Время пребывания на фактории мне удалось разобрать телеобъективы, вылить из них воду, но теперь напрочь отказал под заржавевший затвор фотоаппарата, п я по-прежнему не имел возможности снимать птиц и : peft, а их на равнине отнюдь не поубавилось. То и деда попадались белохвостые орланы. Иногда они по poe носились друг за другом, устраивая в воздухе настоящую карусель. Немало мы видели воронов, серебристых чаек, проказливых сорок. А однажды на небольшом островке в гуще кустарника приметили лося. Темношкурый, с широкими лопатообразными рогами, он застыл на высоких ногах, как лесное привидение, издали, видимо, давно уже наблюдая за нами. Но заметив, что обнаружен, в тот же миг будто растворился. Только треск сучьев подсказывал, в каком направлении он удирал.
Затем мы увидели на отмели зверя, который всем нам сразу же напомнил кошку. «Рысь!» — воскликнули мы почти одновременно со Славой. А позже припомнил, что хвост у этого зверя не в пример короткому, пудто обрубленному, хвосту рыси был длинен и на конце закруглялся, как у тигра, и только поэтому не иолочился по песку и не оставлял на нем следа.
Дома я просмотрел различные справочники, изучил район обитания похожих на кошек зверей. Получалось, но, кроме рыси, обитать в этих местах никто из семейства кошачьих не должен, но и по сей день у меня остаются сомнения, в том что видели мы рысь…
В тот день, когда мы еще недалеко отошли от фактории, природа представила возможность полгобо-иаться^на редкое зрелище охоты пары кречетов.
Восседая, как и раньше, в носовой части «Пеликана», я обратил внимание на необычное поведение (.сребристых чаек. Эти крупные птицы не брезгают ни падалью, ни рыбой, ни яйцами, ни птенцами из чужих гнезд. И словно догадываясь о неприязненном к ним отношении, человека близко не подпускают, предпочитая держаться от него на расстоянии. Но здесь целая ^тая чаек сидела на воде, и, несмотря на приближение нашего каравана, ни одна из птиц не торопилась улетать. «Уж не подранки ли», — мелькнула у меня мысль, столь необычно они себя вели. Чайки расплывались перед носом «Пеликана», как утки, будто позабыв, но у них есть крылья.
Удивленный, я смотрел по сторонам и тут заметил В. К. Орловсеровато — коричневый силуэт крупной птицы, стремительно летевшей над рекой. От поверхности воды ее отделяло не более метра. Не успел я разобрать, что ЭТО за птица, как она, резко тормознув в воздухе крыльями, словно бы привстала на хвосте и, грозно вскинув голову, нацелила на одну из чаек когтистые лапы в типичными для соколов «штанами». «Кречет!» — не веря глазам, радостно вскричал я, стараясь привлечь внимание своих товарищей к птице. Разыгравшаяся сцена была редчайшей. Крупная, с мощным желтым длинным клювом чайка только испуганно вскинула своя большие, как паруса, серебристо-белые крылья и заполоскала ими, отбиваясь от кречета, но взлететь не пожелала. А ведь это-то, как я сообразил, и была кречету нужно. Поверху, над рекой, мы вскоре увидели чуть позади второго летящего кречета — напарника. Соколы не берут добычу, сидящую на земле или на воде. Забравшие повыше, они сверху сбивают летящую птицу. А для этого один из кречетов летит понизу, вспугивая их. Так и не заставив взлететь первую чайку, кречет метнулся ко второй, третьей, но чайки молча отчаянно отбивались крыльями и не взлетали.
Взмыв вверх и опустившись низко над водой, кречет снова помчался искать жертву, а в небе продолжал невозмутимый полет второй сокол. Подлетев к берегу? первый сокол свечкой взмыл вверх перед высокими осинами. И тут только мы увидели стаю воронов, облепивших ветки деревьев, как бескрылая тля цветок. Сделав несколько галсов на уровне сидящих неподвижных птиц, раздосадованный кречет налетел на ворона и стал сталкивать его вниз. Но ворон отбился крыльями и оставался сидеть на ветке. Вот где нужен был фотоаппарат! Я даже не стал просить Вячеслава пристать К берегу, чтобы досмотреть окончание кречетиной охоты.: Последнее, что мы видели, ибо лодки свернули в протоку, это как кречет налетел на второго ворона, но и тот не поддался, не взлетел, отбиваясь крыльями.
