Достойное поведение обновленного «Фрегада». – Острова Очарования. – Моя диета. – Назойливый призрак. – Локтевой рефлекс. – Комментарии к морской болезни. – Ставлю сетку. Метафизические следствия

Бывают дни – ограненные брильянты среди серенькой гальки, когда ладится все, а не ладится, так и хрен с ним, и ничто не мозолит мозги.  А уж когда время пройдет, так вообще все зазубринки из памяти  испаряются, и остается одно солнечное сияние.  Дни эти кажутся чьей-то наградой за примерное поведение, но боговы конфетки тут ни при чем: сам ведь все конструируешь, сам и выполняешь в материале.

Таков был весь мой следующий день на Арале, наиблаженнейший за все то плавание.  Только я этого тогда не знал и лишь к вечеру стал смутно догадываться.

С утра солнце не то чтобы припекало, но было что-то похожее на ласку, когда оно касалось ноющего от усталости и холода тела и довольно-таки измордованного жизнью лица.  А мне как раз так хотелось немного мягкости и encouragement; не знаю, как тут ловчее сказать – подбодрения, что ли, если такое слово есть.  И небо заголубело так, что весь день в голове торчком торчала строка из какого-то совпоэта: «А день такой, голубизна такая…»  А что под эту голубизну у него стряслось, убей, не помню.  Наверно, хренатень какая-то, раз память решила от нее избавиться. Продолжить чтение →

Грустный утренний лимрик.  – Целебная уха.  – Бальмонт – придурок.  – Как сладко когда-то болелось.  – Каково на дне.  – Ph = f(h).  – В быту Бог злокознен.  – Прав ли Власий Паскаль.  – Хочется супчика.  – Пока болел, пришла весна.  – Struggle for life: терплю поражение за поражением.  – Уха из бычков, или гимн слепой вере

Пробуждение было – мерзее не придумаешь.  От боли в горле.  Попробовал сделать глотательное движение – и захныкал потихоньку.  Воистину день начинался not with a bang but with a whimper.  Эдакий маленький жалконький whimper.  Ангина по полной форме.  Хорошо бы взять бюллетень.  А чего еще ожидать, если вот так пижонить, лазить за какой-то дурацкой деревяшкой в арктическую водичку, и это после танцев с голой попой под дождем и многочасовой возни в ледяной свинячей грязи.  И чего на Других злобиться; с такой дурцой я и сам себя угроблю, без всякой помощи со стороны.  Легко.  Супермен задрипанный.  И стоило, я вас спрашиваю,  ради этого терпеть кораблекрушение?

В голове позванивало.  Температура, наверно, порядочная; неизвестно, какая, и это хорошо.  Спокойнее как-то.  Сквозь звон проступил неизвестно откуда взявшийся лимрик:  There was an old man of the Aral  Who would with the elements quarrel,  But all that he got  Was a noseful of snot –  Which vexed that old man of the Aral. Продолжить чтение →

Потом было много чего, но то уж совершенно отдельная песня и даже опера, хотя жизнь вроде та же самая.  Моя жизнь.  С бабой своей я еще года три проваландался.  Она мне вроде даже обрадовалась; во всяком случае, театр такой был.  Особенно когда вышел томик моих переводов и посыпались приятные рецензии, ну и натурально еще заказы на переводы, среди которых были весьма достойные, хотя и фуфла вдосталь.  Однако такую трещину в личной жизни глиной успеха не замажешь, дело явно пошло на коду, и туда ему и дорога.  Я все больше жил в Калинине, ныне Твери, и жил, как говорится, регулярно – там был целый цветник незамужних охотниц до неформальных органолептических контактов.  

А дальше началось известно что – Горбачев, перестройка, энтузиазм масс, новая жизнь, август 91-го, октябрь 93-го и т. д.  и т. п.  Полный букет.  Я влез во все это месиво обеими ногами, заведовал журналом, потом газетой, потом сайтом, со всем публицистическим жаром.  Все как Кэп предсказал: свидетельствовал, и даже можно сказать боролся – когда разрешили.  Ну, пока я и публика вроде меня азартно вели толковище про судьбы России, про избавление от ига коммунизма, про нацидею, шустрые ребята прибрали к рукам все, что плохо лежало, а с тем и власть.  И осталась наша интеллигентская шушера (окромя прилипал, но на то они и прилипалы) там, где ей и надлежит быть от веку – в глубокой вонючей трещине.  Как оказалось, от смены социального и прочего строя тут мало что зависит.  Все как почти сто лет тому назад:  Там опьяневшие народы Ведет безумие само, – И вот на чучеле свободы Бессменной пошлости клеймо. Продолжить чтение →

Сазаны. Детский визг на лужайке. – Синдром удава. – Поэт и море. – Я не поэт, поэт не я. – Хаос на море. – Кто в море не бывал, Богу не маливался. – Герой и Хор Шакалов

