Стояла ранняя весна. Голубело небо, и в зеленом мареве млели плавни. Я греб вдоль желтой стены старого тростника, выискивая место для высадки. Сделать это было непросто.
Вода упала — паводковые воды пока еще сдерживались плотиной — и обнажились илистые берега.
Тихо и пустынно было вокруг — ни шороха в плавневой «густянке», ни всплеска на серой грязной водной глади. Так иногда бывает ранней весной. Все живое замирает в ожидании природного взрыва, торжественного марша тепла и света. Посреди мелководного заливчика, превратившегося в болотце, торчал пень, облепленный внизу блестящими створками ракушек-перловиц. Вокруг змеились (они действительно походили на змей) толстые корни кувшинок. Мне удалось подобраться к самому пню. И тут я увидел, как ил в в одном месте едва заметно вздрагивает, как будто бьется пульс. Явно пробивается, подает признаки чья-то жизнь. Я зачерпнул ладонью жижу и увидел маленькую серенькую, испещренную пятнами и полосами рыбку с крохотными усиками вокруг рта. Тут же раздался слабый, однако довольно резковатый писк. Сомнений не было — передо мной был вьюн. Самый обыкновенный.
