Я брел, заложив тяжелое ружье на плечи, держась одной рукой за шейку приклада, а другой за ствол. Так себя в шею ружьем толкаешь, и идти вроде бы легче. Самообман, конечно. Справа море, слева камыши, глаза б мои их не видели. Место было как-то по-особому пустынно, только шорох камыша под ветром да плеск воды под ногами. Редко-редко в камышах вспархивали утки, но стрелять их и доставать – благодарю покорно. Да и не найдешь ни черта, хоть неделю ищи. Пару змеюк разве что найдешь. Или они тебя найдут.
Солнце начало клониться все ниже, заваливаясь за растрепанные тучки, а я все волочился, только ноги заплетались сильнее и сильнее. Остановился передохнуть. Еще одна ночь в камышах, подумал я с тоской, поддергивая штаны. Штаны уже совершенно не держались, так и норовили свалиться вместе с поясом. Ощущение было такое, будто я потерял половину своего веса за неполные сутки, хотя и до начала всего этого свинства особо жирным не был.
Я пошатнулся, жалобно вздохнул, глянул вперед – и так и вперился глазами в горизонт. Там чернела какая-то вертикальная полоска, но что оно такое, разглядеть было невозможно. Ясно только, что не дерево – откуда здесь деревья, в этой помеси пустыни, моря и болота? Значит, дело рук человеческих. Сюда бы ту злосчастную подзорную трубу… Ладно, плевать. Раз на горизонте, значит, километра четыре. Добредем как-нибудь.
Идти, имея перед глазами хоть какую-то цель, не в пример веселее, чем просто ножки переставлять без особого смысла. Подошел момент, когда уже можно было догадаться, что то была за черная полоска: триангуляционная вышка – несколько труб, сваренных пирамидкой. Стояла она на крохотном песчаном островке. Я как дошел до того островка, так и рухнул. Уж больно долго был на ногах. С четверть часа, наверно, лежал, но потом поднял-таки себя. Надо было резать камыш, очень много камыша – и на постель, и укрыться, и костер жечь. Здесь, на море да на ветерке, ночь будет куда холоднее, чем в толще камыша. Тут может просквозить так, что всю жизнь потом икать будешь.
Логово я устроил себе внутри вышки – навалил камыша на землю, из него же сделал заслон со стороны моря, и еще приготовил гору этого барахла для костра. Еще немного полежал, тупо слушая плеск крохотных волн и шум ветра в зарослях. За хлопотами я и не заметил, как солнце рухнуло за горизонт. Стало много темнее и холоднее, над камышами начали перелетывать утки, и потянулись тучи всяких водоплавающих с моря на юг, на сушу, но мне было не до них. Надо было обтяпать еще одно необходимейшее дело.
Я побродил по крохотному пляжику, подобрал какую-то корягу, выброшенную морем, выбрал место пониже и принялся рыть песок этой корягой, ножом, а то и руками. Рыл долго, пока не песок уже пошел, а жидкая грязь. Еще полежал на своем тростниковом ложе, ожидая, пока вода насочится и отстоится. Потом вытащил из ягдташа серебряную стопочку – благодарение Богу, я хоть этот непременный охотничий атрибут не оставил в палатке – и осторожненько, стараясь не взбаламутить воду, нацедил со дна своего походного колодца влаги и выпил. Вода была солоноватая, но хорошо профильтрованная песком, не та болотная смесь, которой я травился утром. Так что я принял еще стопочки три, и будя. Хорошего понемножку. Не кастильский ключ все ж.
