Если вековечная деятельность бобра в природе оказалась ей полезной, а исчезновение его повлекло за собой тяжелые для природы последствия, то возвращение этих животных приобретает огромную, причем возрастающую важность именно в антропогенном ландшафте. Однако этот процесс в литературе освещается далеко не однозначно и не полностью. Помимо скептического отношения к перспективам реакклиматизации (Эзериньш, 1969; Фадеев, 1973, 1976, 1981; Rieksts, 1983) имеются сообщения об ущербе, причиненном бобрами отдельным отраслям народного хозяйства, о конфликтных ситуациях. Наиболее всесторонне эти вопросы освещены в американских литературных источниках.
Пока шли дискуссии, строгие запреты на промысел, создание специальных заповедников, завоз в опустевшие водоемы нескольких десятков тысяч бобров дали свои результаты: этот вид снова занял одно из ведущих мест в пушном промысле США и Канады (Дежкин, 1967). Переход от охраны бобра к его массовому промыслу прошел отнюдь не безболезненно. Численность этих животных во многих водоемах достигла критических величин. Бобры стали селиться в непосредственном соседстве с фермами, садами, огородами; они стали выступать в роли настоящих вредителей (Дежкин, 1967, с. 95). Эти события получили название «бобрового
кризиса». В. В. Дежкин (1967) пишет, что авторы США и Канады прежде всего указывают на пользу, которую приносят бобры, но отмечают, что при определенных условиях эти животные могут нанести довольно большой ущерб хозяйству человека. Наиболее обычными формами вредящей деятельности бобров в условиях Северной Америки были следующие:
1) в зону затопления попадали ценные строевые леса, сенокосные угодья, дороги;
2) изменялась скорость течения воды в полугорных реках — в ряде случаев водоемы становились слишком «теплыми» для форели и она вымирала;
3) роющая деятельность бобров повреждала земляные плотины, насыпи железных дорог и берега ирригационных каналов;
4) поселившись поблизости от садов и огородов, они начали подгрызать фруктовые деревья, вредить посевам кукурузы, плантациям картофеля и т. д.
Триппенси (Trippensee, 1953) пишет, что бобры повышают уровень воды в водоеме, увеличивая затопленный участок и нанося ущерб соседним лесонасаждениям, затопляют дороги, причиняют вред другого характера. Свифт (Swift, I960) отмечает, что в 1958 г. дикобразы, кролики и другие грызуны причинили вред национальным лесам штатов Орегон и Вашингтон на территории в 9,25 млн. акров (3,85 млн. га), ущерб составил 0,5 млн. долларов. Бобры, увеличивая площадь водной поверхности, вызывают согревание воды до температуры выше допустимой для форели или блокируют ирригационные канавы. Он сетует на то, что ввиду падения цен на бобровые шкурки доходы от охоты на бобров не могут компенсировать причиняемый ими ущерб. Для лесовода бобр также не всегда благо, ибо его активность часто оказывается в конфликте с выращиванием древесины и поддержанием транспортных систем.
В. В. Дежкин (1967) также упоминает случаи, когда бобры затапливали значительные участки леса в Воронежском заповеднике — залитые «вырубки» заросли тростником. Бобры подкапывали земляную плотину Курлацкой ГЭС — пришлось их отстреливать. «Есть сведения, — отмечает автор, — что бобры пристрастились к сельскохозяйственным культурам». Свой обзор он заканчивает словами: «Но даже при чисто бухгалтерском подходе к проблеме польза от бобра в целом намного превышает наносимый им ущерб».