Значит, кречеты водились в этих местах. Только были они здесь, вероятно, столь редки, что хозяин фактории просто их не замечал. Не мешали они вести Промысел, а возможно, даже и помогали.
Река все чаще разветвлялась на протоки. Высоченные леса по берегам нередко теперь мешали ориентироваться. Провожая, гидролог рассказал, как добраться до охотничьей избушки, в которой можно было скоротать ночь, но отыскать ее нам не удалось»
Увидев слева устье большой реки, поняли, что и ходим в Белую. Речной простор ее показался нам сродни морскому. Встречный ветер разогнал волну, лодки запрыгали, как в шторм. Брызги летели в лицо, слабосильный моторчик едва помогал продвигаться вперед. Пришлось уходить в протоку, где было потише и мотор мог оказать нам в продвижении существенную помощь.
Дело близилось к вечеру, решили подыскивать место для ночлега. Пристали к одной отмели, но там было столько медвежьих следов, что решили плыть дальше. Пристали к следующей — та же картина. Решили плыть, пока совсем не стемнеет, а там уж останавливаться у первого подходящего места. Но и когда подошло время окончательно приставать, убедились, что и здесь до нашего прихода медведей перебывало немало. Рядом поднимались кустарники, куда, судя по следам, уходили медведи. И возникало опасение, а не отлеживаются ли они там и не выйдут ли к реке, как стемнеет. Ружьеца-то у нас не было. Только дробовик.
Но искать другое место для ночлега не стали. Кто может гарантировать, что и там мы не наткнемся на медвежьи следы? «Следы — это еще не медведи», — изрек глубокомысленно Харитонов, но палатку на этот раз ставить не стал, решив, что лучше заночевать всем отрядом в спальниках под открытым небом.
Развели на берегу костер побольше, подтащили полусгнивший ствол ивы и расположились в кукулях неподалеку, надеясь, что дерево будет гореть до утра и огонь защитит нас от непрошеных гостей.
Снизу, из кукуля, черный дымящийся ствол, постреливающий красными угольями, по форме напоминал крокодила. Фиолетовое небо за ним постепенно переходило в черноту. Вся обстановка была какой-то нереальной, сказочной, и было хорошо и жутковато лежать рядом с этим костром в кукуле, у реки, где живут медведи. Я с грустью сознавал, что это последняя наша ночь на реке. Завтра, по расчетам Славы, мы должны выйти к поселку Усть-Белая. Заканчивалось наше путешествие, а я уже знал, что буду не раз вспоминать эту реку, тосковать по ней, видеть во сне. Может, удастся, думалось, повторить плавание. Хотелось бы с зоологами, лучше в одиночку. Никому не мешать, останавливаться где пожелаешь, фотографировать всех зверей и птиц, а чтобы не было скучно, взять с собой собаку. Хорошую лайку. Может, даст какой-нибудь охотник на время, размышлял я, засыпая…
Э-э, вставайте, — разбудил меня хриплый возглас , Дяди. — Вон зверь. Вон стоит. Медведь или еще кто. Без очков не разберу. Смотрите.
— Тьфу, — упал в мешок Харитонов. — Да это же | росомаха, Дядя. Стоило ли нас поднимать? Время-то — пяти часов нет!
— Если бы я знал, что это росомаха, — оправдывался тот, — тогда бы не будил. Спросонья-то, не разглядишь. Прошлый-то раз, на Майне, помнишь медведь все-таки пришел.
— Тогда-то мы завтракали, — проворчал недовольно Харитонов, с головой скрываясь в спальнике. Похожая на медвежонка хищница убегала к кустам.
