В обычных условиях человек постоянно производит, передает и потребляет большое количество информации, которую разделяют на три вида: личная, имеющая ценность для узкого круга лиц, обычно связанных родственными или дружескими отношениями; специальная, имеющая ценность в пределах формальных социальных групп; массовая, передающаяся средствами массовой информации.
В экстремальных условиях единственным источником информации о близких людях, о событиях в мире и на родине, о достижениях в науке, спорте и т. д. является радио. Диапазон передач информации на «борт» колеблется от периодических радиопереговоров во время полетов на самолетах и космических кораблях до чрезвычайно редких, лаконичных деловых телеграмм для командного состава подводных лодок. Прохождение радиограмм на антарктические станции в течение длительного времени могут затруднять электромагнитные бури.
По мере увеличения времени похода подводной лодки у моряков возрастает потребность в информации о событиях на родине и в мире, о родственниках и т. д. При появлении возможности послушать радиопередачи моряки всегда проявляют оживленный интерес к ним. В длительных походах мы наблюдали у подводников невротические состояния, явно обусловленные отсутствием информации о больных родственниках, беременных женах, о зачислении в учебное заведение, предоставлении квартиры и т. д. При этом развивалось состояние тревожности, депрессия, нарушался сон. В ряде случаев приходилось прибегать к медикаментозному лечению. При получении людьми интересующей их информации, даже отрицательной (отказ в приеме в учебное заведение, в предоставлении квартиры и т. д.), все невротические явления полностью исчезали.
По дневниковым записям Э. Бишопа, сделанным во время трансатлантического плавания на плоту, можно четко проследить, как менялось в худшую сторону настроение членов экипажа из-за ограничения личностно значимой информации22. Автор, в частности, приводит описание реактивно-невротического состояния, развивающегося при получении одним из членов экипажа сообщения о заболевании жены и невозможности узнать о протекании послеоперационного периода.
Космонавты с первых же полетов испытывали потребность в получении различной информации. «Меня интересовали дела отряда, настроение ребят, новости страны,- рассказывал после полета А. Г. Николаев.- Тут газету не прочтешь»23. Эта потребность особенно отчетливо стала проявляться по мере увеличения продолжительности полетов на орбитальных станциях. «Официальные разговоры по радио с Землей, связанные в основном с выполнением космической программы, «приедались», как и всевозможные радиограммы с цифрами, указаниями. Настроение менялось, когда на связь выходили люди, не связанные непосредственно с управлением полетом. Хотелось хоть немного отвлечься. Приятно было побеседовать с корреспондентами, они вносили свежую эмоциональную струю в нашу жизнь»24. В последующих полетах для экипажей орбитальных станций стали готовиться специальные выпуски «Последних известий», а также проводиться встречи с семьями с помощью телевидения.
В наших (О. Н. Кузнецов и В. И. Лебедев) экспериментах испытуемые, проходившие длительные сурдокамерные испытания, в своих отчетах постоянно отмечали, что им очень хотелось знать, как живут близкие родственники и друзья, какие события происходят в стране и в мире. Их интересовали даже такие, казалось бы, мелочи, как погода. Г. Т. Береговой записал в своем дневнике: «…мне захотелось узнать: какая там, за стенами, сейчас погода? Ужас как захотелось, до чертиков!» Во время годичного эксперимента в условиях термокамеры испытатель А. Н. Божко писал: «Страдаем от изоляции, от недостатка информации…» Он отметил, что те редкие телепередачи, которые передают в камеру, всегда приносят большое удовлетворение. Вот что рассказывает М. Сифр об утолении информационного голода, когда он нашел два обрывка старых газет: «Боже, до чего интересно читать «Происшествия»! Я никогда раньше не читал этого раздела, но теперь как утопающий за соломинку цепляюсь за самые незначительные события повседневной жизни на поверхности» 25. У врача-испытуемого, участвовавшего в длительном сурдокамерном эксперименте, тяжело заболела дочь. Отсутствие информации о состоянии ее здоровья вызвало у него эмоциональную напряженность, тревожность, он с трудом отвлекался от мыслей о дочери при несении «полетных» вахт и проведении различных экспериментов.
Потребность в информации из внешнего мира о близких, о событиях в стране и т. д. четко прослеживается и в экспедиционных условиях. «Мы никогда не прерывали связи с цивилизованным миром,- пишет Р. Бэрд,- и вести, как веселые, так и печальные, долетали до нас… В те вечера, когда радистам не удавалось поймать последние известия, в Маленькой Америке (название антарктической станции.- В. Л.) становилось уныло»26.
Говоря о причинах, вызывающих эмоциональную напряженность на арктических и высокогорных метеорологических станциях, зимовщики на второе место после конфликтов ставят задержку корреспонденции. Особенно остро они реагируют на сообщения о несчастных случаях и болезнях, происходящих с близкими родственниками на Большой земле, будучи лишены возможности получить сведения о дальнейшем течении заболеваний.
Одной из причин, вызывающих развитие эмоциональной неустойчивости и бессонницу у полярников, врачи станций считают отсутствие личностно-значимой информации. Характерны в этом отношении посмертно опубликованные записи научного сотрудника П. Кутузова.
«1 апреля: «А настроение невеселое. Хандра объясняется очень просто: вот уж три недели нет никаких радиограмм».
5 октября: «На душе смутно. Уже давно не было радиограмм с Большой земли. Создается впечатление, что всеми забыт, и это обидно. Хуже всего, что падает настроение, а с ним — и желание работать».
30 ноября: «Меня же угнетало хроническое отсутствие радиограмм. По возвращении на Большую землю я с уверенностью могу сказать, что никакие физические и нравственные трудности здесь, в Антарктиде, не так страшны, как вот это безмолвие, с которым ты за 16 тысяч километров ничего не можешь поделать» 27.
Полная информационная изоляция, не допускающая никакого общения с внешним миром, товарищами по заключению и даже с тюремщиками, входила в систему содержания политических заключенных в царской России. «Со всех сторон нас обступала тайна и окружала неизвестность,- писала 3. Фигнер,- не было ни свиданий, ни переписки с родными. Ни одна весть не должна была ни приходить к нам, ни исходить от нас. Ни о ком и ни о чем не должны были мы знать…» 28
Одиночное заключение в сочетании с лишением личностно-значимой информации было направлено на то, чтобы сломить волю политических заключенных, разрушить их психику и тем самым сделать непригодными к дальнейшей революционной борьбе. Ф. Э. Дзержинский, будучи узником Варшавской цитадели, в своем дневнике отмечал: «То, что больше всего угнетает, с чем заключенные не в состоянии примириться, это таинственность этого здания, таинственность жизни в нем, это режим, направленный на то, чтобы каждый из заключенных знал только о себе, и то не все, а как можно меньше» 29.
М. М. Ханаиашвили на основании большого количества фактов приходит к выводу, что длительное ограничение поступления обычной, но личностно-значимой информации является фактором, который вызывает у людей неврозоподобные состояния и выраженные неврозы 30.