А. В. Федюшин (1935) сообщает, что американскими авторами собран большой материал об ущербе, причиняемом бобром лесному хозяйству. Однако Э. Уоррен (Warren, 1927), приводя ряд. примеров порчи леса, заключает, что его собственные наблюдения «показали сравнительную ничтожность этих убытков» (это совпадает с результатами наших исследований). Если бобровое-поселение расположено в допустимом месте, то конфликта с другими отраслями лесопользования не возникает и бобр действительно может улучшить среду обитания для рыбы и дичи (Swift, 1960). Также Ш. Карлэй (Carley, 1979) пишет, что в период с 1966 по 1977 г. в штате Миссисипи (площадь 123 584 км2, 2,3 млн. жителей, лесистость 60%. — Pasaules zemes . ., 1978, 1pp. 483) количество прудов площадью свыше 1 акра увеличилось с 956 до> 2739, а общая их площадь — с 9445 га до 28,8 тыс. га, т. е. с 0,13 до 0,39% общей площади лесов штата. Для сравнения приводим наши материалы исследований 1979 г. в Кулдигском леспромхозе: общая площадь — 107,8 км2, лесов — 85,9 км2 (80%),. 41 поселение бобров занимает 131 га лесного фонда, из них повреждения лесу нанесены на площади 101 га, затоплено 67,5 га, или 0,52% общей площади лесов. Надо подчеркнуть, что большинство лесонасаждений — малоценные.
Б. Н. Тюрнин (1975) вырубку лесов бобрами справедливо считает неблагоприятной только в том случае, если территория (т. е. пойма) становится от этого безлесной, а смена старого леса мелкой осиной и березой с точки зрения хозяйства природы (в том числе для бобров) безусловно положительна.
Новейшие обобщающие сведения о статусе бобра в Северной Америке опубликованы Дж. С. Ларсоном и Дж. Р. Гунсоном (Larson, Gunson, 1983). Авторы отмечают, что бобры в США заселили почти весь бывший ареал, добыча бобров значительно-выросла, а на некоторых территориях они уже мешают человеку. В Канаде численность бобров стабилизировалась или растет. Авторы заканчивают статью о будущем боброводства словами: «Обилие бобров в Канаде сохранится до тех пор, пока будет признаваться значение этого животного для другой дичи и эксплуатация будет интенсивной» (1983, р. 93). Мы считаем это справедливым и для Латвийской ССР.
По поводу вреда, причиненного бобрами в западно-европейских странах, С. Лавсунд (Lavstmd, 1983) пишет, что о незначительном ущербе (разумеется, из-за незначительного количества этих зверьков. — М. Б.) есть сообщения из Польши, ГДР, ФРГ, Австрии, Швейцарии и Франции. Ущерб выражается в подгрыза-нии ценных деревьев и выведении из строя ирригационных систем. Известно, что бобры приносили серьезные повреждения земляным дамбам на р. Эльбе, причем «упорное стремление заселить здесь дамбу объясняется отсутствием подходящих берегов для рытья нор» (Федюшин, 1936).
Наиболее ощутимые повреждения бобры причиняют в странах со значительной численностью этих животных. Общая площадь повреждений в Финляндии в I965 г. определена в 27 км2, в 1970 — в 25, 1975 — в 44, 1980 г. — в 17 км2, что составляет 0,01 км2 (1 га) на одного бобра (в Кулдигском леспромхозе — 0,4 га). По устному сообщению лесного патолога Я. Вушканса, в Даугав-пилсском районе в 1983 г. из всех по разным причинам затопленных 80 га колхозных и совхозных лесов бобры причинили затопление на 5 га (6%) — это весьма малая доля, если сравнить с тем, что было результатом ошибочной деятельности человека.
В Швеции затопленная площадь составляет от 0,1 до 1,0% территории в густо заселенных бобрами местах (в Кулдигском леспромхозе — 0,6%)- Большинство этих мест до затопления являлись болотами. По мнению С. Лавсунда (Lavstmd, 1983), затопление земель в таком масштабе для страны в целом не имеет значения, однако для мелких землепользователей может стать реальной проблемой. Авторы отмечают случаи затопления дорог и сельскохозяйственных земель, а также повреждения электро- и телефонных линий, когда подгрызенные деревья, падая, разрывают их.
Ситуация в Норвегии сходна с таковой в Финляндии и Швеции. Отмечены случаи, когда в Швеции вследствие рытья нор в дамбах вдоль рек бобры оказались причиной значительных потерь. К ценным продуктам, получаемым от бобра, в этих северных странах причисляют мясо, которое можно употреблять в пищу. Бобр там имеет высокую рекреационную привлекательность и целен как охотничий объект.