— Верно, — мечтательно вспомнил Дядя. — Сидели — кофе пили. Эх, кофейку бы сейчас да кусочек белого; хлебушка с маслом. Давно уже кофе не пили. А тогда, верно, только уселись на бревнышко у костра, а он, глядь, и идет. На завтрак. Не помню, зачем я обернулся, а он в десяти шагах от нас. Здоровый медведище. Застыл, стоит с приподнятой лапой, будто только? теперь меня и увидел. Ружье в лодке, до лодки шагов двадцать. Раньше медведя не поспеть. Бежать или не бежать?..
— Бросьте врать-то, — прорычал из кукуля Слава,; уразумев окончательно, что спать ему больше не дадут. — Ну и сочинитель вы, Дядя. «Бежать или не, бежать?..» — передразнил он. — Вы лучше сознайтесь, что от страха с места не сдвинулись, положения не, изменили. Бежать или не бежать за ружьем, про это. думал я. А вы, как сидели с полу откусанным бутербродом с маслом, так и продолжали сидеть.
— Да. Сидеть-то я сидел, — и не подумал обидеться Дядя, — но, согласись, если бы не я, неизвестно еще, , чем бы все это кончилось.
— Соглашаюсь. Знаете, что сделал Дядя? — • обратился ко мне Слава, вылезая из кукуля. — Он сказал три раза «Э». «Э э э». И все. Медведь ; посмотрел, подумал, потом развернулся, да как рванет! Только галька полетела из-под когтей. Расскажи мне такое, не поверил бы. Но тут уж сам всему свидетелем был. Истинный факт.
— Надо знать, кому и что сказать, — не упустил случая похорохориться Дядя. Мы решили вставать. 1 Наступил последний день нашего плавания по реке.
Легкие облачка затянули небо, было зябко, но дождя не предвиделось. Погода прямо-таки баловала нас. Река легко подхватила лодки, уверенно понесла
инеред. Поплыли мимо густые леса, где таились медведи, лоси, росомахи. Все чаще в воде мелькали черные спины большущих рыбин, пришедших на нерест. В небе кружили ширококрылые орланы, обучавшие полету покинувших гнезда птенцов. По случаю нереста их собралось здесь немало. Но самым удивительным событием дня стала для нас встреча с морским тюленем.
Заметив впереди поднявшуюся над водой черную обтекаемую тушу с небольшой головой, я удивился: что за зверь? «Тюлень, — подсказал Слава. — За рыбой сюда пришел».
Мы прикинули: километров двести пятьдесят пришлось тюленю плыть против сильнейшего течения в пресной воде, чтобы оказаться среди безлюдных лесистых берегов. На стремнине тут не поспишь — унесет. Для отдыха тюленю приходилось выбираться на берег, где следовало опасаться и медведя, и волка, и росомахи — зверей тюленю непривычных. Отчаянной же смелости был этот морской зверь.
Несколько лет назад, побывав на Каспии, я услышал от ученых, что тюлени попали в это огромнейшее южное озеро из северных морей. Ученые, считали, что пробрались они на Каспий, когда после периода оледенения на Земле вновь наступило потепление и начали бурно таять ледники. В пору весенних паводков верховья рек соединялись, и тюлени, преследуя косяки рыб, перебирались из северных рек в те, что несли воды на юг.
И если раньше эта версия казалась мне малоубедительной, то теперь я получил наглядное подтверждение в ее пользу. Тюленю и в самом деле ничего не стоило пройти по реке за рыбой расстояние в несколько сот километров. Слава встречал тюленей у Марково, куда речные теплоходы добираются из Анадырского залива около девяти суток. Подумалось: шли бы косяки рыб в озеро Эльгыгытгын — тюлени добрались бы и туда.
Настойчиво плывя против течения, тюлень вынырнул теперь уже совсем неподалеку от нас. Вздохнув, он исчез в воде, не удостоив нас взглядом, торопясь куда-то по своим делам. От рыбаков потом мне приходилось слышать, что тюлени, преследуя рыб, порой играют с ними, как кошка с мышью. Не раз приходилось вынимать из сетей рыб со следами тюленьих когтей на коже. Видимо, даже насытившись, тюлень не может отказать себе в удовольствии погоняться за рыбой. В одни и те же места, уверяли рыбаки, обычно приплывают одни и те же тюлени. И это свидетельствует о том, что в реки скорее всего они заплывают случайно, но, ощутив прелесть необычного путешествия за рыбой однажды, они возвращаются сюда уже неоднократно.
