Недалеко от нашей деревушки, за озером, была лесная поляна — Черепово. Когда-то здесь сеяли овес, но теперь по всей поляне росли большие белые ромашки и красный клевер. Среди клевера и ромашек находил я кустики лесной земляники и подолгу сидел в траве, собирая вкусные ягоды.
Посреди поляны стояли невысокие, но очень пушистые сосны. Под соснами селились муравьи. Чуть в стороне от муравейников я всегда находил веселые семейки грибов маслят. Маслят было много. Они прятались под старыми сосновыми иглами и оттуда лукаво посматривали на меня своими желтыми головками-шляпками.
По краю поляны росла черемуха и рябина. Весной от цветов черемухи вся поляна была белой. А осенью, когда поспевала рябина, вокруг загорались красными фонариками рябиновые ягоды. К ягодам рябины собирались большие стаи беспокойных дроздов, и начинался шумный птичий праздник.
Откуда взялось среди глухого леса это веселое, светлое место? Откуда взялось само название поляны Черепово?
Когда-то здесь на поляне стояла лесная деревушка. В деревушке жили гончары. Но потом дома сгорели и люди ушли отсюда. Я разыскал в стороне старый, заброшенный колодец, а на месте бывшей гончарной мастерской нашел много глиняных черепков. Черепки встречались повсюду. Вот но этим-то глиняным черепкам и назвали светлое веселое место Черепово.
Поляна мне нравилась, но больше всего привлекали меня здесь не ягоды, не грибы, не птицы, а небольшой и не очень осторожный медведь, следы которого я встретил в своей первой дороге в лес.
Как-то, посетив поляну, я заметил свежий след этого медведя. След вел к соснам, к муравейникам. Один муравейник был разрыт. Муравьи взад и вперед бегали по своему разрушенному дому и, казалось, еще не успели понять, что произошло.
Медведь у муравейника был совсем недавно. Он заглянул и к малине, оборвал ягоды с крайнего куста и не спеша побрел в чащу. Теперь, подходя всякий раз к поляне, я останавливался и прислушивался, нет ли там медведя. Но по-прежнему он еще до меня успевал поворошить муравейники, покопаться в земле у дорожки и пособирать малину. Получалось, что мы оба живем неподалеку и нам нравятся одни и те же места. Выходило, что мы настоящие соседи, но пока не встречались и не познакомились друг с другом. А что если предложить этому медведю познакомиться?
По следам я точно узнал, что этот зверь не слишком маленький, чтобы сразу испугаться меня, и не очень большой, чтобы наотрез отказаться от знакомства с человеком. Скорей всего, это был медведь-подросток — вот почему он и бродит по тайге так легко и смело.
Именно таким, добродушным и доверчивым, я и представлял себе своего лесного соседа и даже придумал для него смешное имя «Черенок». Л как еще можно было назвать этого и не медведя и не медвежонка. Он действительно был как бы осколочком, черенком — и жил-то он в стороне от главных медвежьих владений, совсем рядом с людьми, и вел себя еще не так солидно, как его старшие собратья.
Вот для этого медвежонка Черенка я и приготовил первое угощение. У меня оставалось немного сгущенного молока. Я поставил банку с молоком на печку, молоко загустело и превратилось в настоящие тянучки. Банку с тянучкой я отнес на поляну и оставил на пеньке неподалеку от кустов черемухи.
Утром я тихо подходил к Черепову, прислушивался. Вот и сосны, и куст черемухи, вот и пенек, где вчера оставил я свое угощение. Около пенька трава была помята медвежьими лапами, а банка с тянучкой исчезла.
В этот раз я оставил на пеньке вареную рыбу и сухари и прикрыл их сверху тяжелыми сучьями, чтобы угощение не растащили птицы.
На следующее утро я снова был на поляне. Угощение с пенька исчезло, а сучья, которыми я прикрывал рыбу и сухари, валялись далеко в стороне.
Трава, смятая большими лапами, уже успела подняться, но была суха. Медведь походя стряхнул с листьев и стеблей утреннюю росу, и теперь широкая сухая полоса по поляне выдавала след Черепка. След от пенька тянулся к лесу.
Я радовался — второй день подряд Черепок наведывался к пеньку и, видимо, с удовольствием принимал мои подношения.
Теперь каждый день в одно и то же время я оставлял медведю на поляне завтрак. И очень скоро медведь запомнил не только пенек, но и час завтрака.
Усвоив эту науку, Черепок стал появляться около поляны незадолго до моего прихода. Я выкладывал на пенек рыбу, сухари, кусочки сахара и частенько слышал, как медведь, ворча и пофыркивая, бродит по кустам малины. Я оставлял завтрак, покидал поляну и издали наблюдал, как Черенок выбирается из чащи и поводит носом.
Да, это был небольшой медведь — ему еще не хватало настоящей медвежьей солидности он нетерпеливо косолапил к пеньку, не оглядываясь, не озираясь по сторонам. Из своего укрытия я не мог видеть, как он завтракает,— Черепка скрывали от меня сосны и кусты черемухи. Но вот завтрак оканчивался, и медведь снова появлялся на поляне.