Сон был, как антракт.  Только я смежил глазки, и уж надо их открывать.  Проснулся я ровно в том же положении, что и заснул; вряд ли и пошевелился за ночь.  Мертвецкий сон.  Как когда-то в горах на сборах, после дня тренировок до розовых соплей.  Вот-вот грянет марш-побудка, а вставать по молодости смерть как противно, поваляться бы хоть полчаса еще, ведь как раз самая эротика идет, до поллюций.  А тут что, тут никакой тебе музыки из репродуктора.  Что сам себе споешь, то и послушаешь.  Но не успел я толком разнежиться, как меня подкинуло: Mamma mia, сетка!  Немедля лететь, проверить – поймал чего, не поймал…

Под пеплом костра, как всегда, жару было полно.  Еще Чокан Валиханов про саксаул писал: уголь с огнем три дня лежит.  Я снова раскочегарил костерок, помахал ручками-ножками, разделся и с поросячьим визгом кинулся в воду к своей сетке.  Чтоб не возиться с узлами и «куклами», я просто обрубил ножом пучки камыша и разом вытащил на берег все добро: сетку, стебли камыша и пару кувыркающихся в сетке сазанов.  Еще порция визгу.  На мое счастье сазаны были вполне домашних размеров, не те черноспинные чудовища системы «чемодан», что попадались в прошлые ходки на Арал.  Такие могли бы и сетку утащить.  Или распустить ее на лоскутики. Продолжить чтение →

На саксауле неудобно вешаться.  –  Дела сердечные.  –  Вся жизнь моя –  бегство.  –  Hic Rhodus, hic salta.  –  Мечты кораблестроителя.  –  Решаю строить мини-Ра.  –  Для лучения нужна лучина – или факел.  –  Старый друг солодка.  –  Весеннее бешенство в природе и человеке.  – Усталый, но довольный

Насчет выздоровления за углом я дико ошибался.  Просто очень хотелось.  Ушица и слепая вера оказались медленно действующими, гомеопатическими какими-то средствами; видно, качество обеих было хреноватое.  Или организм натерпелся всяких издевательств по самую маковку и наотрез отказывался чудодейственно исцеляться.  Горлышко, правда, уже не так болело, и температура скатилась почти до нормы, но держалась, не пропадала.  Я даже слово вспомнил для такой температуры – субфебрильная.  Как у туберкулезников.  Месяцами может держаться.  Во будет весело.  Так и буду болтаться тут на берегу, мокрый и слабенький, как новорожденный суслик.  Всех моих занятий, что дрожать да потеть.  Проще повеситься, только не на чем.  На саксауле с комфортом не повесишься – низкорослый, сволочь.

Это я так себя развлекал.  Вешаться ни грамма не хотелось.  Ни вешаться, ни уж тем более топиться в этой ледяной срани.  Про себя знал: падла буду, если не выкарабкаюсь.  На поверхности я и вправду мямля сопливая, а только внутри все наоборот: стоит мне окрыситься, и не такое паскудство вынесу.  Просто время еще не пришло, из опыта знаю.  Было, было у меня уже нечто похожее.  Сплавлялся как-то в августе по длинной-длинной речке за Полярным кругом; разжарился вечером у костра и прыгнул в воду охладиться.  Ну и охладился: там дно оказалось из вечной мерзлоты сделанное.  Во паскудно было.  Температура как бы не выше нынешней взвихрила.  Повезло, правда, поболе, чем здесь – буквально на другой день нашел чье-то пустое зимовье, раскочегарил печку, нагрел избушку до банного состояния и дня за три выпотел из себя всю дрянь.  После того еще тыщу километров веслом махал.  Да…  Сейчас бы в баньку, да после парной водочки бы с перчиком…   Продолжить чтение →

Не люблю Фрейда.— Слишком человеческое поведение шакалов. – Заповедный остров. – Чудовище в озерце. – Битва титанов. – Возня по хозяйству. – В горах мое сердце. – Тоска по зрителю. – Муки творчества. – Достойная концовка дня

Серые волки молча и страшно гнались за мной, летели, как серые тени, я уходил от них на бешено скачущей, храпящей мохнатой лошадке, и копыта тупо топали по твердому песку.  Теперь мы летели вниз, и мне было тошно, я знал, кишками и костями знал, что вот-вот конь угодит копытом в сусличью нору, и тогда и лошадка, и я сам – вдребезги.  Я потянул из седельной кобуры длинноствольный пистолет и попробовал пальнуть по накатывающей сзади стае, но спусковой крючок болтался, словно возвратная пружина cломалась, а когда удалось все же выстрелить, раздался только слабый хлопок, а из ствола медленно истекло облачко белого дыма – пшик, и все тут.  А ведь я знал – волки гонят нас в засаду, где лежит вожак-перечун, старейший и сильнейший из них.  Выметнется из-за куста и в одно касание перережет лошади горло, а там и моя очередь.  Я грубо потянул повод и повернул голову коня.  Теперь мы скакали по краю высокого обрыва над морем, но далеко не ушли: справа мелькнула темная тень, и мы сорвались с утеса, долго летели, потом с пушечным плеском обрушились в море.  И вот я уже плыву легким брассом, лошадь куда-то исчезла, волки забыты, и все хорошо, только сильно давит чайный пузырь, и надо с этим что-то делать. Продолжить чтение →