Потеряв из виду тюленя, плывшего вверх по реке, мы пристали к берегу передохнуть, привести себя в порядок перед скорой встречей с людьми, и тут нас потешил Борис Михайлович. Наконец-то, впервые за все это время, когда до Усть-Белой оставалось всего два десятка километров, он поймал двух хариусов. Мы называли Дядю молодцом. Хотя что скрывать, рыбаком он оказался самым никудышным. На такой реке и почти за полмесяца поймать всего лишь две рыбины…
Вскоре нам повстречались катера рыбной инспекции… Инспекторы поднимались на мощных моторных катерах к верховьям в объезд владений, искали, не засели ли где браконьеры. О том, что будут сплавляться ученые, их предупредили. Радушно поприветствовав нас, спросив, все ли у нас в порядке, здоровы ли, они поинтересовались, не видели ли где мы подозрительных людей. Таких мы не видели. В одном месте мы приметили большое скопление чаек на берегу.
— Надо проверить, — решили инспекторы, — чайки нередко помогают обнаружить браконьеров.
Сообщив, что на почте для нас имеются телеграммы, они заторопились, умчались к верховьям реки. А мы поплыли дальше и встретили лодку еще одного рыбинспектора, оставленного, должно быть, для заслона. Мы представились, Слава попросил подбросить нас в поселок. Друзья торопились теперь на почту, плыви мы своим ходом, не успели бы попасть на нее до закрытия. Довольно плотного, внушительного сложения рыбинспектор, показавшийся мне несколько угрюмым от природы, почесал в затылке. По всей вероятности, это не входило в его планы, но, не став вдаваться в объяснения, он решил нам посодействовать, предложив перебираться в его моторку. Надувнушки взяли на буксир, и вскоре они понеслись за моторкой, как перышки. В полчаса пройдя остаток Белой, мы пересекли русло Анадыря и пристали к поселку, стоящему на правом берегу. Двухэтажные дома поднимались на склоне друг за другом и издали напоминали сакли горцев. Это и был поселок Усть-Белая, конечная точка нашего маршрута. Пока Слава с Борисом Михайловичем бегали на почту, я разговорился с рыбинспектором, который оказался весьма словоохотливым человеком, влюбленным в свой край и вообще в природу. Узнав, что мы встречали по пути снежных баранов, медведей, лосей, росомах и тюленей, он, покачав в восхищении головой, сказал, что Белая — уникальнейшая река, которую надо охранять не только как источник рыбных богатств, но и как место гнездования птиц, прибежище редких животных. Всю ее, говорил он, следовало бы превратить в заповедный край.
Рыбинспектор предложил нам переночевать на судне, которое принадлежало инспекции. А утром мы переправились на лодках на остров. Там мы сложили в мешки лодки, послужившие нам верой и правдой, неказистый с виду мотор, весь свой скарб и погрузили все в прилетевший вертолет.
Опять под нами поплыла болотистая зеленовато-синяя тундра, вся в озерах, поросшая невысоким кустарником. Когда до Марково оставалось совсем недалеко, Слава подозвал меня к окошку, указал на стоящий неподалеку от озера небольшой бревенчатый дом.
— Вот здесь, — прокричал он, приникнув к моему уху, — белый медведь и хотел было съесть Гошу. Он шел за водой к тому озеру. Пяти шагов не сделал, как медведь положил лапы на плечи…
Увидев озеро и одинокий дом среди тундры, я ощутил вдруг озноб, будто воочию увидел всю эту жуткую сцену. И порадовался за Гошу. Сумел постоять за себя, не растерялся. А тут показался знакомый поселок на берегу.
В радостном возбуждении мы подходили к неказистому домику биологического стационара в Марково. Невысокая молодая женщина с сереньким зайцем на руках поджидала нас на крыльце. Тут же суетился Синопс и Харитонов-младший, прыгнувший к отцу на шею. Впору было садиться за стол и праздновать возвращение, но в кассе аэропорта нам пообещали два билета на самолет, отлетающий в Анадырь. Дяде начинало везти!
