Я набил ягдташ остатками сухарей, уложил туда же мешочек с солью и пузырек с перцем, налил воды в литровую баклагу и завился в степь на целый день. Нашел место, где канал пошире и помельче, разделся, по грудь в воде переправился на другую сторону. Водичка где-то градуса на четыре-пять, не больше, тело как освежеванное, но это даже хорошо, я от этого только духом воспаряю, и всякие пакости человеческого общежития отлетают начисто. Я даже замурлыкал под нос какой-то немецкий марш; причем свадебный марш – к чему бы это?
После разрыва с этой скотобазой на душе как-то полегче стало, вроде нарыв лопнул. У них теперь своя компания, у меня своя – я сам да Господь Охотничий Бог. Я за них не отвечаю, и пошли они именно туда, куда их Татьяна послала. Брел я, подставив лицо бледному солнышку, и блаженно улыбался. То там, то сям в отдалении перелетали утки и что-то покрупнее; может, гуси, может, лебеди-фламинго, кто их знает. На выстрел пока ничего не попадалось. Не беда; мое никуда не денется. На ходу стало клонить в сон – спал я всего ничего. А отчего ж и не поспать. Я нарезал камыша, развалился, все так же бессмысленно ухмыляясь, и соснул с часок.
Разбудил меня звук, словно кто-то вдалеке лупил молотком по листу железа. Я ошарашенно открыл глаза – откуда молоток? – и увидел прямо над собой низко летящего гуся. Несколько этих звонких взмахов крыльями – и уже ничего не слышно, только видно, как он в полете поворачивает голову из стороны в сторону, как змея. Я, конечно, схватился за ружье, я вскочил, но куда там – гусь уже ближе к горизонту. Не гусь, а прямо «боинг» какой-то, до того здоровый и быстрый. Минут пять сердце приходило в норму. Посидел, глотнул водички, погрыз сухарик. Побрел дальше. Продолжить чтение →
