Помните главу «Загадка мелиттобии» — это где я вообразил, что наезднички реагировали на магнитное поле, в то время как они ползли к любому теплому предмету, в том числе и к магниту, нагретому солнцем или рукой? Дело прошлое, но откровенно сказать, я сильно досадовал, что мне не удалось сделать открытия в этой области биофизики…
И все-таки, много лет спустя, мои друзья-насекомые — на этот раз дикие пчелки — открыли мне такую тайну, по сравнению с которой «магнитная любовь» мелиттобии, существуй она на деле, оказалась бы сущим пустяком. Интересно было то, что тайна была вовсе не за семью печатями, лежала, что называется, на поверхности, кое-что люди о ней давно знали — так что первооткрыватель вовсе и не я,— но не сумели это систематизировать и толком объяснить, и, главное, не сталкивались с этим явлением «при посредстве» насекомых.
Но именно насекомые в этот раз глубоко и всерьез «затащили» меня не только в область биофизики, но и в совсем мне неведомые разделы физики — квантовую механику, физику твердого тела, элементарных частиц, волн и даже — удивитесь, наверное,— антимира…
А какой, казалось бы, физик из престарелого энтомолога-любителя и художника, тем более что школьную физику я недолюбливал, понимал с трудом — неинтересно преподавали — и тут же, после школы, напрочь забыл. Но уж таков, видно, наш век, со стремительным развитием космонавтики, атомной физики, кибернетики, генной инженерии и всех других наук, что именно на их стыках — на моих глазах! — родились великие творения человеческого гения, к которым мы, грешным делом, столь же стремительно попривыкли… А зря! Мир Природы полон удивительных загадок — прошу читателя за мной, дабы поведать о сути и разгадке одной из них.
…Это было на крутом обрыве у соленого озера Каменное, что и сейчас синеет в Камышловской долине севернее Исилькуля. Большая полноводная река была вычерчена на старинных картах петровских времен толстой линией, а сейчас русло этого умершего притока Иртыша обозначает только цепочка небольших водоемов, сохранившихся частью в цепи, а частью лишь на картах — вода здесь горько-соленая, мертвая. Это все, что осталось от Камышловки,— один из печальных результатов вырубки лесов и распашки больших площадей. Но еще в шестидесятые годы нашего столетия на обрыве бывшего речного берега обитала большая колония одиночных пчел нескольких видов — хлопотливые толстенькие антофоры, стройные неторопливые галикты, мохнатые андрены. Обрыв был испещрен норками-дырочками, как сыр. Но то ли тут кто «забавлялся», обрушивая ногами глыбы земли вниз, то ли это сделали недавние дожди — в нескольких местах обнажились подземные пчелиные жилища, галереи, шахты, предоставив мне редкую возможность наблюдать пчелоград «изнутри».
И здесь меня сразу поразила мысль: почему это в глубине его, в сложных переплетениях ходов и ячеек, ни одно гнездо не подходит близко к другому? Как пчелы, роя новые гнезда, чувствуют близость соседнего хода, чтобы вовремя свернуть в сторону и в целом сохранить пчелоград от провалов? И еще: почему корни трав и кустов никогда не пронизывают гнёзда, а оканчиваются высоко над ними или повернуты в сторону? Что за механизмы регулируют целостность подземного «дворца»?
Разгадка пришла спустя много лет при совсем неожиданных обстоятельствах. Весной 1983 года, разыскивая что-то на лабораторном столе, заставленном приборами и всякой всячиной, я случайно провел рукой над посудиной, наполненной обломками старых гнезд подземных пчел-галиктов — продолговатыми мешочками из уплотненной пчелами глины,— каждая ячейка с узенький наперсток,— расположенными бок о бок внутри подземной гроздеобразной постройки.
Так вот, рука над этими давно нежилыми фрагментами гнезд вдруг ощутила… тепло и какие-то подергивания в пальцах; я не поверил случившемуся, снова провел ладонью над ячейками — снова тепло, и не то толчки, не то тики в концах пальцев.
Градусник, помещенный в посудину с гнездами, «молчал». Но рука продолжала ощущать «тепло», особенно когда обломки гнезд были повернуты дырочками-входами вверх. Феномен не исчезал при закрытии ячеек бумагой, картоном, толстым металлом.