Конечно, моих скромных подношений медведю не хватало для настоящего завтрака, и он отправлялся дальше на поиски пищи…
Черепок уходил. Я покидал свою засаду, тихо спускался к лодке, брал весло и не спеша плыл домой, вспоминая по дороге все, что было сегодня и представляя себе завтрашнюю встречу с медведем. И тогда мне очень хотелось прийти однажды на поляну пораньше, сесть возле пенька, дождаться, когда медведь покажется, подойдет к своему лесному столу, увидит, что там ничего нет, и сам попросит у меня угощения… И такой день наступил…
На поляну я пришел рано. Солнце только-только показалось за ветвями берез. Над клевером и ромашками еще плыли, покачиваясь, тонкие пленочки утреннего тумана. Еще не проснулись и не выбрались из муравейника муравьи. Я не подошел сразу к пеньку, а остановился около черемухи, присел на камень и стал ждать.
Ждал я недолго. В лесу раздался чуть слышный, глухой звук-щелчок «чик-чик…». Потом еще раз и ближе что-то «чикнуло» и смолкло. Последний раз «чик-чик» раздалось совсем близко, и на поляне появился Черепок.
Не оглядываясь и не прислушиваясь, Черепок смело направился к пеньку. Чем меньше оставалось ему до пенька, тем шаги его становились нетерпеливее и тем чаще потягивал он носом воздух, стараясь заранее угадать, какое лакомство ждет его сегодня.
Но пенек был пуст. Медведь остановился и так растерянно посмотрел вокруг, будто его очень сильно обидели.
Мне стало по-настоящему жаль Черепка, я хотел было шагнуть вперед и протянуть ему угощение, но медведь заметил меня. Нет, он не испугался, не рассердился. Он просто уставился на меня своими маленькими темными глазами, недовольно повел носом, потом повернулся и медленно пошел прочь.
Я боялся, что Черепок уйдет совсем, обидится и никогда больше не вернется к пеньку. Но медведь не ушел — он остановился на краю поляны и громко заворчал. Я тут же подошел к пеньку, положил на него и рыбу, и сухари, и сахар и быстро отошел к кусту черемухи.
И Черепок вернулся. Он удивленно посмотрел на меня, обошел пенек и принялся за завтрак.
Завтракал медведь аккуратно. Правой лапой чуть поворошил мои дары, а потом но частям стал отправлять их в рот. Если рыба или сухарь падали с лапы, медведь тут же наклонялся, старательно разгребал траву и уже языком подхватывал из травы упавший кусочек.
И рыба, и сахар, и сухари быстро исчезли с пенька. Черенок осмотрел все вокруг, еще раз старательно поворошил траву, видимо, что-то там нашел, облизнулся, приподнялся на задних лапах и уставился на меня.
Он вытянул в мою сторону нос, склонил набок голову, опустил к животу передние лапы и всем своим видом будто говорил мне: «Ну, посмотри на меня, пожалуйста. Ну, неужели тебе жалко для своего друга еще немного сухарей или, на худой случай, две-три рыбешки?»
Рыбы у меня больше не было, в рюкзаке оставалось лишь немного сухарей, которые я припас себе на дорогу. Но что не сделаешь ради настоящей дружбы, и я протянул Черенку все свои сухари.
Лакомство из рук медведь, конечно, не взял. Он отошел в сторону, терпеливо дождался, когда я положу на пенек угощение, когда отойду от пенька, и только потом вернулся, быстро умял сухари, снова поднялся на задних лапах и снова состроил просящую рожицу.
Голова Черепка наклонялась то вправо, то влево, нос то опускался, то поднимался, глаза его то поглядывали на меня исподлобья, то смотрели прямо, просяще и трогательно.
Как ответить ему. как объяснить, что у меня больше ничего нет? Наших слов медведь не понимает, и тогда я тоже заговорил с Черепком жестами. В ответ я тоже покачивал головой, разводил руками, будто вместе с ним сожалел, что у меня больше ничего не осталось. Поймет ли он меня? И Черенок как будто все понял. Он перестал выпрашивать, опустил нос и, медленно переставляя лапы, поплелся в лес.
Прошел день. Утром в положенный срок я снова пришел на поляну, но там уже бродил медведь. Я хотел было подойти к пеньку, но Черепок заметил меня и быстро закосолапил в мою сторону.
Я остановился. Медведь подошел совсем близко, уселся на задние лапы и, как вчера, принялся выпрашивать у меня угощение. Я хотел пройти дальше к пеньку и положить туда завтрак, сделал шаг вперед, но Черенок загородил мне дорогу. Он опустился на все четыре лапы, сердито посмотрел на меня и громко заворчал. Я попытался объяснить медведю жестами, что сейчас там вон, у пенька, отдам ему все, что принес… Сейчас, сейчас, только пропусти меня вперед… Но Черепок то ли не понял, то ли не желал меня понимать. Он еще громче заворчал и принялся топтаться на месте, будто объяснял мне, что дорога вперед закрыта.
