В. САФОНОВ
Со свойственной людям уверенностью в собственном совершенстве мы
склонны считать птиц глуповатыми существами, хотя бы по сравнению с
млекопитающими. Правда, увидев ворону, несущую к луже засохшую корку
хлеба, чтобы размочить ее и съесть, или двух ворон, донимающих по
отработанной схеме собаку, грызущую кость, мы говорим, снисходительно
покачивая головой: «Ну умны! Ну хитры!» При этом у нас остается легкое
чувство неприятия того, что серые вороны руководствуются прямо-таки
человеческой логикой. Другая птица этого же семейства — ворон обладает
явно сильным умом и, как отмечали наши далекие предки, жившие среди
дикой природы, даже мистическими качествами. Люди всегда считали ворона
мудрой птицей. По общим характеристикам жизни ворон близок человеку:
срок его жизни достигает 80 лет, он моногамен, всеяден, легко
приспосабливается к различным условиям. А в чем-то, казалось бы, чисто
человеческом и превосходит его.
Сибирский ворон крупный по сравнению со своим европейским собратом, с иссиня-черной окраской и завораживающим взглядом фиолетовых глаз. «Ну вот, сразу в мистику!» — скажете вы. И тем не менее это так. Может быть, и слова эти не просто похожи: ворон, ворожба, завораживать. В жизни ворона просвечивает суровый аскетизм и сильный ум.
Оседло обитая по всей Сибири, включая Курильские острова и остров Сахалин на востоке и исключая Заполярный Таймыр на севере, ворон обычно строит гнезда в скальных береговых обрывах и на деревьях. Здесь они напоминают неаккуратную кучу прутьев. Там, где нет крупных деревьев и обрывов, на бескрайних просторах тундры перед арктическим побережьем гнездо строится в кровле кустов, нависающих над рекой, так оно недоступно для четвероногих хищников. Это искусное сооружение должно выдержать не только полуторакилограммовую птицу с потомством, но и устоять против сильного ветра, ведь вороны начинают насиживать яйца ранней весной, когда температура воздуха в континентальной Сибири бывает ниже минус 30 градусов, а вблизи от побережий еще вовсю гуляет пурга.
Основная пища ворона — мясо. И поэтому они выращивают птенцов в период изобилия корма, когда из-под снега вытаивают туши замерзших за зиму животных. Часто это провалившиеся под лед в период ледостава лоси, погибшие из-за крепкого снежного наста олени. Во второй половине весны это мелкие животные, погибшие в половодье, проснувшиеся после зимней спячки грызуны, яйца птиц. Впрочем, последний объект скорее исключение, чем правило. Ворон может украсть и унести яйцо с утиного гнезда. Когда недостает корма, вороны разоряют гнезда в парной охоте: один ворон неспешно летит над кустарником вдоль ручья, второй — метрах в двадцати сзади. Срабатывает инстинкт преследования. Маленькие птички срываются с гнезда, чтобы коллективно погонять неуклюжего, неопасного для них в полете хищника. Это свойственно многим птицам. И этого достаточно для второго ворона, заметившего гнездо: следует сигнальный крик для первой птицы, и… гнездо обречено. На морских побережьях вороны иногда пугают птенцов бакланов и кайр, налетая на них и провоцируя их падение со скальных обрывов. Поздней осенью можно увидеть воронов, терпеливо ждущих у последних речных полыней, когда они замерзнут, а с ними и погибнут молодые утки, не успевшие подрасти для перелета.
Охотники и пастухи рассказывают о том, что вороны явно наводили их на зайцев и медведей, рассчитывая потом попользоваться остатками их охоты. Логично предположить, что вороны помогают в охоте четвероногим хищникам, иначе откуда у них такая сноровка в отношениях с людьми? В горной тайге Южного Верхоянья два ворона «предупредили» моего товарища о волчьем логове на его пути, в котором кроме взрослых волков было еще двое щенков и недоеденный горный баран.
Балуется ворон и вегетарианской пищей. В его желудке находили кусочки грибов, ягоды водяники — стелющегося по земле растения с сочными плодами черного цвета.
В питании ворон проявляет творческий ситуационный подход, не меньший, нежели при строительстве гнезда. В случае необходимости он способен использовать опыт других птиц. Так, на Алтае в ноябре наблюдали кормежку воронов кедровыми орехами. Добыв шишку, ворон летел к бревну-колодине и вставлял ее в заранее найденную щель. Открыв шишку, съедал орехи не как птицы и грызуны, питающиеся ими, а как медведь — вместе с раздробленной шелухой. Пища эта была явно не его. Я наблюдал ворона, ловившего мелкую рыбешку вместе с чайками из мелководного стока озера в русло реки.
