Недалеко от нашей деревушки, за озером, была лесная поляна — Черепово. Когда-то здесь сеяли овес, но теперь по всей поляне росли большие белые ромашки и красный клевер. Среди клевера и ромашек находил я кустики лесной земляники и подолгу сидел в траве, собирая вкусные ягоды.

Посреди поляны стояли невысокие, но очень пушистые сосны. Под соснами селились муравьи. Чуть в стороне от муравейников я всегда находил веселые семейки грибов маслят. Маслят было много. Они прятались под старыми сосновыми иглами и оттуда лукаво посматривали на меня своими желтыми головками-шляпками.

По краю поляны росла черемуха и рябина. Весной от цветов черемухи вся поляна была белой. А осенью, когда поспевала рябина, вокруг загорались красными фонариками рябиновые ягоды. К ягодам рябины собирались большие стаи беспокойных дроздов, и начинался шумный птичий праздник.

Откуда взялось среди глухого леса это веселое, светлое место? Откуда взялось само название поляны Черепово?

Когда-то здесь на поляне стояла лесная деревушка. В деревушке жили гончары. Но потом дома сгорели и люди ушли отсюда. Я разыскал в стороне старый, заброшенный колодец, а на месте бывшей гончарной мастерской нашел много глиняных черепков. Черепки встречались повсюду. Вот но этим-то глиняным черепкам и назвали светлое веселое место Черепово.

Продолжить чтение →

Сейчас вся дорога от реки Шильды до оставленной людьми лесной деревушки лежит передо мной на листе бумаги. Я прошел эту дорогу уже много раз, хорошо знаю ее, нарисовал по памяти и могу расставлять на этом рисунке разные знаки, отмечая те или иные памятные места и встречи…

Недалеко от Шильды перебегал через мою дорогу Менев ручей. Здесь я всегда останавливался и курил; здесь оканчивались владения людей и начинались владения леса. Через Менев ручей были мостки. Около мостков у ручья были крутые берега и вязкое дно, и он больше походил в этом месте на торфяную канаву. Первый раз я переходил этот ручей еще по мосткам. Но после зимы мостки снесло весенней водой, и, чтобы попасть в лес, мне пришлось по весне переправляться через разлившийся ручей на плоту.

Менев ручей — это всего два километра пути в настоящий лес. За ручьем начинается мягкая и не очень прочная в сырое время года торфяная дорога. Тут у края дороги на чистине я часто спугивал тетеревов. Чуть дальше, в тусклом сыром осиннике, меня вечно пугали глухари. Глухари неожиданно вырывались из кустов у самой дороги и шумно и тяжело неслись в глубь леса.

Продолжить чтение →

Зима начиналась трудно и долго, приходила несколько раз и всякий раз отступала. От кислого снега и поздних густых дождей лесные дороги вспухли и стали непроходимыми. Я давно собирался оставить свой лесной домик и выйти к людям. В Москве меня ждали дела, но выбираться из леса с грузом по тяжелой, непроходимой дороге я не решался и ждал крепких, верных морозов, которые, по моим расчетам, вот-вот должны были прийти и схватить, вымостить прочным льдом кислые, распухшие болота.

Наконец озеро укрылось первым льдом. Лед крепчал с каждым днем, но был не прозрачным, а мутным, седым — такой лед редко оставался лежать до весны. Это была верная примета того, что тепло еще вернется, что озеро снова откроется темной, серой водой,— и примета подтвердилась. Мороз опять отступил, и лед на озере растащило, разбило теплым южным ветром. И снова я ждал, когда вернется зима, когда уляжется сырой южный ветер и когда вместо него потянет суровым холодком с севера, а на небе появятся, наконец, большие морозные звезды настоящей зимы.

Но южный ветер не стихал, сплошная мутная мгла, что висела над крышей моего дома, никак не уходила, и каждая новая ночь, как и предыдущая, слепо и тяжело опускалась на пустую лесную деревушку. В такие ночи я подолгу не спал, топил печь, записывал в дневник все, что осталось в памяти от недавних встреч в тайге, и неприятно, тревожно слышал за окном изводящий вой ветра.