Медведь сердился уже по-настоящему, и мне пришлось отступить. Я хотел уйти совсем, но так просто отпускать меня Черепок не желал. Он забежал вперед, остановился на тропе, загородил мне дорогу к озеру и снова сердито заворчал.
Я находился в крайне глупом положении — медведь отказывался уступить мне дорогу, не отпускал из леса, и я ничего не мог поделать. И тут простая мысль пришла мне в голову: «Л что, если откупиться от него?» Я развязал рюкзак, достал сверток, и медведь тут же перестал рычать.
Я уже подходил к лодке, когда сзади услышал сопение. Я оглянулся — сзади но троне быстро шел Черепок. Что еще придумал этот зверь? Убегать от него мне не хотелось — не хотелось показывать ему, что я струсил. Я обернулся к нему и остановился. Остановился неожиданно и Черепок. Остановился, сел на задние лапы* и принялся покачивать головой, как у пенька, когда просил у меня угощение. Ну, что я мог сказать этому глупому зверю, который за кусок сухаря готов был и веселить, и растерзать меня. Я махнул Черепку на прощание рукой и сел в лодку.
С тех пор медведь всегда провожал меня с поляны до самой лодки. Шел он сзади, выдерживая почтительное расстоя’ние. Когда я останавливался на тропе и оборачивался к нему, он замирал на месте. Но стоило мне сесть в лодку и чуть отплыть от берега, как медведь тут же оказывался на берегу и порой очень зло ворчал.
Чуть позже Черепок научился и встречать меня у причала. И теперь, приставая к берегу, я всегда видел его довольную, улыбающуюся морду.
Да, мой четвероногий друг умел улыбаться, но улыбался он только носом и глазами. Он морщил нос, чуть прищуривал глаза.
Как-то я приехал немного позже. Медведь расхаживал уже по берегу. Он ломал кусты, выворачивал с корнями сухие елки, глухо рычал и немного успокоился только тогда, когда увидел мою лодку. Я затащил лодку на берег, взял рюкзак, шагнул к Черенку, но он не сдвинулся с места.
Наши отношения не были столь близкими, чтобы я мог подойти к медведю, похлопать его по плечу и запросто сказать: «Ну-ка, друг, уступи дорогу». И я принялся жестами и словами издали объяснять ему, что недоволен его упрямством. Но медведь и слушать меня не хотел. Больше того, он несговорчиво фыркнул и далеко отшвырнул в сторону попавшуюся ему под лапу сухую валежину.
Медведь был рассержен и, видимо, не желал мириться. Мне не оставалось ничего другого, как сесть в лодку и отправиться домой. Я оттолкнул от берега лодку, кинул в нос лодки рюкзак, взял весло, и Черепок тут же стих. Но я все-таки уплывал. Его шутки мне уже надоели, и я совсем не хотел, чтобы вот так, шутя, этот зверь ни с того ни с сего огрел меня своей тяжелой лапой. Я уплывал все дальше и дальше — и тут сзади, на берегу раздался настоящий плач…
Не так давно на берегу точно такого же озера убили медведицу и медвежонка. Другому медвежонку удалось убежать. И на следующий день я услышал, как плакал оставшийся в живых медвежонок-сирота. В лесу, в диком безлюдном лесу, я услышал настоящий плач человека. Я тут же пошел на помощь, но увидел следы маленького медвежонка. Медвежонок мне не показался. Он ходил по кустам можжевельника, по зарослям елочек, ходил там, где только вчера бродила его мать, и плакал.
Сначала медвежонок просто голосил, повторяя подряд один и тот же тоскливый звук. Потом этот односложный крик остановился и сразу перешел в долгий и безнадежный призыв — лесной сирота звал свою погибшую мать и жаловался лесу…
И сейчас я не только услышал, но и увидел, как убивается в горе медведь…
Что-то причитая, Черепок опустил голову к земле и прикрыл ее лапой. Он был уже совсем взрослым медведем, в его голосе нет-нет да и проскальзывали басовые нотки, но он все-таки по-настоящему плакал, как плакал маленький медвежонок-сирота.
Я повернул лодку. Медведь видел, что я плыву к нему, но остановить свое горе не мог. Потом Черепок, посапывая и пошмыгивая носом, понуро поплелся впереди меня к поляне. Я шел следом, и мне, честное слово, было очень неловко перед медведем.
Я окликнул своего реву. Он остановился и, глядя куда-то в сторону, послушно ждал, когда я развяжу рюкзак и положу прямо на тропу все, что принес ему сегодня.
С тех нор пенек на поляне редко дожидался нас. Мы чаще встречались прямо на берегу. Медведь здесь завтракал. Я разговаривал с ним. Потом мы расходились — медведь в лес, а я на озеро.