Арсений Васильевич Кречмар все еще не вернулся из Магадана, и я решил лететь вместе с Дядей. Хотя и не удалось познакомиться с удивительным конструктором фотороботов, но за это время я успел узнать и увидеть немало интересного. Было с чем возвращаться в редакцию, о чем рассказывать и писать. Слава отправился нас провожать. Синопс, будто понимая человеческие слова, первым ринулся к аэропорту.
Черный хвост его развевался, голова гордо вскинута — всему миру должно быть ясно, что вернулся его хозяин. На ворчливых лаек он и внимания не обращал. Первым ринулся Синопс и к стоящей на стоянке «Аннушке», на которой нам предстояло лететь в Анадырь. Как в лодку, без колебаний Синопс шагнул в салон и разлегся в проходе между креслами. С нами он готов был лететь куда угодно. Хоть в Москву, хоть в Харьков. И я, припомнив пророчество охотника с речкй Опаленой, едва поборол искушение упросить Славу отпустить собаку с собой. Да вовремя опомнился! Городская жизнь ей, привыкшей к вольной жизни на берегу большой реки, конечно же была бы в тягость.
— Прощай, Синопс, — хотя и не поднималась рука,! подтолкнул я сеттера из самолета. — Не гоняйся за медведями, особо бойся белого, очень большого медведя.
Но сеттер и не думал прислушиваться к моим словам. Оказавшись на земле, он продолжал с азартом; носиться вокруг самолета, надеясь, очевидно, когда тот взлетит, погнаться за ним, как за моторной лодкой. Наверно, он думал, что непременно догонит его где-нибудь в одной из проток, а там уж никто не посмеет его выставить.
Но самолет не лодка. Едва взлетев, он растворился в облаках. А когда пропал и шум его мотора, Синопс, по-видимому покружив по полосе, определил, что хозяин его никуда и не улетал, а находится здесь, в Марково.
Я представил себе, как, чуть ссутулившись, в синем спортивном костюме с белыми полосами, Харитонов возвращался к стационару, где его ожидали жена и сын. Он торопился домой, радуясь тому, что еще одно дело в его нелегкой работе выполнено. И закончилось оно хотя и не без приключений, но все-таки хорошо. Можно было отправляться в Ленинград и приниматься за работу над диссертацией.
Тут огромными прыжками его настиг Синопс и, взвившись свечкой, лизнул в рыжую бороду.
— Ты что, обалдел? — сказал хозяин. — А ну марш, пострел, домой!
И счастливый пес, завиляв хвостом, как щенок, помчался к дому. Эту картину я дорисовывал в своем воображении, сидя в самолете, пристегнутый ремнем в кресле. Невидящим взором смотрел я на проплывающую под крылом облачную пелену и, уже ощущая зарождение той смутной тревоги, которая меня будет потом нередко одолевать, думал, удастся ли когда-нибудь побывать еще в этих краях, доведется ли свидеться…
История эта получила довольно неожиданное продолжение в Москве. Проявив пленки и убедившись, что встреченный нами на берегу Энмываам странной окраски медведь все же получился на цветном слайде, я, не теряя времени, отправился к Успенскому. Савва Михайлович пользуется большим авторитетом как специалист но белым медведям. Он очень хорошо знает животный мир Заполярья.
— С чем пожаловали? — поинтересовался Успенский, не раз выручавший меня своими консультациями.
Но едва я упомянул имя Куваева и историю его поисков на Чукотке очень большого медведя, Савва Михайлович вскинул руки, не дав мне договорить.
— Олег Михайлович, — сказал он с грустной улыбкой, — был очень хорошим человеком и талантливым писателем. Очень жаль, что он так рано ушел из жизни, книги его я очень люблю читать. Но с гипотезой своей он, того, мягко говоря, перебрал. Чтоб огромный зверь мог путешествовать с Аляски на Чукотку, оставаясь при этом не известным никому, кроме чукчей-пастухов, — это, простите, форменная чепуха. Литературная фантазия.
