Протока была старая, извилистая и скорее похожая на болото – совсем без течения, покрытая ряской, местами чуть ли не вся переросшая осокой и ослепительно-белыми лилиями. В таких узинах я задницей сквозь резину чувствовал дно и продирался с трудом, но меня это только радовало: на байдаре тут и вовсе не пройти. У «Ласточки» осадка практически нулевая, и я иногда проталкивался веслом, как шестом, а этим скотам, если они сюда все же завернут, придется тут вылезать и идти впроводку, а скорее волоком, увязая в грязи по самые помидоры. Это хорошо. Плохо то, что стайка уток с треском поднялась из зарослей и начала метаться над верхушками деревьев, выдавая меня с головой, а я ничего не мог с этим поделать, только матерился придушенным шепотом. Одна надежда, что среди этого отребья нет охотников или бывших спецназовцев. Я попробовал вспомнить что-то о них, но перед глазами мельтешили только потные торсы да пьяные оскаленные морды. Ладно, Бог не выдаст…

Я уходил все дальше. В одном месте пришлось вылезти и перетащить лодчонку через поваленный ствол, перекрывший всю протоку. Обрадовался этому дереву, как родному. Потом было еще одно такое. Минут через двадцать суматошной гребли и  яростной возни я притормозил уже около верхней оконечности острова. Прислушался. Тишина. Ни голосов, ни плеска весел, ни птичьего гомона у меня за спиной. Даже уток не видно и не слышно – отлетели либо сели. Я глубоко выдохнул: оторвался-таки. Теперь можно подумать, что дальше. Продолжить чтение →