Сентябрь, грозный как лев.— Смола в супе.— Шведская гимнастика.— Суп с запахом.— Печень в чайном котле.— Птомаиновое отравление.— "Гранитный суп".— Снова отравление.— Больны все, кроме Кемпбелла.— Духовка, виновница наших несчастий, заменена новой.— Подготовка мяса и сала для похода.— Первый за десять дней выход.— Поиски склада геологических образцов.— Еще один убитый тюлень.— Образцы найдены.— Переноска продуктов и снаряжения к саням.— Старт откладывается из-за ветра.— Тридцатого мы покидаем пещеру
"1 сентября 1912 года. — Пришел сентябрь, грозный как лев, уйдет же он, скорее всего, судя по другим месяцам как разъяренная львица, потерявшая своих детей. Весь день дует сильный юго-западный ветер. Небо совершенно чистое, светит солнце, тем не менее никто из нас не испытывает желания выйти наружу. Браунинг чинит свой ветхий спальник, остальные лежат, наслаждаясь бездельем и изредка перебрасываясь замечаниями. Сегодня вошел в силу новый рацион — мы получили по одному сухарю, а на дне сахарного ящика осталось немного пудры — можно будет подсластить чай. Вечерний суп для разнообразия имел сильный привкус смолы: Кемпбелл уронил в котел жгут для разжигания печки—два фута просмоленного каната с обуглившимся утолщением на конце —- и попутно опрокинул мою кружку со второй порцией похлебки. Впрочем, Дикасону, который по примеру Браунинга захворал, не повезло еще больше: он уронил себе в суп горькую пилюлю, а когда попытался выловить, весьма успешно размешал ее в кружке. Несмотря на присутствие смолы в супе, все съели по обычной порции и даже не без удовольствия. С завтрашнего дня начинаем готовиться к санному походу, и впредь, когда погода не позволит тренироваться на воздухе, будем заниматься шведской гимнастикой. Браунингу дают на завтрак вареное мясо и сало, чтобы подкрепить его перед стартом.
|
|
|
Вид на нашу "зимнюю квартиру" |
В эту ночь ветер превратился в бурю, какой мы еще не видели. Дымоход был заткнут неплотно, и впервые с осени температура в пещере упала так низко, что мы в течение всей ночи то и дело просыпались от холода. Утром начали делать шведскую гимнастику, обращая особое внимание на упражнения для ног и живота. То обстоятельство, что мы не могли выпрямиться во весь рост, внесло в упражнения много новых элементов. Все движения, связанные с подниманием рук над головой, выполняли стоя на коленях, как бы в молитвенной позе.
Гимнастика была нам необходима, это стало ясно уже из того, как нас измотала первая серия упражнений, и мы благодарили судьбу за то, что среди нас находились флотский хирург из департамента физической подготовки и инструктор гимнастики.
Вечером того же дня впервые ели суп с сильным душком. Мы были слишком голодны, чтобы отказаться от обеда, хотя понимали — в нем что-то не так, но что именно? То ли тюлень попался больной, то ли оттаявший в духовке сок слишком долго в ней находился…
Третьего сентября случилось еще одно происшествие, на сей раз с какао. Когда я клал в суп вторую порцию мяса, чей не доставало большого куска печени. Он нашелся — на дне котла с какао. По-видимому, именно из-за печени оно имел такой запах, а так как она некоторое время годилась и в какао, то, может, отчасти и явилась причиной последующих неприятностей. Те, кто, к счастью для них, не был в курсе дела, объясняли необычный запах какао влиянием чая, заварившегося в котле накануне Дикасон же и я, прежде чем выпить свою порцию, закрыли глаза и постарались ни о чем не думать. Но многозначительные взгляды, которыми мы обменивались, вызвали любопытство окружающих, и они по аналогии с иными происшествиями такого рода без труда догадались о случившемся. Нам, однако, удалось их убедить, что в какао попали морские водоросли, и только три месяца спустя когда я печатал на машинке свой дневник, правда вышла наружу. К морским водорослям и перьям пингвина в кружках все привыкли и старались пить осторожно, процеживая содержимое сквозь плотно стиснутые зубы.
Нежелательным блюдом был, естественно, и "гранитный суп", досаждавший нам с тех пор, как мы принялись за давно забитых тюленей. В него входили нанесенные ветром на тушу и примерзшие к ней мелкие камушки. Попади они на зуб — это могло бы иметь серьезные последствия, и как только во время обеда раздавался возглас "Осторожно, гранит!", все начинали пережевывать пищу вдумчиво, тщательно, не спеша. Разговоры смолкали и лишь изредка раздавался хруст, сопровождавшийся соответствующей репликой пострадавшего и откровенными улыбками остальной пятерки.
