Так что был я чрезвычайно рад, когда на третий, что ли, день поутру заявились к нам, а точнее к себе, хозяева зимовья – два мужичка, Петя Пикалов и его друг, забыл, как звали.  Поначалу довольно хмуро на нас поглядывали, и разговор никак не клеился. Если б я был один, могли бы и по жопе мешалкой надавать. Но Изочка была для них, как чудное виденье и гений чистой красоты в одном флаконе.  Поначалу они ее ужасно стеснялись, но она с ними щебетала, щебетала и расщебетала.  Днем они сходили за кедровыми шишками, потом их обработали и нас угостили, а с вечера за чаем-ужином начались бесконечные разговоры.

Я это давно заметил: народ в глуши словно всю жизнь ждет, чтобы выговориться перед человеком с Большой Земли. А если еще попадется неземное созданье вроде Изабеллы, то поток вообще неудержимый и нескончаемый, будь у человека хоть сколь угодно темное прошлое.  В Сибири ж других встретить трудно. Наверно, это в натуре человека – покрасоваться, даже когда красоваться особо нечем. Так, жизненная труха, ну разве что экзотичная труха.

Экзотика, конечно, мрачная. Они нам растолковали, где обиняками, а где и напрямую, что большинство народу в тех местах – потомки немногих выживших переселенцев тридцатых. Ну, известное дело: ликвидация кулачества как класса и прочие сталинские выкрутасы.  Кидали людей голеньких на мороз: выживайте, ребята, Дарвин вам в помощь. Сколько времени прошло, а все больно. Немудрено, что они на всех иных-прочих немного волком смотрят.  И ничего хорошего ни от кого не ждут; меньше всего от чужих. Продолжить чтение →

Я брел, заложив тяжелое ружье на плечи, держась одной рукой за шейку приклада, а другой за ствол. Так себя в шею ружьем толкаешь, и идти вроде бы легче. Самообман, конечно. Справа море, слева камыши, глаза б мои их не видели. Место было как-то по-особому пустынно, только шорох камыша под ветром да плеск воды под ногами. Редко-редко в камышах вспархивали утки, но стрелять их и доставать – благодарю покорно. Да и не найдешь ни черта, хоть неделю ищи. Пару змеюк разве что найдешь. Или они тебя найдут.

Солнце начало клониться все ниже, заваливаясь за растрепанные тучки, а я все волочился, только ноги заплетались сильнее и сильнее. Остановился передохнуть. Еще одна ночь в камышах, подумал я с тоской, поддергивая штаны. Штаны уже совершенно не держались, так и норовили свалиться вместе с поясом. Ощущение было такое, будто я потерял половину своего веса за неполные сутки, хотя и до начала всего этого свинства особо жирным не был.

Я пошатнулся, жалобно вздохнул, глянул вперед – и так и вперился глазами в горизонт. Там чернела какая-то вертикальная полоска, но что оно такое, разглядеть было невозможно. Ясно только, что не дерево – откуда здесь деревья, в этой помеси пустыни, моря и болота? Значит, дело рук человеческих. Сюда бы ту злосчастную подзорную трубу… Ладно, плевать. Раз на горизонте, значит, километра четыре. Добредем как-нибудь. Продолжить чтение →

Придется, наверно, рассказать эту историю до конца, хотя уже в этом пункте все вроде закруглено, порок наказан, добродетель более или менее торжествует, правда, не совсем в белых одеждах, а несколько замаранная в процессе, но жизнь, она всегда с говнецом. А вот в том, что случилось дальше, имела место некая лабуда, и есть соблазн ее опустить и на том закруглиться. Но уж давным-давно, принимаясь за эти были, я поклялся себе излагать «все как дело было», раз у меня такой жанр. Любой рассказчик знает, что не всегда кристально ясно, как же оно вправду было, и иногда кажется вот так, а немного погодя получается иначе, с небольшим сдвигом, от которого все может вообще пойти наперекосяк. И вот ты пялишься на эти картинки и не можешь взять в толк, что к чему: ведь вроде и так было, и эдак, а уж как могло бы быть, так это вообще туши фонарь. А посему лучше рассказать поподробнее, чем что-то отсечь. Тут одно утешение: если в рассказе получится эта самая лабуда, так она и в жизни была не лучше.