Продолжить чтение →

Сразу за Глубоким озером начиналась новая широкая дорога. Ее проложили, видимо, совсем недавно через гнилое лесное болото, заросшее малиной, кривыми березками и дуплистой ивой. Дорога уходила дальше в лес. Под ногами гравий, крупный, упругий и пыльный от сухого лета. От дорожной пыли поседели кусты малины у полотна дороги. Поседели густо — дождей давно не было. К полудню солнце припекло так, что тащить по открытому месту тяжелый рюкзак я мог без остановки не более тридцати — сорока минут. Следующие двадцать — тридцать минут я сидел на краю дороги, откинувшись спиной на рюкзак, старался отдышаться и отчаянно отбивался от комаров.

В жаркое болотное лето комары, казалось, сходили с ума. Они выбирались из зарослей ивы несметными полчищами, от которых темнело небо, и хищно сваливались на все живое. От комаров не помогали никакие мази. Лицо потело, мазь тут же смывалась потом, и комары с утроенной яростью снова набрасывались на тебя. От этих насекомых было только одно спасение — вода. Если по дороге мне попадался ручей или не очень грязная лужа, я тут же останавливался, сбрасывал рюкзак и бежал к воде умыться. Смыв мазь и нот, я мог спокойно отдыхать несколько минут — комары будто теряли меня на зто время, не лезли к лицу, хотя сплошной, серой, живой массой копошились на рукавах куртки, на коленях брюк, старались просунуть свои острые хоботки сквозь ткань.

Продолжить чтение →

Ночь. Заваленная камнями река. Речку называют Шильдой. «Шильда, Шильда…» — поет на камнях ночная вода. «Шильда, Шильда…» — тревожно отзываются кулики, разбуженные мной. Шильда приходит из настоящего леса…

Завтра я вступлю в настоящий лес, в настоящую тайгу. Впереди очень долго не будет никаких деревень. Не будет людей, если не считать двух пастухов, что пасут в двадцати пяти километрах отсюда колхозное стадо телушек.

Пастухи пасут стадо там, где недавно была лесная деревушка. Люди из леса переехали поближе к хорошим дорогам, оставив свои дома, свои пашни, покосы.

И все эти прежние пашни и покосы стали теперь лесным, отгонным пастбищем для скота. Скот угнали в лес рано, в начале лета, а пригонят обратно лишь перед зимой. Вот и все сегодняшнее хозяйство людей в лесу.

Ночь останавливает мои размышления о завтрашнем дне, останавливает ожидание завтрашнего пути. Живо только прошлое: вся дорога сюда, все пройденные с рюкзаком за плечами километры. Их было, конечно, не сто двадцать. Сто двадцать — это по прямой от той далекой сейчас железнодорожной станции, куда за шестнадцать часов доставил меня из Москвы поезд Москва — Архангельск, до моего сегодняшнего ночлега на берегу реки Шильды. Но были и кривые, и повороты, и поиски. Были встречи с озерами и реками, с людьми и зверем. Но эти встречи пока не остановили меня, не остановили рядом с собой надолго, и я шел и шел дальше, мечтая добраться до настоящих нехоженых дебрей, до самых глухих озер, где до меня давно уже никто не ловил рыбу. И чем дальше я шел, тем отчетливей понимал, что там, в настоящем лесу, придется мне все время жить бок о бок с соседями, серьезными и сильными, может быть, и опасными, если я не смогу ужиться рядом с ними. Что делать, если хозяином в настоящем лесу живет пока еще бурый медведь.

Продолжить чтение →

В лесу я был не один — рядом со мной жили медведи, лоси, волки, белки, птицы, и все эти коренные лесные жители не могли не знать о моем присутствии — одни избегали встреч с человеком, другие внимательно следили за мной. Об этом я всегда узнавал по следам. Нередко мне удавалось и встретиться с лесными жителями. И мои встречи с животными в лесу были не так уж редки. Почему?

Почему посторонние, чужие для леса люди почти ничего не видят, почти никого не встречают на лесных тропах? Почему Петро или Иван Михайлович, одноногий, но сильный и мудрый старик, который иногда приходил к нам в гости, видят в лесу куда больше, куда чаще встречают тех же медведей, чем Василий, жадный и неуемный в добыче?