Зимой вороны часто кормятся зайцами, попавшими в капкан и замерзшими. Но очень редко сами попадают в капканы, поставленные с мясной приманкой для лис и песцов. Следы рассказывают, что ворон долго ходит около тщательно замаскированного капкана, но приманку не трогает.
Недюжинный ум и сноровку проявила семья воронов, однажды попользовавшись нашей добычей. В горной тайге на севере Хабаровского края ранней осенью мы застрелили крупного самца северного оленя. Быстро выпотрошив его и сняв шкуру, отрезали голову и голени. Поставив тушу на четыре конечности, накрыли ее тяжелой мокрой шкурой, причем толщина шкуры этого быка удивила нас. Взяв с собой печень и сердце, мы быстро ушли — нас ждала работа. На следующий день мы впятером специально пошли за мясом.
Ранняя осень — самое благодатное время в тайге для тех, кто в ней провел работая все жаркое лето. Комаров прибило ночными холодами, орехи кедрового стланика созрели, красная рыба поднялась в верховья. Но никакие гастрономические удовольствия для неизбалованных желудков не перекроют ощущение праздника души, зажженного яркими красками осени. В прекрасном настроении, огибая озеро на перевале, мы приближались к знакомому месту. Еще издали мы заметили воронов, да мы их и ждали. Часовой, как всегда, сидел на верхушке лиственницы. За сто метров (ведь у нас был один ствол за спиной) он подал сигнал, стая снялась и отлетела в сторону. Мы увидели, что легкие, селезенка и глаза съедены, а кишки не тронуты. Птиц больше всего интересовал толстый слой вкусного жира на задней части спины, и они его добыли. Тяжелая, мокрая, с толстым мехом шкура, свисавшая с задка оленя, была свернута в аккуратный рулон, и жир склеван. Толстый рулон правильной формы лежал поперек спины. Наше благодушное настроение мгновенно изменилось под напором мысли — как это смогли сделать птицы, ведь шкура довольно низко свисала с задка? Мнения участников, отнюдь не новичков в тайге, разделились: одни утверждали, что так аккуратно трудно свернуть шкуру и двум людям; другие говорили, что это можно было сделать только с посторонней помощью. С чьей? Но все согласились с тем, что работа была хорошо организована и выполнялась по команде. Ведь было их около семи птиц, да и ворон — птица-то не слабая. Он может нести на лету в клюве голову зайца и раздолбить клювом при 40° ниже нуля замерзшее, как стекло, мясо моржа.
Ворон прекрасно знает, чего можно ожидать от сумасбродного человечества, и поэтому не подпускает человека на выстрел. Он умело «просчитывает» обстановку.
Есть наблюдения сибирских охотников за тем, что вороны пользуются между собой связью, сверхъестественной для нашего восприятия, что-то вроде нашего сотового телефона, только без аппаратика. Аргументация такая: к нашедшему крупную добычу ворону самостоятельно за короткое время слетается вся его семья, причем из районов, находящихся вне прямой видимости.
У воронов практически нет врагов. Однажды в отрогах Джуг-Джура я услышал идущий с большой высоты тревожный крик ворона. В ясном небе по косой линии стремительно снижались две птицы, необычно близко друг к другу. В бинокль удалось рассмотреть: ворона преследовал хищник размером чуть больше его. За мгновенье до этого ворон быстро переворачивался и, вытянув когти и клюв в сторону неприятеля, кричал. Повторяющиеся атаки не удавались. Как можно быстрее ворон снижался. На малой высоте хищник отстал. Спасло ворона умение летать в перевернутом положении.
Когда в тайге пропадает человек и его долго не могут найти даже с помощью вертолета, то берут бинокль и поднимаются на склон. Там, где кружат вороны, — там лежит человек.
Никогда не удается увидеть обстановку естественной смерти птицы. Зимой на Чукотке я почти стал свидетелем этого. В маленьком поселке на берегу Берингова пролива я нечаянно спугнул ворона, прятавшегося от пурги под коньком крыши крайнего дома в поселке. Я знал, что вороны не боятся пурги и если подлетают зимой к поселкам, то не так близко. «Бедняга»,— подумал я, поняв, что это неспроста. Мои подозрения подтвердились. Через пару дней пурга утихла и мы со знакомым эскимосом поехали на собачьей упряжке к другому поселку. Проехав километр, на слаботорошенном льду залива Св. Лаврентия мы увидели черный предмет. Это лежали замерзший, расшеперившийся хвост и крылья очень крупного ворона. И я понял, что он прилетел в поселок перед смертью.
В любой экстремальной ситуации часто проявляются неизвестные до этого качества ее участников — люди ли это, звери или птицы. Происходит как бы прорыв в нашем представлении о них.
Поздней осенью мы, два геолога, оказались в верховье горной реки в Северном Забайкалье. Товарищи наши улетели на базу, а нам оставили задачу — перетащить на удаленную вертолетную площадку полторы тонны снаряжения и каменного материала.
