Этот этап начинается сразу же после выхода человека из измененных условий существования и по времени длится от нескольких часов до 2-3 суток. Чем же характеризуется этот этап?
Первое, что отмечают спелеологи при выходе из-под земли,- это снижение порога чувствительности зрительного и слухового анализаторов. «Когда мы выходили из Снежной на поверхность, была безлунная земная ночь,- пишет А. Медведев.- Однако зрение наше стало настолько приспособлено к условиям пещерного мрака, а слух к безмолвию, что все мы видели вокруг себя так, как если бы над горами Кавказа стоял ясный день. И вокруг мы услышали не ночную тишину, а сотни и тысячи самых разнообразных звуков: криков, шуршаний, шелестов, шепотов… Необычайно обострившиеся зрение и слух продолжали на поверхности еще долгие сутки функционировать по законам подземной адаптации».
Но особенно отчетливо выявляются в этот период сдвиги в эмоциональном состоянии.
В опытах по строгой сенсорной депривации зарубежные исследователи сразу после окончания эксперимента отмечали у испытуемых появление эйфории, сопровождавшейся выраженным психомоторным возбуждением. Так, один из испытуемых после выхода из камеры в одном из пятен теста Роршаха увидел двух добряков за маленьким столом, которые только что подняли свои стаканы с вином.
В поведении большинства наших (О. Н. Кузнецов, В. И. Лебедев) испытуемых после прекращения длительных сурдокамерных экспериментов наблюдалась двигательная гиперактивность, сопровождавшаяся оживленной мимикой и пантомимикой. Многие из них навязчиво стремились вступить в разговор с окружающими. Они много шутили и сами смеялись над своими остротами, причем в обстановке, не совсем подходившей для проявления такой веселости. В этот период они отличались повышенной впечатлительностью. Даже через 2-4 года они отмечали ряд фактов и мелких деталей, относящихся к этому времени, которые запомнились им до малейших подробностей и расценивались как особо приятные, эмоционально ярко окрашенные. Нередко отмечалось «перескакивающее» внимание. Каждое новое впечатление как бы вызывало забывание предшествующего и переключало внимание на новый объект. Большинство испытуемых были довольны собой и высоко оценивали проведенный эксперимент, хотя в ряде случаев это была некритичная оценка проделанной работы. Своих ошибок при экспериментально-психологическом исследовании в послеизоляционном периоде испытуемые не замечали, а при указании экспериментатора на ошибки реагировали крайне благодушно, хотя и старались, иногда весьма убежденно, представить свою работу в лучшем свете. Состояние повышенного настроения, оживленности продолжалось от нескольких часов до 2-3 суток. Как правило, даже в тех случаях, когда испытуемые в связи с измененным суточным режимом не спали в течение ночи перед выходом из сурдокамеры, они не чувствовали усталости в течение всего дня и относительно долго не могли уснуть ночью.
Так, испытуемый Т. после изоляции находился в возбужденном состоянии. Он много говорил на темы, не относящиеся к эксперименту, шутил с обслуживающим персоналом, не сообразуясь с обстановкой и настроением окружающих; не закончив разговора на одну тему, переключался на другую, увлекаясь поверхностными ассоциациями. Связно рассказать о проведенном эксперименте он смог только на третий день после окончания опыта. Через три часа после выхода из сурдокамеры он выбежал в прилегающий к экспериментальному корпусу парк и стал бегать от одной клумбы с цветами к другой, от одного дерева к другому, вслух восхищаясь всем увиденным, не обращая внимания на удивление встречавшихся людей.
Описанные состояния испытуемых после сурдокамерных экспериментов были расценены нами как гипоманиакальный синдром. Относительная редкость описания этого синдрома в литературе по сенсорной изоляции объясняется, очевидно, тем, что он трудно диагностируется ввиду отсутствия жалоб и кажущейся «адекватности» данного состояния настроению, связанному с окончанием эксперимента. Четкое выделение этого симптомокомплекса оказалось возможным только потому, что мы располагали материалами длительного наблюдения за поведением испытуемых в обычных условиях, а также данными о реакциях при других стрессовых ситуациях.