Но в чукотском фольклоре, — продолжал Успенский, — действительно есть немало преданий о полуфантастическом медведе кочатко — огромном, шестиногом, наводящем ужас на людей.
Легенды, как известно, во многих случаях оказываются основанными на реальных фактах или каких-то предпосылках к ним. И прочтя куваевский очерк, я всерьез задумался над тем, кто же в самом деле мог послужить прообразом этого легендарного кочатко.
Наблюдательные от природы охотники-чукчи называли его очень большим. А в этой части земного шара все медведи, как известно, крупны. На Аляске, Камчатке обитают самые большие бурые медведи.
Можно было предположить, что огромные бурые медведи заходили и в горы Анадырского плато, пугая непривычными размерами оленеводов.
— Но Чукотский полуостров есть одно из немногих мест в северном полушарии, где вдали от морских побережий, в глубине суши, можно встретить и белого медведя. Так, к примеру, — Савва Михайлович достал с полки книгу и быстро полистал ее, — за период, скажем, с 1939 по 1962 год их встречали в глубине материка пятьдесят раз!
— Что же влечет их туда? В глубь материка, где нет ни полыней, ни тюленей?
— Все очень просто, — ответил Успенский. — Действительно, белый медведь не большой охотник путешествовать по суше. Отправляться в странствия его заставляет дрейф льдов. Со льдами медведи попадают в Берингово море, где могут долго и успешно охотиться. Тут немало тюленей, моржей. Медведи могут питаться и остатками зверобойного промысла, когда с забитых зверей снимают лишь шкуры. На распадающихся ледяных полях их приносит к берегам Камчатки, в Охотское море, а были случаи, когда белые медведи объявлялись на Сахалине и в Японии.
Как все далеко мигрирующие звери, белые медведи легко ориентируются, хотя механизм их ориентировки до сих пор остается загадочным. Оказавшись на незнакомом берегу, они направляются кратчайшей дорогой к себе в Ледовитый океан. В последние годы удалось установить, что их основные дороги — долины рек Пенжины, Гижиги, Анадыря, Белой.
А ведь белый медведь — самый крупный медведь на земле. Он достигает трех метров длины и до тонны веса. И такие экземпляры не редкость среди хищников этой породы. Выглядит он посвирепее и пострашнее самого большого бурого медведя, что, конечно, не могло не броситься в глаза жителям Чукотского полуострова.
Замечено, что в пути, страдая от гнуса и мошки, не имея возможности, как в океане, регулярно купаться и чиститься о лед, белые медведи закапываются в землю, отлеживаясь при отдыхе в ямах. Конечно, шкуру после этого уже никак не назовешь белой. И вполне понятно, почему чукотские пастухи, встречая медведя в горах, не решались называть его белым, а применяли слово «светлый». В то же время, оказавшись в непривычных условиях, вынужденный подолгу голодать, медведь этот может отважиться на разбой. Разорять склады, яранги, где хранятся съестные припасы, быть опасным и для людей.
— Размышляя так, — закончил Успенский, — я пришел к выводу, что именно белый медведь стал прообразом легендарного кочатко. Правда, кочатко в фольклорных преданиях, да и на рисунках всегда изображался как медведь с шестью ногами. Но если отбросить эту выдуманную пару ног, то в остальном это очень точно схваченный портрет белого медведя. Небольшая острая голова без ушей, длинная шея, хорошо прорисовывающиеся когти на лапах…
Мне оставалось признаться, что к такому же выводу пришел и я, когда совсем недавно побывал в Марково и узнал о нашествии на этот поселок трех белых медведей. Савва Михайлович со вниманием выслушал мое сообщение.
— Все верно, — радостно подхватил он, когда я передал ему историю, случившуюся с охотником с речки Опаленой. — Бросающиеся в глаза следы на снегу, которые кажутся «с бочку», могут принадлежать только белому медведю. Его ступня напоминает снегоступы — приспособление для хождения по снегу. Потому-то след и кажется очень большим. А тридцать девять — сорок один сантиметр — вполне обычный для этого медведя размер следа. Так что загадки тут нет. Большой медведь, о котором Олегу Куваеву рассказывали пастухи, был обычным белым медведем.
