Не знаю, может, Петя со своим другом готовы были всю свою жизнь пересказать, и не один раз. Они так и говорили: живите тут, сколько хотите. Однако нам нужно было поторапливаться, хоть у меня и подрагивали еще колени от слабости. В двух зимовьях на сибаритство да болезнь вылетела целая неделя, а мы только чуточку откусили от неведомо какой длины маршрута, и был полный туман, как с него теперь выходить, если вообще удастся живыми дойти до конца. В чем возникли определенные сомнения. Ну, по крайней мере у нас теперь была стоющая цель – куда-то дойти; о большинстве ж людей и этого не скажешь. Чем не стоическая поза.
Ребята пугали нас порогом Кенгел: там, мол, недавно перевернулась моторка. Никто, правда, не утонул, но снаряжения было утеряно порядочно. Не знаю уж, как надо было нажраться, чтобы там перевернуться. Я этот знаменитый порог и не заметил бы, если б не разговоры. Так, небольшая приятная быстринка да камень по фарватеру, вот и весь порог. А дальше пошли плесы все шире и шире, течение все медленнее, пока местами не сдохло совсем. Не река, а цепь озер чудовищной ширины, и приходилось пыхтеть с утра до вечера, чтоб хоть куда-то продвинуться. Ощущение было такое, что я врукопашную воюю с самим Пространством. Машешь веслом с утра до вечера, вроде уж тысячу лет машешь, а кругом все то же, и уж никакой веры, что когда-нибудь будет конец.
Очень надоедал дождь; теперь он шел каждый день. В лодке я сооружал Изочке домик из здоровенного куска полиэтилена, которым мы на стоянке укрывали палатку. Для тепла я ей давал в руку толстую горящую свечку, и ей там было сухо и уютно, так что я иногда слышал, как она там потихоньку похрапывет, но свечку из рук не выпускает. Моя лапонька.
Mне снаружи было не очень весело. Тяжеленная, старомодная офицерская накидка, которой я тогда пользовался, нещадно промокала, тем более что дождь был на любой вкус – и моросящий осенний, и летние ливни, когда носа лодки за пеленой воды не было видно, и приходилось останавливаться, чтоб на что-нибудь вслепую не напороться..
Но то были привычные трудности, мало достойные внимания мужчины. После тех разговоров в зимовье меня много больше беспокоили мысли о возможных неприятных встречах. Палатку я теперь ставил на ночь в укромных местах подальше от реки, туда же оттаскивал лодку и прятал за густыми молодыми елями. Костер жег только распиленными, сухими внутри полешками, чаще всего кедровыми, совершенно бездымными. Перед тем, как забраться в наш спальник-двуспальник, оба ствола заряжал пулями «вятка», а ночью часто просыпался и прислушивался к таежным шумам. И все равно не совсем было ясно, как это все поможет, если на нас действительно наскочит вооруженная банда беглых зеков. На реке ж нас далеко видно, да и уточек я попрежнему постреливал: кушать-то хочется. Выследят, пристрелят из-за куста – вот и вся моя война. А что они потом сделают с Изой, мозг отказывался вмещать, но выщелкивал картинки одну кошмарнее другой.
В конце концов все получилось совсем не так, но тоже достаточно хреново. В какой-то день, по счастью не очень дождливый, с утра начал донимать нас шум мотора, а скорее моторов. Иногда шум вроде сзади, иногда слева или справа, а временами даже впереди по курсу. Когда плывешь без приличной карты, а солнце постоянно за тучками, не очень чувствуется, до чего петляет река: повороты закругленные и незаметные, и вроде идешь все прямо и прямо. А тут разум говорит, что нас могут догонять только сзади, но рев моторов отчетливо слышится чуть ли не спереди, потом затихает и снова нарастает, но уже с другой стороны. И так часами. От этого наваждения я и в самом деле похолодел, потому как понял, что пятьсот км надо множить не на два и не на три, а на другую цифру – знать бы, какую. И очень может быть, что нам придется скитаться в этих болотах неделями, если не месяцами.
От этих мыслей меня скоро отвлекли вполне бесцеремонным образом. Моторы рычали все громче, и вот из-за поворота сзади выскочила моторка, а за ней небольшой катерок. Они зажали нас с двух сторон, я положил весло поперек лодки, чтоб нас не раздавило в лепешку, вцепился в свой Зауэр и только крутил головой, соображая, что же такое на нас свалилось. Одно было ясно сразу – вооруженные люди, солдатики, много солдатиков. Отделение, видно: человек двенадцать. И очень решительно настроенные, особенно молоденький лейтенант на катере.
Стоя руки в боки, он очень сурово на меня уставился: «Что за люди? Кто такие?» и еще, видно, хотел что-то добавить из своего вохровского словаря, но осекся, потому что Изочка как раз в это время выкарабкалась из своего кокона, вся свежая, выспавшаяся, рыжая и красивая, и публика просто отпала, а у некоторых даже отвисли челюсти с явственным звуком. Они ж тут по году живых женщин не видят, не говоря уж о чем-то столь юном и милом. Как в кино. Изочка сразу воскликнула: «Ой, какие собачки!» А какие там собачки – два волкодава, и каждый мог ее перекусить пополам за один щелк зубами и сам того не заметить.
Лейтенант покраснел, но все ж из себя выдавил: «Попрошу документики…»
Насчет документиков – это нам раз плюнуть, не первый раз замужем. Пока лейтенант мусолил всю пачку, а Изочка щебетала и даже погладила одну из собачек (та только зевнула, распахнув пасть, как у динозавра), я перелез к нему на борт, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чтоб видна была моя вконец застиранная, еще вэдэвэшная тельняшка, и потихоньку спросил: «Какие дела, лейтенант?» Тот коротко глянул на меня и не стал жаться: «Побег с убийством, ептыть. Латыши. Еще от той мамы стрелки, бля. Трое, у двоих карабины». Он с тоской посмотрел на свою команду: «Побьют ребят к гребаной матери». Он сунул мне мои документы, не досмотрев, и придвинулся ближе: «Тебя-то кой хер сюда занес? Да еще с таким бабцом…» «Да кто ж его знал…» ответил я, оглядываясь на Изу, как затравленный. Потом спросил: «Что-нибудь известно, где они могут быть?» Лейтенант вздохнул еще тоскливее: «Тайга большая… Гонят их с собаками, а мы вроде как наперехват. Есть тут одна заимка, ниже по течению. Если они на ту сторону не переправились, может, там прихватим. Ты пока не торопись, пережди. И вообще аккуратней». «Да уж…»
Лейтенант повысил голос: «Кончай ночевать! Трогай помалу…» Он козырнул, я тоже автоматически кинул руку к панамке и перескочил в свою лодку, солдатики последний раз сверкнули Изе белозубыми улыбками, и мы расстались.
Больше я того лейтенанта живым не видел.