Психологические наблюдения, свидетельствующие о гипоманиакальном состоянии, подтверждаются также данными экспериментально-психологических и электроэнцефалографических исследований. После окончания эксперимента наблюдался сдвиг спектра частот в сторону возбуждения, тогда как для периода изоляции было характерно преобладание медленных волн. Характерно, что отчетливый сдвиг на электроэнцефалограмме в сторону возбуждения был обнаружен и у тех испытуемых, у которых по внешним признакам гипоманиакальное состояние отмечено не было.
По окончании космических полетов относительно небольшой продолжительности не отмечалось принципиальных различий в состоянии космонавтов с описанными ранее эмоциональными реакциями. По возвращении на Землю у космонавтов наблюдались двигательное возбуждение, гипоманиакальность. Приведем самонаблюдение Г. С. Шонина: «Срабатывают двигатели мягкой посадки, и наступает необычная тишина. Смотрю в иллюминатор — за ним пахота… Расстегиваем привязные ремни. Жму руку Валерия (Кубасова. — В. Л.): — Пользуясь случаем, первый от всей души поздравляю с успешным завершением полета. Примите мои заверения… и так далее. Одним словом, от радости несу словесную чепуху» 328.
В возникновении эмоциональных нарушений при выходе человека из экстремальных условий участвует ряд факторов. Одним из них является реадаптация ретикулярной и гипоталамической систем к условиям обычной афферентации после длительного периода снижения реактивности. Это подтверждают исследования Ризена, наблюдавшего у животных (кошки, низшие обезьяны и шимпанзе) по окончании длительных экспериментов со строгой сенсорной депривацией резко выраженное эмоциональное возбуждение, доходившее до судорог. По его мнению, эмоциональные расстройства у животных являются следствием внезапного интенсивного сенсорного притока.
Как уже говорилось, выходу из сурдокамеры предшествует завершающий период эмоционального напряжения с типичной специфической картиной поведения. Конечно, завершающий этап психической напряженности в наших исследованиях, в которых участвовали в основном лица с сильным типом высшей нервной деятельности, не может рассматриваться как депрессивный период. Но общий фон настроения по отношению ко всему периоду длительной изоляции был у них явно снижен. Что же касается испытуемого Т., представителя слабого типа высшей нервной деятельности, то у него заключительный период напряженности протекал на фоне меланхолии. Такая цикличность в определенной степени моделирует соотношение эмоциональных фаз, свойственных как маниакально-депрессивному психозу, так и вообще циркулярным, периодическим колебаниям настроения. По нашим наблюдениям, более яркие формы послеизоляционного гипоманиакального синдрома давали лица возбудимого, безудержного типа, у которых, согласно И. П. Павлову, нет соответствующего умеряющего процесса торможения.
Так, у испытуемого Е. с сильным неуравновешенным типом высшей нервной деятельности после окончания эксперимента наблюдались повышенная двигательная и речевая активность, перескакивание в разговоре с одной мысли на другую. При исследовании внимания методом корректурной пробы он работал вдвое быстрее, чем перед началом опыта в сурдокамере, но количество ошибок увеличилось с 6 до 38. Окружающие предметы производили на него повышенное эмоциональное впечатление. В отчетном докладе он неоднократно возвращался к ощущениям, полученным от тюльпанов, подаренных ему при выходе из сурдокамеры, восторженно восклицал: «Какие прекрасные тюльпаны!», «Какая яркость и свежесть цветов!», «Я, кажется, никогда так не радовался и никогда не видел таких ярких тюльпанов!» Отчетное сообщение испытуемого было резко эмоциональным, образным, но недостаточно логичным и систематизированным. Период сурдокамерного испытания в его рассказе выглядел веселым и занимательным, хотя на самом деле тогда у него отмечались длительные периоды пониженного настроения.
В возникновении гипоманиакального состояния в постизоляционном периоде отчетливо виден психофизиологический механизм «разрешения», рассмотренный нами в главе V. По окончании изоляции вследствие снятия внутренних тормозов благодаря механизму генерализации и последовательного индуцированного возбуждения возникает гипоманиакальное состояние. К. тому же в наших экспериментах эмоция разрешения совпадала с торжественной обстановкой окончания опыта, которая усиливала эмоциональный подъем. А. Н. Божко рассказывает: «Радостные лица. Аплодисменты. Все сливается в одно сплошное радостное пятно. Запах цветов пьянит меня, и кажется, что я покачиваюсь от воздуха, от свободного пространства, от цветов и теплоты встречи» 329.