Еще более сильные эффекты проявились у гнездовья пчел-листорезов — пучка с сотней трубок, сплошь заполненных свежими ячейками, этих насекомых; читатель их помнит по предыдущей главе — «многоступенчатые» многослойные колыбельки из кусочков листьев.
…Чувство, что я оказался на пороге какой-то удивительной тайны, долго не давало мне взять себя в руки и наметить программу более или менее серьезных исследований находки. Успокоясь, обратился было к инженерам — они, подтвердив «на себе» мои ощущения у гнезд, сразу отвергли такой способ исследований. Нужен, мол, прибор, и только прибор, и мы бы его сделали, но сперва скажите нам, что искать и чем искать? А откуда я знал тогда, что это такое? Увлажняя и заземляя гнездовья, убедился, что это — не электричество. Точнейший термометр подтвердил, что это — не тепло. На всякий случай гнездовья «прослушали» на высокочувствительном к ультразвукам приборе — безмолвствовал и он. Вот и думай, что искать и чем! Я находился в положении человека, скажем, совершенно не смыслящего в радиотехнике, которому срочно велели из подручных домашних материалов соорудить радиоприемник, настроенный только на волну «Маяка», тоже неизвестной длины, после чего записать на самодельное же устройство только «Миллион алых роз», а ничто другое…
Оставалось продолжать опыты с гнездами пчел, но я решил проводить их не только на себе, но и на других — дабы для начала собрать побольше хотя бы статистического материала. Приглашал человека, совершенно незнакомого с моей находкой. Просил подержать его над «мегахильником» и «галиктятником» руку со свободно расставленными пальцами, поводить ею в стороны, поднять, опустить… Испытуемый говорил мне, что чувствует, я подробно все записывал. Некоторым предлагал подержать над гнездовьем лицо или помещал гнездовье над головой летками вниз. Каждый такой «протокол» содержал и такие сведения, как время суток, погоду, место проведения опыта и многое другое.
Когда у меня набралось сотни две таких листков, я свел ощущения испытуемых в таблицу, расположив их в ней в порядке частоты повторяемости у разных людей. И вот что получилось: большая часть народу почувствовала над гнездами тепло, жжение, теплый ветерок; несколько меньше людей — покалывания, тики, щелчки в пальцах, «мурашки»; затем идут ощутившие холод, сквознячок, прохладные струйки; затем — мол, более «густая» среда или как бы студень над гнездовьями, или же вроде купола из паутины; нечто подобное ощущению у экрана телевизора; иные утверждали: руку явно толкает вверх, облегчается ее вес: были случаи временного онемения и судорог, как бы выворачивало пальцы; «тянет вниз ладонь, наливающуюся кровью». Были, конечно, и такие — но их было немного — которые рукой у гнездовий не ощутили вовсе ничего.
Не только «мистическая» ладонь (как раз ладонью «работают» так называемые экстрасенсы и прочие «целители») отзывалась на близость гнезд: нередки были случаи сведений мышц, судорог, «колик» предплечья; во время опытов руками вдруг неожиданно становилось во рту кисло, как от батарейки, или же ощущалось жжение в горле. Открытым у летков ртом многие улавливали гальванический и металлический привкус, а то и «сладко», «горько»; кое-кто чувствовал головокружение, захватывание духа (без неприятных ощущений); закладывание ушей; слышался звук зуммера или другие звуки; изменялся цвет помещения.
Гнездовья отлично «работали» в Новосибирске, в Крыму, в помещении, на воздухе, на борту самолета; среди испытуемых — рабочие, студенты, школьники, агрономы, научные сотрудники…
Над гнездовьем листорезов, поставленным на стол или пол, через несколько секунд (изредка — десятков секунд) возникает столбообразная или куполообразная «зона», четко уловимая для большинства людей рукой или ртом. Иногда этот «столб» или «факел» искривлен или наклонен в сторону, противоположную Солнцу. А вот при движении руки сверху вниз многие отмечали «перепады» или «сгустки» своих ощущений — на разных расстояниях от летков. Я нанес эти расстояния на график, и получилась неожиданно четкая картина ряда «пучностей»: в 4 сантиметрах от летков, в 13 сантиметрах (особенно ярко уловимый слой), 20, 40, 80, 120 и 150 сантиметров.