Но тут я достал припасенный слайд и выдвинул свое дополнение к этой достаточно аргументированной и хорошо разработанной версии.
u — Да, — сказал я, — вы правы. Нет никаких сомнений, что белые медведи заходят в горы Чукотки, они-то и пугали пастухов. Но не могло ли случиться так, что от встреч белых и бурых медведей потом рождались гибриды необычной окраски?
И я рассказал о встреченном нами медведе с белой спиной и черными лапами на речке Энмываам, предложив ученому взглянуть на слайд.
Савва Михайлович взял свою знаменитую лупу размером едва ли не с чайное блюдце и внимательнейшим образом рассмотрел на свет настольной лампы принесенный мной шестисантиметровый цветной диапозитив.
— В практике зоопарков, — сказал он раздумчиво, — в настоящее время действительно удается получить вполне жизнеспособные гибриды от скрещивания бурых и белых медведей. Мне доводилось видеть их в Штутгарте. Это очень светлые звери, телосложением напоминающие бурых. Но предполагать, что на Энмываам вам повстречался гибрид, оснований нет. По снимку, хотя тут и видно, что зверь какой-то седой и с черными лапами, этого не определишь. Нужны более солидные доказательства, чтобы ответить на этот вопрос. К примеру, шкура, череп и так далее. Но и без шкуры и черепа я могу ответить, что подобное невозможно. Ведь природа — строгая блюстительница чистоты вида. И то, что возможно в зоопарке, на воле практически неосуществимо! Период спаривания у бурых и белых медведей происходит в разное время, и это не дает никакой надежды увидеть на Чукотке их гибрида.
— Тогда что же за медведя я запечатлел на пленку?
— Маловат он, конечно, на снимке, — отвечал Савва Михайлович, — определить трудно. Но, думается, снят тут белый медведь. Подзагрязнившийся, а потому и столь необычной окраски.
На том и порешили. Я получил в результате этой встречи солидное научно аргументированное подтверждение, что очень большой медведь, которого искал Олег Куваев, он же зверь кочатко из чукотских легенд, есть не кто иной, как белый полярный медведь.
Можно было бы на этом поставить и точку, но как-то под Новый год, спустя несколько месяцев после нашего разговора, С. М. Успенский позвонил мне.
— Я получил зоологический журнал с Аляски, — сказал он. — В нем приводится очень интересный снимок: бурый, но совершенно белой окраски медведь. Снимок сделал охотовед. Он с неделю наблюдал за этим зверем, изучал повадки, образ жизни, так что ошибки тут быть не может. Вот я и подумал, не довелось ли вам на Энмываам снять бурого медведя очень редкой окраски?
К этому времени я уже получил несколько писем читателей и устных отзывов на очерк, опубликованный в журнале, где я рассказал о встрече с необычным медведем на Энмываам. Общий вывод их сводился к следующему: среди бурых медведей попадаются звери очень светлой, а иногда белой окраски. Таких медведей видели на юге Таймыра, в Саянах, на Камчатке и даже в горах Кавказа. А целое семейство светлошкурых зверей с черными лапами — медведицу с двумя медвежатами — обнаружил геолог на Кольском полуострове. Так что и мне, по всей вероятности, довелось встретить на Чукотке не белого, а бурого медведя.
К тому же выводу в конце концов пришел и я. Нет, не кочатко нам попался в горах на берегу Энмываам. Не был этот зверь ни могучим, ни страшным, ни свирепым, а уж тем более «видом своим наводящим ужас». И напрасно Савва Михайлович меня успокаивал, уверяя, что снять такого бурого медведя — большая удача. «Ведь вы первый, — напоминал он, — кому удалось в нашей стране запечатлеть такой необычной окраски медведя на пленке». Горечи разочарования я отнюдь не испытывал. Главное было сделано: тайна легендарного кочатко раскрыта, а снять белого полярного исполина, прокладывающего в горах Чукотки путь с юга на север, я еще успею. Надеялся побывать там еще не один раз.