Известно, что длительная гипокинезия, обусловливаемая постельным режимом или пребыванием в камерах небольшого объема, ведет к нарушению двигательных автоматизмов, что проявляется в расстройстве таких целостных актов, как стояние и ходьба. Человек ходит в это время торопливо, шаги у него мелкие, семенящие, руки приподняты вперед и как бы находятся в постоянной готовности уберечь тело в случае падения.
Нарушение психомоторики отмечается в первые часы и дни у всех космонавтов по возвращении на Землю. Особенно выражены они были у А. Г. Николаева и В. И. Севастьянова после 18-суточного полета на «Союзе-9». Космонавты жаловались на общую слабость, болезненные ощущения в мышцах ног, спины, на неуверенность при поддержании вертикальной позы. Некоторое время после полета у них наблюдался явный распад двигательных структур при ходьбе. «…Нам с Виталием предложили самостоятельно пройти вдоль коридора…- пишет А. Г. Николаев.- Когда шли, мы заметно пошатывались… Передвижение сопровождалось… нервно-эмоциональным напряжением, полной концентрацией внимания на контроле за своими действиями и прилагаемыми усилиями. При ходьбе ноги широко расставлялись в стороны, чтобы удержать равновесие. При переносе одной ноги туловище переваливалось на другую опорную ногу. Голова была наклонена вперед и вниз, чтобы зрительно контролировать движение ног. Руки невольно вытягивались в стороны для поддержания равновесия. Шаги были короткими и нестабильными по длине. Походка носила «штампующий» характер, не выдерживалась прямая линия ходьбы» 330. Изменения в психомоторике были настолько значительными, что появилась необходимость страховать космонавтов при их передвижении. Усилия космонавтов при пользовании предметами в условиях земной гравитации также были неадекватными. В. И. Севастьянов рассказывает: «Привычным для невесомости минимальным мышечным усилием я снял с головы шлемофон — он выпал у меня из рук. Когда я поднял его, с удивлением обнаружил, что он имеет колоссальный вес. И последующие первые дни пребывания на Земле я часто ронял предметы, когда брал их с меньшими усилиями, чем этого требовал вес предмета»331. Г. С. Шонин пишет: «Еще в космосе получили команду: «Прежде чем покинуть корабль, надеть теплозащитные костюмы, на Земле низкая температура». Одевались мы довольно долго: вещи нам казались необычайно тяжелыми. Даже взмокли» 332. Аналогичные затруднения отмечали в первые дни и другие космонавты.
Как было показано в главе V, при переадаптации в состоянии невесомости в центральной нервной системе возникают новые стереотипы регулирования двигательной активности, перестраиваются тонические и динамические соотношения мышечных функций, кинематика двигательных актов, нижние конечности выключаются из таких процессов, как поддержание тела в вертикальном положении и ходьба. Последнее относится и к гипокинезии при постельном режиме.
Таким образом, при длительном пребывании в измененных условиях ряд автоматизмов, выработанных в обычной обстановке, утрачивается, забывается. Этап выхода характеризуется ломкой стереотипов, выработанных в измененных условиях, и восстановлением прежних. Полное же восстановление психических функций происходит на этапе реадаптации.
После окончания экспериментов в условиях строгой сенсорной депривации исследователи отмечали у испытуемых ряд нарушений в восприятии окружающей среды. Одним испытуемым окружающие предметы казались находящимися в одной плоскости, другими и стены помещения воспринимались то как «приближающиеся», то как «удаляющиеся». Наблюдалось ухудшение восприятия глубины предметов и нарушение постоянства их размеров.
Эти нарушения восприятия после окончания опытов со строгой сенсорной депривациеи, видимо, также можно объяснить ломкой динамических стереотипов, возникших в необычных условиях, при возвращении в обычные условия жизни.