Прошло полгода — пора делать какие-то выводы…
Почти ясным было то, что причина эффекта — не сами насекомые и не материал ячеек, а формы, размеры и расположение полостей, образованных любым твердым материалом. Сказано — сделано, и на моих столах, стенах, потолке появились десятки многослойных, трубчатых, гофрированных, желобочных, ячеистых композиций из бумаги, жести, стекла, пластмассы. Очень многие из них вызывали сходные с описанными ощущения, порой куда более сильные и неприятные. Тогда-то и родилась мысль: провести опыты с микроорганизмами и растениями, что было очень важно: на лекциях, где я показывал воздействие гнездовий и искусственных устройств, даже в письмах — меня стали частенько укорять в том, что на людей я «действую гипнотически», как-то внушая им ложные ощущения. А бактериям или зернышкам злаков ничего такого ведь не внушит даже десяток гипнотизеров.
Многочисленные опыты дали блестящие результаты: вблизи моих «решеток» заметно угнеталась жизнедеятельность дрожжевых клеток; особенно наглядно это было в пробирочках с поднимающимся дрожжевым тестом: в активной зоне оно было более чем на четверть ниже остальных. Заметно — на целую треть — отставали в росте в этой зоне колонии некоторых почвенных бактерий, грибков из рода ризоктония; менялось поведение крохотных зеленых подвижных водорослей — хламидомонад.
По ходу опытов выяснилось любопытнейшее свойство нового эффекта: оказалось, он беспрепятственно проникает, подобно гравитационному полю, сквозь любые преграды, так что крышки стеклянных сосудов с организмами не были в опытах помехой.
У меня хранятся с тех времен две чашки Петри с двумя партиями зерен пшеницы: одна стояла в темной кладовке под двумя моими «решетками» плюс гнездовья галиктов; другая — в метре от нее, в том же чулане. Зерна я проращивал в закрытых чашках на влажной бумаге; строго следил, чтобы температура в обоих углах кладовки была одинаковой. В первом сосуде проклюнулись лишь два зернышка, остальные — погибли. Во второй чашке — нормальный бурный рост: сначала корешков, затем вершков; вокруг «отработавших» семянок появились — в отличие от первой чашки! — плесени трех расцветок,— одним словом, жизнь тут кипела… Все это вы видите на рисунке.
Опытов с прорастанием пшеничных зерен я поставил множество, подвергая их воздействию самых разных «композиций». Выявилось, кроме торможения роста, еще и вот что: свободно растущие в воде корешки круто загибаются в сторону, противоположную «решетке». Так вот почему, оказывается, корни растений не прорастают в ходы и ячейки пчелоградов, как бы ни был обилен сверху травостой!
По всему выходило, что ячеисто-слоистые сооружения, а именно полости из любого твердого материала, обладают некими волновыми свойствами, облегчающими насекомым ориентировку и при подземных работах, и в полете для дальнего обнаружения родного гнезда, «чувствуют» их и корешки растений. А вот у человека нет специальных рецепторов-датчиков для восприятия этих волн — отсюда столь богатый «набор» ощущений, описанных выше. Стало быть, нашим предкам в ходе эволюции такие органы не понадобились…
Затем я выяснил, что вполне безобидные композиции из желобков и трубок, подвешенные над головой, вызывают, кроме вышеупомянутых ощущений, иллюзии облегчения веса тела (или части тела), падения, полета; у иных — немел язык, губы, гортань — как от новокаина. Кстати, решеток подобного рода избегали, а то и прямо боялись собаки и кошки — об этом мне сообщило несколько читателей.
Любопытнейшее явление у иных испытуемых — так называемые фосфены: подвижные, постоянно меняющиеся яркие разноцветные узоры при закрытых (а иногда и открытых) глазах — то всполохи, вспышки, искры, то струящиеся волны и спирали, то сложнейшие геометрические построения удивительной красоты, ни на что природное не похожие. У меня накопилась уже изрядная пачка рисунков фосфенов, сделанных либо самими испытуемыми, либо мною с помощью подсказок и поправок «очевидцев». Впору делать выставку… Интереснейшие фосфены возникали у некоторых людей и под старым осиным гнездом — легонькой серой бумажной постройкой в пять-шесть сотов-этажей с несколькими сотнями ячеек.
