Я вздохнул поглубже и принялся пробиваться дальше. Только недалеко я ушел. В одном месте споткнулся, с шумом плеснулась под ногами вода, и за стенкой камыша, близко до изумления, метрах в четырех-пяти, вдруг с хрюканьем и визгом сорвалось целое стадо диких свиней и пошло крушить камыши. Автоматически-судорожно я вскинул ружье, но куда я мог его направить? Разве что в небо. Стена ж кругом, да и что толку стрелять, если я ни черта не вижу, а только стою и слушаю, как удаляется этот плеск, треск и топот. Вот действительно свиньи. Так ведь человека и до инфаркта довести можно.
Я снова откинулся спиной на камыши и принялся думать. Откуда-то выплыло детское воспоминание, точнее воспоминание о читанной в детстве книжке, кажется, «Финикийский корабль» называется. Там финикийского мальчишку поймали и куда-то ведут, а ему туда не хочется; и вот он видит, как свора собак кидается в живую изгородь, где вроде бы и прохода никакого нет, и исчезает там, а он себе и думает – где пролезет собака, там и пацан проскользнет. Вырвал он руку у своего захватчика и кинулся туда же, куда и собаки, и действительно пролез.
А может там, куда проскочило целое стадо кабанов, пройдет и один человек с ружьем, дурной, но сухопарый? Правда, кабаны уходили в сторону моря, на север, а мне надо на юг или хотя бы запад, но в тот момент мне хоть в море, хоть к черту на рога, лишь бы кончился этот камышевый ад. Тут можно так выбиться из сил, что и пальцем не пошевельнешь, и опять полезет в голову эта гамлятина насчет «умереть, уснуть»… Не, Шекспир мне сейчас нужен, как муха в борще. Мда-а, борщичка бы… Хоть с мухами.
Поблизости в стене обнаружился проход, пробитый, наверно, все теми же свиньями, и я двинул по нему довольно резво, с крейсерской скоростью какой-нибудь галапагосской черепахи. Проход становился все шире; в какой-то момент я поднял глаза – и чуть не икнул от радости: передо мной тянулись узкой полосой заросли чакана, залитые солнечным светом, и распахнулось небо, появился какой-никакой горизонт, хоть и близкий. Видеть что-то кроме камышевых стеблей у себя перед носом было несказанно сладостно. Не знаю, как настоящее название чакана, говорю так, как его называли местные, но очень хотел бы знать, ибо от него мне были тогда многия радости. Не сказать, что это какая-то милая травка – стебли широкие, края острые, росли плотно и иногда вровень с головой – но по сравнению с камышевым дубьем это просто гаревая дорожка.
Кабаны уходили этой полоской чакана. Я нашел их след и двинул по нему, все так же спотыкаясь и проваливаясь, но то была все же ходьба, а не проламывание сквозь тюремный забор. По обеим сторонам этой полосы стояли все те же ненавистные мне стены камыша. Через километра полтора-два они снова сомкнулись, но кабаны и тут проломили себе тропу, а заодно и мне. Все ж легче пробиваться.
Дальше полосы камыша стали чередоваться с полосами чакана. След свиней я в конце концов потерял, но все держал путь на север, поглядывая на метелки, колышимые норд-остом. И камыш уже пошел не тот. Много реже был камыш, и рос не всплошную, а купами. Наконец между двух куп горизонт распахнулся вовсю, и я увидел, что стою на краю моря. Берега там не было, вместо берега было все то же болото, где по щиколотку, где по колено, а где и выше, но все равно почему-то на душе стало легче. Куда-то я все же выбрался из камышиного плена, и теперь надо было соображать, что с этим делать.
Я отошел подальше от камышей в море и стал, покачиваясь. Посмотрел направо, посмотрел налево. Нигде ничего. Сколько видно, все вода и вода, а по ней мелкая рябь, выравнивающаяся вдали. Плеск крохотных волн о камыши и мои колени. Тут, наверно, хоть целый день в море иди, и все будет по колено, пока не шлепнешься мордой в воду. Но мне туда не надо, мне надо к людям.
Ближайшие люди, если не считать лагеря – это селение Казакдарья. Черт его знает, сколько до него идти – может, пятьдесят километров, может сто. Совсем недавно оно стояло на берегу моря, а теперь далеко на суше. Но люди из него где-то ведь тут болтаются. Коров пасут, рыбу ловят, насчет ондатры браконьерят, да мало ли. Если идти в ту сторону, все есть надежда, что на кого-то наткнешься. Если направо, на восток, то там вообще ничего, пустыня на сотни км. Уж это я доподлинно знаю, в тех краях мне как-то пришлось поработать Робинзоном Крусоэ на небольшом острове после кораблекрушения, про это у меня в другом месте описано. Нет, восток – это смерть.
И поплелся я опять на запад.