Из советских авторов упомянем В. К. Лебедева (1972, с. 40), который отмечает, что иногда сооружение бобрами плотин может оказаться нежелательным при хозяйственном освоении человеком пойменных земель.
Возможность перечисленных нежелательных последствий деятельности бобров зачастую приводит к тому, что человек вступает в борьбу с «вредными» животными. Возникает своеобразный «синдром бобровой плотины»; люди начинают взрывать запруды и тем самым подвергают ландшафт действию более тяжелого стресса. С. А. Вилде и соавт. (Wilde et al., 1950) пишут, что в определенных ситуациях по берегам бобровых прудов наблюдается некоторый прирост древесины (разумеется, это не относится к затопленной части древостоя), а внезапный спуск воды при разрушении плотины ведет к гибели деревьев, успевших адаптироваться к более устойчивому гидрологическому режиму и повышенной влажности почвы.
Факт усиления прироста древесины в прибрежной зоне водохранилищ отмечают также С. Л. Вендров и К. Н. Дьяконов (1976, с. 105): «В поясе умеренного и слабого подтопления средняя глубина залегания грунтовых вод в вегетационный период равна 0,8—2,5 м. После создания водохранилища питание корневых систем значительно улучшилось». Сходные результаты получены также на территории Латвийской ССР (Balodis et al., 1982; Лиспа, Балодис, 1985). Однако, поскольку указанные наблюдения находятся в некотором противоречии с общепризнанными в области гидротехнической мелиорации положениями, этот вопрос требует дополнительных исследований.
Не отвергая необходимость интенсификации сельского хозяйства, мы все же склонны подчеркнуть важную роль этого животного в природе. Это особенно существенно потому, что интенсив-нос употребление минеральных удобрений, пестицидов и неумелое использование сточных вод животноводческих ферм приводят к крупным народнохозяйственным потерям. Очистные сооружения, несмотря на огромные капиталовложения, все же редко действуют нормально, а количество их явно недостаточно. Особенно трудно — и даже иногда невозможно — очистить поверхностный сток с полей и ферм. Так как бобр для пищи и строительства употребляет водные растения, а его пруды действуют как своеобразные очистные сооружения и накопители плодородного ила (Балодис,. Цимдиньш, 1980), его эдификаторную роль в природе трудно переоценить (Легейда, Рогознянская, 1981, с. 20). Деятельность этого животного является крупным средопреобразующим фактором водно-берегового комплекса.
К подобному выводу приходит и В. В. Дежкин (1982), который пишет, что сравнительно недавно бобр предстал перед нами в новом и неожиданном качестве — в качестве зверя-мелиоратора. Добавим к этому, что, недооценивая эдификаторную роль и, тем более, потенциальные возможности использования ее в будущем, мы рискуем потерять шанс уменьшить расходы на охрану окружающей среды.
Как показывает практика, вредность бобра часто преувеличивается. Прав был О. Леопольд (1983, с. 229), который писал: «Когда луговые собачки, суслики и бурундуки вдруг начинают бурно размножаться, превращаясь в серьезных вредителей, мы травим их ядами, но не ищем причины такого взрыва, бессознательно считая, что во всех неприятностях, приносимых животными, повинны животные же». По существу, это глубокое заблуждение, приводящее к огромным народнохозяйственным потерям.
На территории нынешней Латвийской ССР бобров практически не было со второй половины XVIII до второй половины XX столетия (в 1953 г. здесь было всего около 70 бобров). За это время на смену низкоразвитому частному земледелию пришло нынешнее общественное, почти полностью индустриализованное. Если наше крестьянское земледелие два столетия тому назад практически не влияло на окружающую среду (урожаи 6 — 7 ц/га— Schindler, 1979, S. 139), то нынешнее загрязняющее влияние интенсивного земледелия и скотоводства на почвы и водоемы нередко превышает допустимые пределы. В таких условиях реакклиматизация бобра приобретает особую важность.