Отличный эффект воздействия полостных структур на различные биологические объекты, или, как я назвал его кратко, ЭПС, можно наблюдать и у обычных сот медоносной пчелы. Три-пять рамок с построенными, но пустыми сотами (по-пчеловодному — сушь), связанные пачкой, помещаются над теменем сидящего. Он почти наверняка что-то почувствует через несколько минут (что именно, напишите мне, буду благодарен), а вот у кого болит голова — через считанные минуты простится с болью, во всяком случае на несколько часов. Такие «сотовые обезболиватели» уже успешно применяют врачи разных городов — секрета из своей находки я не делал.
Читатель спросит: а почему раньше никто не замечал чего-либо особенного возле сотов и вообще на пасеке? Вероятно, прежде всего потому, что при постоянном вертикальном расположении рамок (соты — горизонтальны) действие ЭПС почему-то (это предстоит выяснить) слабее, чем при горизонтальном положении. Кроме того, пчеловод, работая у ульев, постепенно привыкает, адаптируется к ЭПС таких параметров. Впрочем, у меня есть несколько сообщений о сильном воздействии пчелиных сотов, находившихся и на складе, и на пасеке, на людей, а также множества осиных гнезд, построенных насекомыми на чердаке…
А насчет «сотового обезболивателя» оказалось, что я, как говорят, изобрел велосипед: еще в старину в ряде местностей бытовал народный способ облегчения головных болей обычным… решетом или ситом. Над головой больного держали сито сеткой вверх, в других вариантах — он сам держит обод сита в зубах, сетка — перед лицом…
Вернемся к гнездовьям пчел-листорезов. Замечательным оказалось еще и вот что: я убираю гнездовье с места, где оно находилось, сдуваю воздух и быстро зову в комнату одного из тех, кто уже знаком с ЭПС. «Оператор» без затруднений находит рукою место, где стоял (или висел) мегахильник. Этот мимолетный, невидимый, но вполне осязаемый «фантом», или «призрак», гнездовья находится здесь еще десятки секунд, а то и минуты, медленно «расплываясь» в пространстве и приводя в великое удивление участников опыта и зрителей…
Поэтому я снова с огромной болью вспоминаю пчелопитомник под Новосибирском, описанный в предыдущей главе, но, увы, погубленный злыми людьми. Летом 1984 года мы установили в нем уже знакомые вам А-образные укрытия для пчел-листорезов с двадцатью тысячами гнездовых бумажных трубок, направленных точно на юг, а в коробки возле них высыпали коконы с уже выходящими из них мегахилами. Так вот, едва пчелы построили по пять-десять ячеек в трубочке, как около укрытия ощутимо — во всяком случае для многих — как бы изменилась среда: закладывало уши, кислило во рту, нередко отмечалось давление на голову или головокружение. ЭПС, как и при опыте с одним небольшим пучком трубчатых гнездовий, при удалении от укрытий ослабевал неравномерно. «Пучности», или максимумы, отмечались на расстояниях в 13, 26, 51, 102 и, особенно, в 205 метров: здесь как бы висело некое вполне осязаемое покрывало из упругой паутины, проходя через которое многие испытывали, кроме паутиновой упругости, зуда и мурашек, те же ощущения, что вблизи гнездовий, а порой, особенно в глухую ночь или туманную погоду, даже более сильные.
Теперь вы поймете мои чувства — не правда ли, неискупимый грех взяли на душу те злодеи (о них я подробно расскажу в следующей книге), которые бесцеремонно и грубо прервали дальнейшие исследования этого, как сами видите, очень важного открытия, подсказанного людям насекомыми? А погубленный пчелопитомник мне все чаще стал видеться во сне…
Ну а какова же физическая природа ЭПС — эффекта полостных структур?
После того, как я напечатал несколько статей об ЭПС в журналах и газетах, ко мне пришло очень много писем. Убедившись в том, что явление действительно существует, некоторые читатели предлагали свои объяснения «необыкновенных» свойств ячеистых структур, предположения и гипотезы. К сожалению, многие из них отдают мистикой и «эстрасенсурой», столь почему-то модными среди интеллигенции в наши дни. Я полагаю, что наибольшего внимания заслуживает теория ленинградского физика, доктора технических наук В.Ф. Золотарева, разработанная им еще ранее, а сейчас получившая убедительное экспериментальное подтверждение. Постараюсь пояснить это как можно проще, и пусть физики простят меня: это упрощение сделано исключительно для тех, кому предназначена моя книга — в первую очередь юннатам-биологам.