А было так. Ушли мы, никем, похоже, не замеченные, в тот левый приток, куда я давеча хотел было спрятаться, а потом раздумал. И перли вверх по нему весь остаток дня и полночи. Течение несильное, но когда с ним воюешь час за часом, получается довольно противно. Берега по-прежнему отменно красивые, сплошные хвойные леса, однако я это механически только отмечал, не до того было, а в основном радовался безлюдью. Места болотистые, людям там делать совершенно нечего, деревень нет. Даже рыбаки туда не суются; по болоту к берегу не подойдешь, по реке на лодке тоже не пробьешься – часты старые завалы и бобровые плотины. Мы их обносили, и это было тяжко и грязно, но я все равно потихоньку ликовал: людские глаза нам совершенно ни к чему. Продолжить чтение →

Помню, жрать хотелось так, что хлеб с салом таял во рту, как шоколадка, и со сладострастным бульканьем пролетал в молодую глотку. А глаза – глаза  пожирали тайгу за рекой, прямо втягивали вид взасос. С кручи над пристанью обзор был как в песне, или в кино, или во сне-полусне, и не верилось, что все взаправду. Отчетливый зазор вылез между мной и реальностью.  Клянусь, прямо сомнения одолели – я это или не я, и что такое я, зачем я, в особенности почему я – тут, хотя в общем-то был домашний юноша, если я правильно помню.  Вывих какой-то получился с этим «я» – так давил кругозор. Остальное тоже.

За рекой, сколько видно, разлеглась тайга, все тайга и тайга, прямо как в книжках – бесконечность в натуре, с оторочкой туманно-синих гор где-то по-за горизонтом, ершистая  мрачная зелень в темных полосах увалов и еще более темных, подвижных пятнах от некрупных облаков, плывущих по бледно-цветастому небу геометрически правильными, орнаментальными рядами.  Примерно так.  И еще мысль: сюда канешь, и с концами, как дождинка в ливень. Ни следа не останется. Тень памяти, в лучшем случае.

Прямо внизу, под кручей, торчала трухлявая, замызганная пристань; сбоку – кочкастый аэродром с коровьими лепешками; позади – пыльное, кондовое, нелепое забайкальское село. Там редкие людишки снуют по своим муравьиным делам. Ну и пусть их, мне не до них. Глаза, как магнитом, тянула дикая, пустая даль.  Меня сюда волоком волокло во снах и мечтах, но наяву я тут слегка трусил или, скажем так, потерялся.  Наверно, потому как был один. Я ж говорю – вроде я, а вроде и не очень я. Какой-то кисель из восторга, страха, предстартовой лихорадки и мелкой-мелкой дрожи за пазухой. Продолжить чтение →

И еще два дня я брел параллельно с этой сволотой, а на третий я их потерял. Но по порядку.

Вид местности в эти дни стал заметно меняться, подъемы стали длиннее, а спуски короче и круче. Водораздельный хребет маячил уже близко, казалось, рукой подать, но я знал, что туда еще топать и топать. В горах расстояния совсем не те, что на равнине, и поначалу постоянно обманываешься. Тайга чуть поредела. У реки, правда, была все та же чащоба стеной, но на хребтах все чаще попадались каменистые проплешины, и здесь хорошо было устраивать под каменными навесами ночлеги.

С охотой начало потихоньку налаживаться. Я много стрелял из лука – в гнилые деревья или в выворотни, сберегая стрелы. Оружие очень быстро стало привычным, словно всю жизнь с ним охотился, и на второй день рано утром я подстрелил на галечнике глухаря. Раньше мне приходилось только читать про эту охоту – как глухари собираются у реки глотать гальку, которой они  перетирают хвою в мускулистом желудке. Я весь затрясся, когда увидел одно из этих огромных, каких-то доисторических существ в дюжине шагов от себя: почему-то обычно невероятно сторожкие птицы немного дуреют, склевывая гальку, и подпускают совсем близко. Стрела пробила это чудище насквозь, и все равно мне пришлось побегать за ним в истерике по берегу, отсекая его от леса, прежде чем я сообразил остановиться и добить его вторым выстрелом. Продолжить чтение →

Не знаю, может, Петя со своим другом готовы были всю свою жизнь пересказать, и не один раз.  Они так и говорили: живите тут, сколько хотите. Однако нам нужно было поторапливаться, хоть у меня и подрагивали еще колени от слабости.  В двух зимовьях на сибаритство да болезнь вылетела целая неделя, а мы только чуточку откусили от неведомо какой длины маршрута, и был полный туман, как с него теперь выходить, если вообще удастся живыми дойти до конца.  В чем возникли определенные сомнения.  Ну, по крайней мере у нас теперь была стоющая цель – куда-то дойти; о большинстве ж людей и этого не скажешь. Чем не стоическая поза.