Четвертого у всех, кроме Кемпбелла, появились признаки птомаинового отравления, и тем не менее, когда вечером опять был подан суп с подозрительным ароматом, ни у кого не хватило духа от него отказаться, хотя это было чревато повторной атакой болезни на следующий день. В этом заключалась слабость нашей позиции. Даже теперь у нас не было избытка мяса и сала, мы не могли позволить себе вылить суп и вместо него сварить другой, а что хуже всего, мы не знали наверное ни причины заболевания, ни какое количество мяса заражено.
Конечно, печень, которую мы ели накануне ив этот день, была явно недоброкачественной, но нелады с пищеварением начались днем раньше, а следовательно, их нельзя было относить целиком за счет печени. Заболевание, протекавшее очень остро, быстро лишало нас сил. Надо было во что бы то ни стало от него избавиться, но как? В чем его источник?
На следующий день под давлением свидетельских показаний печень была осуждена. Кемпбелл накануне отказался от нее, мы же все ели, и вот его героизм вознагражден — он опять избег опасности, а остальным стало хуже. Настолько плохи были мы, что Левик распорядился изменить стол, и вместо обычной похлебки на завтрак дали жареное мясо и жиденький бульон из мясного экстракта "Оксо". В результате шестого сентября все почувствовали себя немного лучше, но седьмого снова лежали с отравлением, из чего стало ясно, что причина болезни 0е только в печени. Снова вспомнили о подозрительных кусках мяса, время от времени появлявшихся в прошлые недели в супах, и естественный ход мысли заставил нас усомниться в исправности "духовки". Тщательный осмотр показал, что ее внутренняя поверхность не совсем ровная и в одном углу пониже скопилась лужица из остатков крови, воды и кусочков мяса. Очевидно, здесь и находился главный очаг инфекции. Каждый кусок мяса, оттаивая, вносил свою лепту в лужицу, и поскольку она каждый день размораживалась на час-другой, то являла собой благоприятную среду для быстрого размножения микробов. Лужица разрасталась, мясо, попадавшее в этот угол духовки, заражалось микробами, которые через плохо прокипяченные супы попадали в наши организмы. Не удивительно, что те взбунтовались, удивляться можно лишь тому, что бунт не принял более серьезные формы.
Когда все это выяснилось, мы как раз приближались к концу следующей банки сухарей. Духовку предали анафеме, сняли и выбросили, а вместо нее смастерили из сухарной банки новую. С того времени все, кроме Дикасона и Браунинга, пошли на поправку. Дикасон поправился окончательно и избавился от последствий отравления только после того, как мы покинули пещеру и перешли на половинный санный рацион, Браунинг же так и не выздоровел и продолжал с каждой неделей слабеть, пока не появилась возможность посадить его на диетическое питание, Но в его случае птомаиновое отравление накладывалось на старую болезнь, и трудно сказать, где кончалось одно и начиналось другое.
Несмотря на болезнь, жизнь в пещере шла своим чередом. Когда дежурить выпадало кому-нибудь из больных, Тот для бодрости накачивался лекарствами и выполняя свои обязанности, если же ему было совсем невмочь, Товарищи делили его работу между собой.
В первую же неделю месяца мы взялись за подготовку Мяса для санного похода. Объем работы дежурного резко возрос. Но это ни у кого не вызывало возражений, так как обещало свободу передвижения и возможность перемен в нашей жизни к лучшему, хуже ведь быть не могло в этом мы не сомневались. Всех обуревало желание как можно скорее подготовить мясо, в партии даже возник дух соперничества, каждый дежурный стремился превзойти своего предшественника. Я намеренно откладывал для санных рационов одну мякоть, теперь ее оттаивали около, внутри и наверху новой духовки и резали на кусочки диаметром около полудюйма. Как только мешок с мясом заполнялся его выносили из пещеры и клали под булыжник, с подветренной стороны, далеко за нашей пещерой. Отсюда его предстояло грузить уже прямо на сани в день старта. Постепенно склад рос, и наконец здесь выстроились в ряд восемь мешков по сорок две кружки мяса в каждом — недельный рацион для троих человек. Итак, у нас образовался четырехнедельный запас мяса на шестерых. В наших забросках такого количества не было — испытывая в этом крайнюю нужду, мы забили еще двух тюленей.
Кроме мяса для супов, из тюленины нажарили много бифштексов для завтраков. Увы, как показало будущее, это была попытка с негодными средствами. Но об этом ниже.