Еще в 1924 году иностранный член Академии наук СССР французский физик Луи де Бройль сделал открытие, отмеченное Нобелевской премией 1929 года,— волновые свойства материи. Например, электрон одновременно является и частицей и волной: при своем нескончаемом вращении вокруг ядра он «мерцает», как бы трясется с невообразимо огромной частотой — в секунду это число с несколькими десятками нулей. И поверхность любого предмета за счет вот такой невероятно быстрой «тряски» миллиардов электронов как бы вибрирует, «звуча» невообразимо высоким «звуком». И вокруг предмета все время держится незаметное, но реальное «мелковибрирующее» поле этих волн, чем-то похожих на ультразвуковые — тоже вроде бы незаметные и неощутимые без прибора.
Однако волны де Бройля вскоре после их открытия прочно вошли в научный и технический быт. На этом, чтобы не отклоняться от насекомых, останавливаться не буду. Скажу лишь, что отличное применение волны де Бройля нашли в электронных микроскопах — замечательных приборах, дающих увеличение в сотни тысяч раз. Объем этой книги не позволяет воспроизвести здесь удивительно тонкие и сложные микроструктуры насекомых, сфотографированные нами через электронный микроскоп: внутреннее строение чешуек с крыла бабочки, тысячи «ультрамикрофасеток» на каждой микроскопической фасетке ее глаза, сверхтончайшие органы чувств на усиках, и многое-многое другое. Но если будете в ВАСХНИЛ-городке под Новосибирском, увидите эти чудо-снимки в музее агроэкологии и охраны природы, который я организовал здесь в 1973 году.
Никто, однако, не думал, что волны де Бройля могут как-то воздействовать на живое. И их воздействие практически не ощущалось — во всяком случае возле плоских предметов. Зато у многополостных структур, где площадь поверхности твердого тела велика и к тому же многократно искривлена, волны эти складываются, образуя «стоячие» волны меньшей частоты, но с возросшей суммарной энергией. Так, удлиняясь и усиливаясь за счет взаимоналожения в ячейках, они образуют «пучности», максимум стоячих волн де Бройля (вспомним расстояния наиболее сильного воздействия заселенных мегахильников на человека). Наталкиваясь на эти вроде бы незаметные преграды, нервные импульсы организма дают сбои, меняя свою частоту и скорость и вызывая не только кажущиеся ощущения, но и заметные физиологические изменения тех или иных систем организма.
Причем это поле, подобно гравитационному, ничем не перекрыть — что мы и наблюдаем в опытах: ЭПС запросто проникает в глубь организма, а насекомые «узнают» о местонахождении подходящей для гнезда полости. Шмелихи — основательницы гнезд, широко расставив усы, зависают именно над этим местом и совершают уверенную посадку с последующим обследованием подземной пещерки, скрытой под толщей прошлогодней опавшей листвы.
А когда в шестидесятых годах в нашей исилькульской квартире жили шмели, я не раз наблюдал такое. Иной молодой шмелек, пробравшись через длинную трубку из улья к летку в форточке и впервые покидая дом, не очень добросовестно запоминал местонахождение летка и потом долго блуждал у окон не только нашего, но и соседнего, похожего на наш дома. А вечером, устав и «махнув рукой» на неважную свою зрительную память, садился на кирпичную стену точнехонько против улья и пытался меж кирпичами «проломиться напрямик». Откуда было знать насекомому, что именно тут, в четырех метрах от летка в сторону и полтора метра ниже его, за толщей почти полуметровой стены, его родное гнездо? Тогда я терялся в догадках — теперь же знаю, в чем дело. Не правда ли, удивительная находка?
Отличный детектор ЭПС — палочка рисовального угля, то есть обожженная ветка кустарника, пронизанная многочисленными капиллярами, лучше диаметром в полсантиметра и длиною с палец. Легонько взятая за конец двумя-тремя пальцами, эта «волшебная палочка» у многих ощутимо тормозится, притягивается, отталкивается при движении другого ее конца у углов предметов, над вазами, банками, электролампами, под люстрами вблизи людей (ведь человек — тоже многополостная структура), у гнездовий насекомых.
