Всю трону до Верхнего озера я знал почти наизусть. От лесной деревушки, где жили пастухи, я плыл сначала на лодке. Лодку оставлял в конце озера, на берегу мелкого заросшего залива, и по чуть приметной тропе шел к дальнему таежному озеру, которое и Петро, и Василий называли Верхним. Старая, давно не хоженная лесная дорожка миновала поляну и осторожно пробиралась между двумя угрюмыми елями.
Эти ели всегда казались мне воротами в лес. Здесь я обычно останавливался, курил и только потом шел дальше через густой, слепой ельник. Ельник оканчивался, и очень скоро над тропой нависала высокая и кривая береза с наростом плоского узорчатого гриба. До этой березы было всего пятнадцать минут быстрого шага. И почти сразу за березой встречал я обычно следы медведя.
Сегодняшние свежие следы уже лежали на моей тропе, и я еще раз убедился, что этот медведь выходит на прогулку когда ему вздумается по-моему, у него не было никакого определенного распорядка дня. Он мог появиться около березы и днем, и вечером, и утром. Выйдя на тропу, этот зверь брел дальше к болоту, но пути задерживался чуть ли не у каждой кротовой норы, иногда рылся в кустах, сворачивал на лесную поляну и так, не торопясь, добирался до ягодного болота, которое именовалось Первым Сокольим.
Никаких соколов рядом с болотом за все время я так и не увидел, но ягоды на Первом Сокольем были, и медведь их собирал. Густой мокрый мох долго хранил следы зверя. Медведь крутился около ягодных кустов, мял их, обсасывал кисти голубики, обрывал бруснику вместе с листьями и всегда успевал уйти с болота до моего появления.
Кто он? Он не велик. Василий, пожалуй, оценил бы его солидность в пудах: «Медвежонок пудов на пять». Может быть, но меня интересовал прежде всего характер этого зверя. В следах не было последовательности. Медведь крутился по ягоднику бестолково, бродил по своим старым дорогам, где ягоды уже были оборваны, терял здесь много времени, вместо того чтобы пройти сразу чуть дальше.
Не задумывался этот медведь, видимо, и обо мне, не искал встречи с человеком, а мои следы просто игнорировал. Иногда я ждал его у края болота, ждал подолгу, другой раз издали слышал, как брел он по кустам, но увидеть так и не увидел. Позже, изучив пути и время прогулок этого животного, я пришел к выводу, что встретиться с ним на тропе так же трудно, как с человеком, который никогда не знает сам, что он будет делать в следующую минуту. Это был какой-то дурной, бестолковый медведь.
И оставлял дурного медведя в покое и шел дальше, зная всякий раз, что совсем скоро встречу следы еще одного медведя.
Первое Соколье болото податливо нахлюпывало под моими ногами, пофыркивало сырым торфом и оставалось позади. Снова мою трону сжимал непролазной стеной черный ельник. В этом месте с лесной дорожки я часто вспугивал рябчиков. Рябчики, наверное, уже привыкли ко мне и далеко не улетали. Они рассаживались но еловым ветвям и с любопытством крутили головками, провожая меня дальше.
Сухой еловый остров заканчивался, и начиналось еще одно болото, которое именовалось Вторым Сокольим. Со Второго Сокольего болота и начинались владения еще одного медведя. Еловый остров, который я только что миновал, был как бы ничейной территорией, своеобразной вспаханной полосой — ни один из соседей сюда, кажется, никогда не заглядывал: муравейники стояли нетронутыми, черничник был не объеден.
Хозяин Второго Сокольего болота оставлял после себя неторопливые тяжелые следы. Первый раз я вступал на территорию этого медвежьего «дома» осторожно, старался не попадать своим сапогом в отпечаток медвежьей лапы, старался ничем не выдать своего присутствия в чужих владениях. Но на следующий день свежих следов медведя на тропе я не обнаружил: медведь, видимо, узнал обо мне и обошел мои следы стороной, но кустам.
Так повторялось несколько дней подряд — зверь на трону старался не выходить. Угрюмая осторожность этого медведя, его недоверие к чужому вызвали у меня откровенное уважение, и я дал медведю имя. С тех пор от Второго Сокольего болота до Верхнего озера я ходил но троне, которая принадлежала «Леснику». Он должен быть хмурым и даже немного сердитым, этот Лесник. А встретив тебя, должен посмотреть в твою сторону пристально, выжидающе, будто желая спросить: «Кто ты и что скажешь?»
Но до каких-либо разговоров между нами было еще далеко. Медведь по-прежнему сторонился меня, старался не пользоваться тропой, которую волей-неволей захватил я. а я. честное слово, немного побаивался этого угрюмого, скрытного зверя.
На Верхнем озере я ловил рыбу, плавал на плоту вдоль заросших заливов и старался перехитрить щук. Озеро мне нравилось, оно будто звало меня к себе, и я навещал эту тайную глубокую воду таежного озера каждый день и каждый день встречал свежие следы Лесника.
Лесник по-прежнему уходил от меня, избегал встречи, оставляя мне лишь широкие глубокие следы на мягкой белой глине около вывороченных с корнями деревьев. Другой раз следы затекали водой на моих глазах — медведь только-только был здесь. Я останавливался, ждал, когда он уйдет подальше. Порой мне казалось, что зверь где-то совсем рядом и тоже ждет и откуда-то пристально смотрит на меня. Лес молчал. Молчали птицы. Хотелось как-то снять это тягостное напряжение, прогнать от себя мысли: где медведь, следит ли за мной? А вдруг?.. Но я не решался даже закурить, чтобы лишний раз не выдать себя. Не шевелясь, я стоял около свежих следов медведя минут пять — десять, потом осторожно шел дальше. А на обратном пути с озера снова видел его следы, только что оставленные на троне: Лесник снова проверяет свою дорогу. Следы человека, его запах не могли не беспокоить медведя: ведь мои следы лежали в его «доме».