Сало разрезали на полоски длиною около шести дюймов и дюймов двух в поперечнике, так как было решено придать каждым саням разделочную доску и нож, чтобы можно было в любое время отрезать кусок этого чрезвычайно питательного продукта. Все сало уложили в ящик из венесты, в котором прежде хранился сахар. Такой способ перевозки вполне оправдал себя.
Как только мы оправились от птомаинового отравления, дни, заполненные подготовительными работами и предвкушением похода, полетели быстро. И хорошо, что так, потому что тягу пришлось уменьшить — иначе мясо слишком медленно оттаивало,— а сидеть в ледяной воде, с воспаленными глазами и мокрым носом — удовольствие относительное.
Десятого сентября я впервые с начала месяца выбрался из пещеры и понял, равно как и мои спутники, что болезнь нас вконец подкосила. С большим трудом я дотащился без остановки от пещеры до припая и обратно, а взвалив на спину две упаковки мяса для похода, почувствовал смертельную усталость и был счастлив, когда смог выпить горячей воды, заменявшей нам в последнее время ленч. Она отдавала салом, морскими водорослями, пингвинятиной, в ней плавали оленьи волосы, одним словом, в обычных условиях этот напиток мало кого соблазнил бы. Но после отравления нас томила жажда, чтобы утолить ее, выпили бы и не такое.
Одиннадцатого я решил навестить склад с геологическими образцами, зарытыми партией Левика в снег рядом с "Вратами Ада". Но не тут-то было: последние пурги полностью замели это место, опознавательные знаки исчезли.
Между тем там находились почти все трофеи летнего путешествия, их необходимо было отыскать, и в следующий погожий день — 17 сентября — Абботт и я снова пошли к месту старого лагеря и в течение двух-трех часов безуспешно пытались найти склад. К сожалению, работа лопатой вызвала у меня легкий рецидив, пришлось рано кончить. Возвратившись в Убежище Эванс, я пошел на берег, чтобы вырубить мозги из черепа убитого тюленя, но на припае увидел живого тюленя и тут же вернулся за топором и ножом. Со мной пошел Браунинг, вместе мы убили, освежевали и разделали животное. Возились долго — и сил было мало, и ножи очень тупые, и ветер настолько холодный, что приходилось чередоваться: один грел руки во внутренностях тюленя, другой тем временем работал, пока пальцы не отказывались служить. Мы справились со своим делом как раз к возвращению товарищей, откопавших сани, и принесли кусок печени для супа. После болезни печень никого не привлекала, но эта, свежая, несомненно была безопасна и после длительного воздержания показалась нам необыкновенно вкусной. Ужин всем очень понравился еще и потому, что я, уступив уговорам, выдал по лишнему сухарю, так как позади остался чрезвычайно тяжелый рабочий день.
Вот тогда-то Браунингу и разрешили варить для себя суп на одной пресной воде. В результате его состояние сразу резко улучшилось. Однако улучшение носило временный характер, Постепенно он вернулся к прежнему самочувствию, а с начала санного похода непривычные усилия вызвали у него даже легкий рецидив. Его здоровье внушало самые серьезные опасения, но Левик не спускал с него глаз и не позволял ему ускорять темп ходьбы даже на спусках. Всем было ясно, что Браунинг может не перенести похода, но суп на пресной воде, хоть и не принес окончательного исцеления, безусловно, помог ему сохранить силы.
Двадцатого мы предприняли еще одну попытку отыскать образцы, на сей раз успешную. Счастье улыбнулось Кемпбеллу, и было даже обидно смотреть, как он пришел, копнул тут, копнул там и обнаружил образцы за пять минут, после того как мы с Абботтом несколько часов трудились, не покладая рук. Впрочем, мне было безразлично, кто их нашел, лишь бы они нашлись, и в этот день впервые после начала поисков у меня было нормальное, или почти нормальное, настроение. В конечном итоге временная потеря образцов стала скрытым благодеянием, так как заставила нас как следует поработать киркой и лопатой на свежем воздухе, и эта полезная нагрузка явилась необходимой тренировкой перед походом по берегу, которой мы, конечно не стали бы заниматься; не будь у нас к тому достаточно сильных стимулов.
|
|
|
Девять месяцев как не мылись и не переодевались, Пристли, Левик, Браунинг (вверху, слева направо), Абботт, Кемпбелл, Дикасон (внизу) |
Двадцать первого появился наш старый приятель — западный ветер, сильный, с метелью. Досадно, конечно было снова засесть в неуютной пещере, но мы использовали вынужденное безделье для завершения подготовки к походу.