С помощью угольной палочки (годится также отрезок стебля сортового веника — таких же размеров, сухая соломина, пустой стержень шариковой ручки, взятый за пишущую часть, а то и просто карандашик) многим удается уловить мощный ЭПС, излучаемый цветками растений. Оказалось, что кроме цвета, запаха, нектара цветы, дабы привлечь своих опылителей-насекомых, имеют еще один мощный, но бывший нам доселе неведомым маяк. Убедиться в этом нетрудно, поводив несколько десятков раз «детектором» напротив крупных колоколообразных цветков — тюльпанов, лилий, амариллисов, мальвы, тыквы. А набив руку, можно в темноте найти такой цветок безошибочно, порой с расстояния один-два метра, но смещать его нежелательно, так как на старом месте будет еще какое-то время находиться «ложная цель» — уже знакомый нам остаточный «фантом». У иных же просто ладонь (или язык, или даже все лицо) ощутит идущее от цветка «тепло», «холод», «мурашки». Сравните излучение одинаковых цветков, повернутых в разные стороны света, в различное время суток.
Еще вариант: подвесьте букет цветов раструбами вниз над головой сидящего на несколько минут; о его самочувствии сообщите мне.
Угольная палочка и соломинки дали ответ еще на один вопрос, издавна интересовавший энтомологов. Самцы многих видов жуков: горбаток (сродни цикадкам), фонарниц имеют странные, казалось бы, совсем не нужные выросты, порой длинные, громоздкие, сложнейших форм. Зачем такое? Привлечь подруг замысловатым видом? Но подслеповатой жучихе не оценить такое сооружение, каким бы сложным и красивым оно ни было. Я сделал крупную модель жука-носорога из пластилина и папье-маше. Между рогом на голове и горбом, увенчанным тремя зубцами,— четкая ложбина-полость; вводишь туда детектор — поводит пальцы. После нескольких тренировок чувствуешь эту модель издали, как вышеописанный цветок. Несомненно, что такой волновой брачный маяк сигнализирует насекомым своего вида (у каждого он — своих параметров) издали, и даже при очень разреженных популяциях полостных структур помогает насекомым найти друг друга…
На ЭПС, впрочем, реагирует не только живность. Многие мои читатели, заинтересовавшись находкой и убедившись в ее наличии, сообщают мне о воздействии ЭПС от разного вида решетчатых, сетчатых, ячеистых композиций на жидкие кристаллы, микрокалькуляторы, часы (например, газета «Социалистическая индустрия» за 7 июня 1987 года — «Падут тайны веков»). А у меня дома отлично работают нехитрые приборчики для безорганизменной регистрации ЭПС; создать их мне помогли… пауки.
В закрытой банке висит на паутине отрезок соломинки — не горизонтально, а наклонно. На дне банки — немного воды, сверху — стекло. Весь комплект одет железной сеткой или сплошным металлическим футляром, и все это заземлено, чтобы уменьшить воздействие электростатики (для того же — вода в банке). Прибор оберегается от перепадов температуры, яркого света, сотрясений. Через день-другой соломинка «успокаивается» и замирает в одном положении.
Теперь — опыт. Пчелиные соты или старое осиное гнездо осторожно помещаю у прибора так, чтобы ячейки смотрели сбоку на высокий конец соломины. Проходит минута, другая, пятая… Не изменились ни температура, ни свет, но по размеченной круговой шкале ясно видно: былинка — повернулась! Пять градусов дуги, десять… Через десяток минут отклонение ее достигает двадцать — восемьдесят градусов. Смещаю соты вдогонку «стрелке» — она поворачивается еще. Перекладываю их на другую сторону прибора — соломенный индикатор потихоньку останавливается (правда, через гораздо больший промежуток времени, пока не «рассосется» прежняя волновая ситуация) и медленно поедет назад.
Ведь соломинка — не просто легкая трубка. Кроме центрального воздухоносного канала на ее изломе видны в микроскоп многочисленные капиллярные сосуды и очень удлиненные клетки; все это упаковано плотно, еще плотнее, чем мы упаковывали гнездовые бумажные трубки в наших мегахильниках. Сосуды — тоже не просто гладкие трубочки: то гофрированные, то спиральные, то перфорированные различным образом; всего их в соломинке несколько сот.
Паутина же хороша тем, что не скручивается, зато очень прочна на разрыв: молекулы ее имеют хитрую гантелеобразную форму; по производству такого рода пластмасс пауки тоже обогнали нас где-то на полтораста миллионов лет…
Что же давит на былинку, приводя ее в движение?