Что-то надо было предпринимать. Конечно, проще было бы встретиться с ним и все-все ему объяснить. Но как это сделать? Этого я не знал. А уходить не хотелось. Тайный лесной зверь тянул к себе, и я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что теперь хожу в лес только для того, чтобы встретиться и как-то объясниться с Лесником.
Теперь, добравшись до Второго Сокольего болота, я стал оставлять на тропе свои знаки: делал ножом метки на вывороченных еловых корнях, ронял на тропу стружки с рябиновой палочки, оставлял на камнях пустые спичечные коробки и яркие бумажки от сигаретных пачек. Я не боялся уже курить в дороге, и Лесник не уходил, не сторонился моих своеобразных заявок, но, как и в самом начале, тихо и тайно бродил за мной следом.
Мы с ним жили как бы в одном доме без перегородок, но ни разу не встречались, не видели друг друга. Я его не видел — это точно. А как он?
Спичечные коробки и яркие бумажки от сигаретных пачек оставались нетронутыми, но каждая новая отметка человека на тропе все-таки задерживала зверя. Перед каждым предметом, недавно появившимся в лесу, Лесник останавливался за несколько шагов, а потом только шел дальше.
Иногда я возвращался с озера в сумерках. В темноте но тропе приходилось идти осторожно, чтобы не поранить лицо об острые еловые сучки. Я часто прислушивался, старался разобрать ночные голоса. Порой, услышав странный лесной звук, я останавливался. Во время таких остановок мне не раз приходил на память угрюмый характер Лесника. Вряд ли этот зверь потерпит шутки и фамильярность, за которые сейчас в темноте можно было принять любой мой неосторожный шаг.
В середине августа дни умирали раньше и быстрей. Ночные дороги по лесу стали повторяться чаще, и смутная тревога теперь почти не покидала меня. Мои хождения на Верхнее озеро казались мне какой-то странной охотой. Кого за кем? И я часто ловил себя на привычном для зверовых охот движении правой руки к рукоятке охотничьего ножа — этот нож теперь был всегда со мной.
Теперь, возвращаясь домой с озера, я с беспокойством обнаруживал, что Лесник подходил сегодня еще ближе к моему вечернему костру. Что он хотел? Выгнать меня, рассчитаться со мной или по-своему попросить убраться из чужих владений подобру-поздорову?
Дальше продолжаться так не могло. Я уже собирался принять решение: уйти из тайги и забыть дорогу к Верхнему озеру. Но Лесник меня опередил. Он пришел сам, пришел вечером перед туманом и встал на высоком берегу почти надо мной.
Мой щенок Верный был еще недостаточно силен, чтобы бежать рядом со мной но таежной троне, а носить его по лесу на руках, когда за мной «охотился» угрюмый медведь, я не решился. Поэтому щенка рядом со мной на Верхнем озере не было, и никто не мог подсказать мне вовремя, что медведь стоит совсем близко и пристально смотрит на меня.
Вечером, подогнав к берегу плот, я разводил костер и варил уху. Костер был у меня обычно небольшим, но дымным. Я подкладывал в огонь большие шершавые листья папоротника и отдыхал в дыму от комаров. И на этот раз, сварив уху, я сидел около дымного костра. И тут что-то беспокойно подтолкнуло меня и заставило насторожиться.
Все было тихо. Солнце скатилось за лес, и полоска противоположного берега чуть-чуть затуманилась. Я повел глазами по упавшему стволу ели. по зарослям малины и папоротника. Никого нигде не было. Я медленно поднял глаза вверх. И там, где тропа начинала круто спускаться к воде, сзади себя увидел медведя.
Он стоял почти рядом, большой, сильный и удивительно добрый, будто хороший хозяин, что зашел в свою избу посмотреть, кто это пожаловал к нему в гости, и радушно поздороваться с гостями. Он стоял на тропе открыто, спокойно и даже не водил носом. В его позе не было ни вызова, ни злости, ни бычьего упрямства, ни желания разделаться со мной.
Я хорошо запомнил его глаза, глубокие, пристальные. Запомнил и его уши. короткие, чуть прижатые к голове.
Я невольно шевельнулся — он не ушел, даже не переступил с лапы на лапу. Нужно было, наверное, как-то объяснить ему, кто я, нужно было что-то сказать… Но моя скованность не проходила.
Потом Лесник ушел. Ушел он спокойно и медленно, будто все выяснил, все узнал.
Я внимательно осмотрел его сегодняшние следы, и эти следы рассказали мне, что медведь вышел на берег озера не из чащи, а пришел прямо по тропе, что шел он не на водопой, ибо на его пути уже встречался глубокий лесной ручей с чистой родниковой водой. Он шел ко мне осторожно, но не крался. А на обратном пути его не остановили ни спичечный коробок, ни пустая пачка из-под сигарет — на яркую бумажку он просто наступил.
После нашей встречи в лесу почти ничего не изменилось, но мне стало легче ходить на озеро, а медведь принял территорию человека в своем «доме» и уважал мой личный участок на берегу озера, где оставались мои удочки, котелок, топор. За вещи я был всегда спокоен.
А еще я знал, что теперь любая встреча с Лесником на таежной тропе окончится обязательно мирно. С этим медведем я встречался потом не раз. Завидев меня, он обычно останавливался, видимо, сердился, но никогда не рычал и не фыркал. Я не хотел терять доброго соседа и просто уходил, а утром точно устанавливал по следам, что Лесник и на этот раз не свернул в сторону, а шел следом за мной, провожая человека до границы своего хозяйства.