Тщательнейшим образом осмотрели и зачинили палатки; усилили верхушки стоек; залатали ветрозащитную одежду и спальные мешки. Я тем временем паковал остаток продуктов — мясо уже лежало наготове — и выносил мешки на склад за нашим домом. Пристрастная ревизия припасов показала, что их расходование точно соответствовало плану. В начале зимы я подсчитал, что у нас должен остаться половинный рацион сухарей, какао, шоколада, пеммикана и сахара на 28 дней; так оно и было, только шоколада не хватило на один день. Кроме того, у нас осталось немного "Оксо", его можно было вместе с салом запускать в утренний суп, а пеммикан — только в вечерний.
Двадцать четвертого Кемпбелл, Левик и Абботт погрузили и привязали к саням большую часть мяса и мешки с продуктами. На обратном пути домой им сказочно повезло — они убили императорского пингвина, и в тот же вечер часть его пошла на ужин. Половину пингвиньей грудки отложили для Браунинга, чтобы сделать его пустой несоленый суп более съедобным. Дикасон и я весь день работали не покладая рук в стенах нашего жилья — он чистил алюминиевую утварь, я сдирал сало с тюленьей шкуры и резал его полосками. До глубокой ночи кипела жизнь в пещере: Браунинг разделывал императорского пингвина, Дикасон чинил примус, Абботт приводил в порядок упряжь, Кемпбелл разбирал свою одежду, я паковал геологические образцы.
И на следующий день работа шла полным ходом и в наши помыслы были обращены к предстоящему походу.
"Работать в пещере тепло и приятно, да и снаружи ветер не холодный, хотя и достаточно сильный, чтобы доставить неприятности тем, кто пошел за морским льдом для котлов. Если погода не испортится, завтра выходим".
"…Перед тем как покинуть иглу — надеюсь, раз и навсегда,— мы полностью переоденемся, погрузим остаток снаряжения на сани, Кемпбелл и Абботт принайтовят его, я же зарою в снег образцы, а рядом с этим складом поставлю опознавательный бамбуковый шест с двумя записками. Мы постараемся унести с собой как можно меньше грязи, но так как нам не обойтись без сала, по крайней мере для одной еды в день, то от него могут пострадать грузы на санях".
"…Я выпилил из венесты две доски для разделки сала и подвесил к саням. У каждого члена партии будет мешочек для завтрака на один день. Если мы выйдем завтра, я выдам дневной паек сухарей, не затрагивая собственно санный рацион. Все как будто пришли в себя после болезни, на сей раз, надеюсь, надолго. Добавление мяса императорского пингвина к тюленине сделало нашу пищу более вкусной и полезной".
Двадцать шестого августа мы выполнили всю программу, изложенную в моем дневнике, с той разницей, что ветер заставил нас отложить выход. Двадцать седьмого он снова не дал нам выйти, но охотничья партия выследила и убила тюленя и таким образом обеспечила мясо на два-три лишних дня ожидания благоприятной погоды.
Двадцать восьмого с утра опять дул отвратительный западно-юго-западный ветер, но к полудню погода выправилась. Прогуливаясь для моциона, Абботт и я взобрались на холм за нашим жилищем, чтобы взглянуть на бухту Рилиф, лежащую на нашем пути к югу, но, достигнув вершины, повернулись к северу и увидели на морском льду в заливе Терра-Нова шесть императорских пингвинов. Поскольку их мясо явилось бы важным дополнением к нашим походным запасам, немедленно снарядили охотничью партию, и она убила пятерых птиц из шести. Их отнесли к пещере, разделали и грудки добавили к нашим запасам.
Следующий день принес тот же влажный ветер, но по-прежнему было не очень холодно, вполне можно было работать на воздухе. Этот день, оказавшийся последним днем в пещере, мы использовали для переноски оставшихся грузов к походным саням. Наконец тридцатого распрощались с пещерой и вышли в путь — к дому!
То, чего мы так долго ждали, свершилось: мы шли. Ночевали всего в двух милях от пещеры, но и эти мили дались нам тяжким трудом.. Особенно трудоемким и утомительным занятием оказалась упаковка саней. Переодевшись во все чистое, все испытали большое облегчение. На ужин выдавалось по два сухаря, сладкое какао и — последнее по счету, но не по важности — суп из тюленины и пеммикана. Я никогда не испытывал особого восторга от весенних санных походов, но теперь мы все были счастливы, что покинули пещеру, хотя мороз безжалостно нас щипал и часто причинял обморожения. Боюсь, что интендантство немного перестаралось и взяло значительно больше законной половины продуктов в свою палатку — она была загромождена мешками и объемистыми тюками с продуктами,— однако никто не жаловался на неудобства.
