальные.
Самый удачный лов проходил в вечерние и утренние зори Иногда среди ночи Батыр поднимал лай в сторону корыта, в котором ворочался попавшийся таймень. Охотники с факелом шли к корыту и вынимали из него рыбу.
С каждым днем бочонки пополнялись первосортной речной рыбой. Посолку Симов никому не доверял и всю работу проводил сам. Крупную рыбу он потрошил, резал по хребту и, обваляв в соли, плотно укладывал в бочки. На день он тщательно закутывал бочки в полушубки и дохи.
— Ты нам рыбу спаришь, — заметил как-то Рогов.
Симов ему возразил, объясняя, что полушубки сохраняют ночную прохладу. Но старик никак не хотел с этим согласиться и остался при своем мнении.
К 10 сентября было сметано в стога сено. Лошади за это время хорошо отдохнули. Теперь можно было собираться в тайгу.
Караулить заездок остался глуховатый Фока, а старики с лейтенантом вернулись в деревню, перековали лошадей и, наполнив переметные сумы месячным запасом продуктов, на другой день выехали в тайгу.
 |
 |
