Охота осталась под запретом до 18 сентября, что оказалось практически равносильным полному ее запрету
Фото: Антона Журавкова
Очень трудным и трагичным было это лето. Африканская жара без единого дождя за полтора месяца, конечно же, не могла не вызвать пожаров: высушенная на корню до состояния соломы трава, хворост и валежник, которыми завалены до непроходимости наши леса, вспыхивали от малейшей искры, от сфокусировавшихся в осколке стекла лучей.
Я был свидетелем, как шедший передо мной прохожий швырнул окурок на городской газон. Присыпанный торфом и покрытый желтым прахом газон, который еще пару недель до этого был живой травой, мгновенно занялся пламенем, словно был полит жидкостью для розжига мангалов.
В таких условиях введение чрезвычайного положения с запретом посещать леса был совершенно правильным и предсказуемым решением, и я не слышал, чтобы оно хоть у кого-нибудь вызвало отторжение. Но меня удивило то, что тревогу первыми забили не местные и областные власти, а федеральные. Удивило и то, что чрезвычайное положение было введено не тогда, когда опасность загораний и быстрого распространения пожаров стала очевидной, то есть уже где-то к середине июля, а только после того, как погибли люди, сгорели дотла населенные пункты сразу в нескольких областях России и опасность нависла даже над атомным центром в Сарове.
Фото Fotolia 