Я мог не всегда доверять отдельным деталям побед Василия, но Ивана Михайловича слушал с большим уважением и верил каждому его слову, и мы вместе с ним подолгу норой разгадывали разные медвежьи загадки…

Как-то Иван Михайлович решил сделать на дальнем озере новую лодку. Лодки делают здесь из осины. Подходящую осину рыбак подыскал, свалил ее, выбрал лишнюю древесину, распарил осиновую скорлупку над огнем — лодка получилась легкая, ладная. Лодку Иван Михайлович уже спустил на воду, а стружка осталась на берегу. Окончив работу, рыбак отправился домой, переночевал, забрал снасти и с утра пораньше вернулся на озеро. Подошел к берегу и видит — вся стружка с берега собрана в лодку, лодка качается на волнах недалеко от берега, а на том месте, где стояла лодка и лежала стружка, остались свежие медвежьи следы.

Продолжить чтение →

Сколько я помню себя, я всегда возился с животными, и вечно у меня дома кто-нибудь жил. Были у меня ежи, ужи, ящерицы, самые разные певчие птички, грачи, галки, сороки, белые мыши, крысы, морские свинки, кошки, собаки…

Но мне всего этого было мало, и вечная мечта собрать в комнате чуть ли не весь зоопарк не давала мне покоя. Но наконец я, видимо, понял, что собрать всех животных, которые мне нравились, в комнате никак нельзя, а потому решил постучаться в двери настоящего зоопарка и попросил принять меня в кружок юных биологов.

Ксли бы я постучался в дверь зоопарка чуть раньше или чуть позже, то меня обязательно допустили бы к площадке молодняка, к той небольшой площадке, огороженной круглой высокой сеткой-забором, где, на радость взрослым и малышам резвились, кувыркались, ссорились и мирились самые разные звери-малыши.

Возиться с этими зверятами было моей светлой мечтой, целью жизни. Но так получилось: бригада юннатов, прикрепленная к площадке молодняка, оказалась укомплектованной, расширять ради меня установленные кем-то штаты никто не собирался, а потому мне, новичку, было предложено пойти к хищникам, к копытным, в попугайник или, на худой случай, в бригаду «вольных птиц».

Продолжить чтение →

Честно говоря, я никогда не собирался жить бок о бок с медведями и ходить по тропам, которые проложили в тайге эти большие и уверенные в себе животные. И думал я в своей первой дороге по Архангельской тайге совсем не о медведях — хотелось мне добраться к самым глухим таежным озерам, куда ни разу не заглядывали рыбаки и где обязательно должны были водиться очень большие щуки. Представлял я себе, как ранним утром широкий хвост-лопата громадной рыбины обрушится вдруг на листья кувшинок, глубоко качнет воду, и от этого тяжелого удара щучьего хвоста разойдется по безлюдной тайге глухое эхо. Мечтал я поймать щуку-великана на спиннинг, долго выводить ее к лодке, а потом неожиданно увидеть всплывшую рядом с бортом широченную темно-зеленую спину хозяина таежного озера.

Забегая вперед, скажу, что добрался я до таких озер, встречал и провожал закаты над таежной водой, охотился за щуками-великанами. Крушили они мою снасть, а иногда и мне удавалось победить в такой трудной, а порой и рискованной борьбе на буйной осенней воде в тщедушной, повидавшей виды осиновой лодчонке-долбленке.

Продолжить чтение →

До встречи с медведями мне и моему Верному было еще далеко — от железнодорожной станции, где я расстался с поездом, до новой стоянки на берегу реки нас отделяло по прямой всего семьдесят пять километров. У щенка еще было время подрасти, а у меня было время обдумать, как вести себя, если в гости к нам пожалует слишком любопытный Мишка. В себе я был уверен — нет, я не струшу, не убегу, не брошу малолетнего щенка на растерзание хищным зверям. А вот как поведет себя мой четвероногий друг? Здесь я мог еще сомневаться — ведь все бывает, встречаются и трусливые собаки, которые, чуть заслыша зверя, кидаются наутек. Но все мои сомнения сразу рассеялись после того, как мой еще совсем маленький Верный спас нашу палатку от разгорячившегося быка…

Надо же было случиться такому: поставил я свою палатку на берегу реки как раз там, куда, оказалось, к утру выходили из леса коровы во главе с ужасно строптивым и действительно свирепым быком. Если бы знать мне заранее, что этого быка могли усмирить лишь с помощью здоровенных колов человек пять крепких мужчин, то бежал бы я от этого злополучного места куда глаза глядят. Но о свирепом быке я ничего не знал до тех пор, пока этот грозный зверь не двинулся в сторону моей палатки.

Продолжить чтение →