Долина реки скорее напоминала ущелье, дно которого поросло лиственничной тайгой. По вечерам после тяжелой работы мы блаженствовали в маленьком теплом зимовье — избушке, построенной когда-то неизвестными охотниками.
Рыжая таежная осень быстро перевалила в зиму, выпал снег, установилась ясная морозная погода. Утром, как только вставало солнце, в долину стал прилетать ворон. Летая от склона к склону, он постепенно просматривал все ущелье. Его интересовали мыши. Несмотря на выпавший снег и мороз, полевки не сразу укладывались спать. Яркое солнце подогревало их активность, и, бегая по насту, они напоминали хороших хозяек, успевающих перед сном сделать еще кучу дел. Следы охоты ворона легко читались на насте — обрывающийся след мыши в окружении отпечатка от удара крыльев.
Залетая в долину, ворон непременно пролетал над зимовьем, его любопытное «крумканье» звонко раздавалось в морозном воздухе. Мы в это время видели последние сны. Облетев верхнюю часть долины, уже освещенную солнцем, ворон обычно садился на вершину лиственницы метрах в ста от зимовья, ожидая, когда солнце поднимется выше. Был он очень осторожен — стоило подойти к окну в зимовье, как он моментально взлетал. Голос ворона, должно быть, будил и почему-то раздражал моего товарища — веселого парня и толкового геолога. Мимоходом он обмолвился о том, что во Львове у него есть друг, коллекционирующий черепа птиц, и что не мешает сделать ему подарок. Случай не заставил себя долго ждать. Как-то утром ворон сел на скалу над ручьем и подал голос. В зимовье между бревен была щель. Осторожно положив на бревно конец малокалиберной винтовки, товарищ выстрелил. Ворон, кувыркаясь по снежному склону, покатился в ручей. То, что называется азартом, охватило нас. Выскочив из зимовья, подтягивая на ходу высокие сапоги, мы зашли в ручей. Шуршало течение, от воды, еще не освещенной солнцем, шел пар. Ворон, махая перебитым крылом и оглядываясь на нас, прыгал с валуна на валун. Настигнув его, мы не решились не только его взять, но даже и приблизиться к нему. Было действительно страшно — его очень выразительные глаза, не похожие на глаза других птиц, ярко сверкали фиолетовым светом, открыв клюв, он шипел. Застрелив его в упор, подняли, подошли к зимовью — сразу возник немой вопрос: «Зачем?» Не успел я разобраться с утренними делами, как мой товарищ отрубил ему крылья и голову, а тушку бросил в ручей. Крылья крест-накрест он прибил над входом в зимовье, а голову, засунув в большую консервную банку, поставил на печку. Вечером с помощью ножа и каких-то палочек он долго ее препарировал.
Прошла ночь. И вдруг утром мы были опять разбужены «крумканьем» ворона. Неодетые, мы вылезли на мороз. Новый ворон стремительно просматривал долину, непрерывно крича. Тут мы сразу вспомнили то, о чем не подумали прежде, что вороны моногамны и сколько лет они живут. Как-то само собой мы перестали разговаривать, обмениваясь только рабочими фразами. Настроение было «на нуле». Так продолжалось несколько дней. А ворон продолжал летать и кричать. Как он узнал, что его пара погибла именно здесь, ведь тот прилетал всегда в одиночку? У нас было мясо, и мы кинули в стороне от зимовья на снег оленью лопатку, но птица к ней не притронулась.
Рано утром, с рассветом, я встал и затопил печь, был сильный мороз. Прямая труба, вставленная в горловину большой металлической печи, тянула «как зверь», с легким грохотом. Взяв два ведра и громыхнув дверью, по узкой тропе среди сугробов я пробежался к ручью. Он был рядом, в десяти метрах. Опустив ведра в воду, я резко потянул их вверх. И вдруг над моей головой раздался сильный удар крыльев. Вздрогнув и опустив ведра вниз, я резко повернул голову. В нескольких метрах от меня с вершины маленькой лиственницы слетела большая птица. Это был ворон. Значит, он нашел. Под нависшей над водой лиственницей, на полуметровой глубине под слоем быстроидущей воды, лежало то, что осталось от его самого близкого и единственного существа. В каком состоянии он находился, если, обычно столь осторожный, подпустил меня так близко? Сколько лет они прожили вместе — десять или семьдесят? Я поймал себя на мысли о том, что думаю о вороне как о человеке.
Через день вертолет забрал нас. В дальнейшем мы с товарищем разъехались и встретились случайно через полгода. Он рассказал мне, что его молодая семья развалилась, а жизнь изобилует неудачами и мрачными происшествиями. О себе я решил промолчать.