Охота пуще неволи.  – Крах мечтаний.  – Убийство в свете догорающего факела.  – Рай под шелковицей.  – Судак из прошлого.  – Что было жаркими ночами на песке.  – К вопросу о социал-дарвинизме.  – Визит Ночного Гостя

В ту ночь мне все ж случилось поохотиться.  На радостях я перепил чая с солодкой, и где-то между полуночью и рассветом пришлось вылазить из теплого мешка в ночную сырость, чтоб избавиться от нестерпимого давления.  Ночь, правда, была хороша до остолбенения, тихая, звездная, бархатная с золотом.  Луна тоже присутствовала, и в небе, и полоской на море.  Вода в бухточке была практически гладкой, лишь слабенько так колыхалась.  Я стоял на камушке, клацал зубами, любовался этой айвазовщиной и слегка разбавлял море посильным вкладом, когда близко-близко раздался такой мощный сдвоенный удар сомовьего хвоста, что я чуть не сверзился туда, куда очень бы не хотелось.  Нет, каков наглец.  Думает, Бога нет, и ему все позволено.  Нет, я это дело так не оставлю.

Меня обуял охотничий азарт, и дрожь как рукой сняло.  Приготовления были самые простенькие: насадить факел-метлу на держак, вздуть огонь в очаге, зарядить гавайку, потом зажечь от очага факел – и бегом по-быстрому на камни.  В голове тем временем мелькают картины смертельной схватки с огромным сомом, как же без этого.   Продолжить чтение →

Добыча воды с неба. – Корабельный журнал. – Вымпел. – Движение анахоретов. – Кэп отрицает идею ашрама. – Месть шакалу. – Штиль, шквал, снова штиль. – Моя молитва Посейдону. – Буруны. – Land ahoy!

Шорох.  Шорох и постукивание.  Я схватился за нож, резко сел, потом положил руку на гавайку.  Послушал, послушал и вяло повалился на спину.  Черт, дождь.  Дождя тут только не было, все остальное уже вроде как было, включая мировую скорбь, в смысле Weltschmerz.  А че, дождь скорби не помеха.  Так, вроде приправы.   Один раз я в Западной Сибири тысячу кэмэ проплыл на байдарочке, и за месяц не было ни одного дня без дождя, не говоря про ночи.  А в пустыне дождь – сущий пустяк.  Дождь в пустыне, это даже мило.  Значит, скоро зацветут тюльпаны, маки и все, что надо.  Пустыня покроется ковром разноцветных цветов, как писали в учебнике географии.  Очень может быть.  Хорошо бы увидеть хоть одним глазком, в щелочку.  Так рано в этих местах я еще никогда не бывал.

Я высунул нос наружу. Тучки небесные, вечные странницы, мать вашу, нанесли-таки дождя.  Тучки, правда, были какие-то несерьезные, комковатые и сероватые, но сплошняком.  Похоже, главный дождь ночью пролил, а я и не заметил.  Так и голову могут отгрызть, а я опять не замечу.  Хреновато у нас с бдительностью.  Распустились.  Морской кабак развели.  Ладно, миру мир.  Ветерок вон какой слабенький, волнение тоже – видно, дождь волну пригладил.  Бывает. Продолжить чтение →

Кулинарные заботы.  – Алые маки.  – Gaudeamus igitur.  – Мои встречи с гюрзой.  – Еж по имени Ежа.  – Наживка на сома.  – Беспокойный pet

Разбудило меня солнышко.  В спальнике было жарко, до пота.  Славно, конечно.  Похоже, больше мерзнуть не буду, и последние остатки простуды из головы выжжет; в скором времени от жары начну изнывать, а это не есть хорошо.  Прорвемся, однако.  Вот красавца-судака ущучил, день будет сытный, какого еще хрена нужно.

Я поспешил к расселине, по-глупому волнуясь – уж не случилось ли чего с моим судачиной, не сорвался ли с кукана; но зверь был жив-здоров и даже буен.  Пришлось утихомирить.

Все утро ушло на возню с судаком.  Башку его я пустил на уху, хвостовую часть поджарил на вертеле, а остальное решил завялить, слегка присолив.  Соль я добыл способом, который самому понравился: стряхнул на разделанного судака жутко соленую росу с саксаула.  Я как-то попробовал ее лизнуть – во, думал, где пресную воду буду в жару добывать – и потом еле отплевался.  Саксаул весь солью пропитан, и роса на нем солонее, чем вода в море.  Побег саксаулий раскусишь – то же самое; особенно у черного саксаула.  А тут другого и нет. Продолжить чтение →