А все те же волны де Бройля, вернее их «удлиненные производные». Силовое их поле, находящееся, скажем, у летка осиного гнезда, взаимодействует с подобным полем соломинки. И энергия микрочастиц через эти волновые силовые поля расталкивает оба многополостных предмета — напо-
добие двух магнитов, направленных друг на друга одноименными полюсами. Никакого противоречия или нарушения законов природы тут нет: любая волна — это энергия, а любая энергия может быть превращена в механическое движение предмета, то есть в работу. Так и с соломинкой.
…Помните условие инженеров: скажите, мол, нам, что искать и чем искать, и мы тогда создадим прибор?
Теперь, кажется, условия эти более-менее выполнены. И прибор для «безорганизменной» регистрации ЭПС теперь есть. Правда, несовершенный — уж очень медленно ползет стрелка — и сделан из «несолидных» для инженеров материалов, отдающих чем-то колдовским,— соломы, паутины… Но у растений и животных есть что заимствовать и чему учиться — на то она и бионика, наука о патентах Природы…
Еще опыт. Толстую, лучше старую, зачитанную (чтобы было поменьше слипшихся страниц) книгу поставьте торцом на край стола, желательно так, чтобы корешок ее смотрел в ту сторону, где в данный час находится Солнце (ЭПС, как оказалось, связан и с нашим светилом: ночью, например, это будет север), приоткройте градусов на тридцать и по возможности равномерно распушите страницы. Через несколько минут (ЭПС возникает не сразу, так же, как и не сразу исчезает) можно будет уловить ладонью, языком, затылком напротив приоткрытых страниц какие-либо из упомянутых выше ощущений. «Хвост» этот, приноровившись, можно будет поймать за пару метров. Нетрудно убедиться, что «книжный ЭПС» тоже не экранируется — попросите кого-нибудь стать между книгой и ладонью.
Еще один нехитрый домашний способ убедиться в реальном существовании эффекта полостных структур — причем более интенсивного. Десятка полтора магазинных ячеистых пластин из папье-маше — для тридцати куриных яиц каждая — свяжите или склейте так, чтобы выступы пластин упирались друг в друга, а не входили бы в углубления смежных пластин. Получатся крупные «ячейки» вроде многослойных сотов неких «бумажных» ос необыкновенно крупных размеров. Весь комплект (его можно заключить в любой чехол или футляр) закрепите неподвижно так, чтобы нижний его «сот» находился бы в одном-двух дециметрах над теменем сидящего на стуле человека. Время и характер воздействия этого очень своеобразного ЭПС индивидуально для каждого; дольше десяти-пятнадцати минут опыт делать не следует. «Неестественное», непривычное изменение формы пространства, образованного таким многоячеистым устройством, многие улавливают и просто ладонью. Но интереснее и ценнее эти наши «макросоты» использовать для опытов по прорастанию семян растений, развитию и поведению микроорганизмов и насекомых, сравнительно с контрольными партиями организмов, развивающихся в точно таких же условиях, но не под «макросотами», а хотя бы в метре от них. И обязательно повторите каждую пару опытов несколько раз.
Возвращаясь к насекомым, добавлю, что с необыкновенными свойствами норок пчел-галиктов сейчас знакомятся собственноручно — в буквальном значении этого слова — все посетители музея агроэкологии и охраны природы Сибирского отделения ВАСХНИЛ, где этот экспонат демонстрируется наряду с другими природными диковинами; приглашаю сюда и читателя.
Хуже с тем обрывом, где процветал подземный их пчелоград,— в Камышловской долине у Каменного озера на западе Омской области. Пчелоград этот постигла та же участь, что и новосибирский пчелопитомник, разве что с той разницей, что последний уничтожен со злым умыслом, а пчелоград — просто по неведению. Но насекомым от этого не легче — сейчас там ни норки, ни пчелки. Изменился и весь ландшафт: пашни подступили вплотную к берегу, и дожди смывают плодородную почву вниз, в долину, через многочисленные промоины и овраги, которых раньше не было и в помине.
В этом — доля и моей вины: почему тогда, четверть века назад, я не догадался убедить хозяев тех мест и руководителей района устроить там хотя бы узенький, но огороженный энтомологический заказник? Ведь произошло непоправимое: там навсегда исчезла Пчелиная Цивилизация, приоткрыв нам, людям двадцатого века, всего лишь одну из великих тайн мироздания.