Ребята пугали нас порогом Кенгел: там, мол, недавно перевернулась моторка. Никто, правда, не утонул, но снаряжения было утеряно порядочно.  Не знаю уж, как надо было нажраться, чтобы там перевернуться.  Я этот знаменитый порог и не заметил бы, если б не разговоры.  Так, небольшая приятная быстринка да камень по фарватеру, вот и весь порог.  А дальше пошли плесы все шире и шире, течение все медленнее, пока местами не сдохло совсем. Не река, а цепь озер чудовищной ширины, и приходилось пыхтеть с утра до вечера, чтоб хоть куда-то продвинуться.  Ощущение было такое, что я врукопашную воюю с самим Пространством.  Машешь веслом с утра до вечера, вроде уж тысячу лет машешь, а кругом все то же, и уж никакой веры, что когда-нибудь будет конец.

Очень надоедал дождь; теперь он шел каждый день. В лодке я сооружал Изочке домик из здоровенного куска полиэтилена, которым мы на стоянке укрывали палатку.  Для тепла я ей давал в руку толстую горящую свечку, и ей там было сухо и уютно, так что я иногда слышал, как она там потихоньку похрапывет, но свечку из рук не выпускает.  Моя лапонька.  Продолжить чтение →

Ночь была из тех, что помнятся всю жизнь, хотя и довольно однообразная. Я жег костер, дремал, приходил в себя от дрожи, потом снова жег костер, придремывая и подрагивая. Камыши свивал в плотные жгуты, так они дольше горят и дают больше жару. Один раз с дикой усталости совсем было заснул, и постель моя занялась, но вовремя вскочил. Только сапог чуть-чуть подпалил.

Мыслей особых никаких не было, а те, что мелькали, были какие-то коротенькие и прямые, без извилин и разветвлений. Ну, типа насколько меня вообще хватит, и как бы воды с собой взять да уточку на заре подстрелить, и не загноилась бы картечная ранка – она все побаливала. Но болело столько и в стольких местах, что мысль насчет ранки никак не выпирала.

Даже про эту сволочь Олега подумалось только, что вот, действительно, сволочь, но как-то без особой горячности подумалось. Очень далеко все отошло, словно в бинокль с обратной стононы смотришь, и многое по-другому видится. Вот эта парочка, например. Никакие они не злодеи, а просто очень несчастные люди. Захотелось им с публикой высокого разбора познакомиться да на шармака оттянуться, а тут такой облом. Но живых людей стрелять – это, конечно, лишнее. За такое можно по попке а-на-на схлопотать. Продолжить чтение →

На третий день появились признаки близкого жилья – поляна в лесу, потом другая, а на них старые стожары, конусообразные такие остовы стогов из жердей. Самих стогов нет, поляны в этом году некошены, и вообще непонятно, когда тут в последний раз косили, однако люди где-то недалеко могли быть.

Я глянул на карту. Похоже, мы подходили к пересечению реки и грунтовой дороги, и там, чуть в стороне от моста, должна быть деревенька. Надо было идти на разведку, посмотреть, можно ли тут проскочить незамеченными. Шанс, что нас там на мосту кто-то поджидает – один на миллион, но жизнь давно вдолбила мне в маковку: чего не предусмотришь, то как раз и бывает.

Так я и объяснил своим спутникам. Затащили лодки на берег. Ленивый Костя, конечно, был рад поваляться, побездельничать, а Светлана увязалась за мной. Я и не возражал особо: дамское общество и коту приятно. Точнее, ему особенно.

Прогулка выдалась на редкость милая. Почти сразу наткнулись на старую, узкую лесную дорогу. Проселок зарос кустами и молодыми деревцами, но идти можно было. И мы пошли по ней, отмахиваясь сломанными ветками от комаров и тихонько беседуя про всякие разности – кто мы да откуда. Продолжить чтение →

Их не было несколько часов. Я немного протрезвел, продрог и совершенно озверел от комарья. Хуже всего – навалились муки совести. Я чувствовал, что делаю что-то решительно не то и не так, и надо выворачиваться, но непонятно – как. Не мог же я удрать, не объяснившись, просто бросить их вещмешки и смыться. Так не делается, и потом, за такое могли и наказать. Оставалось потерпеть, а потом извиниться, попрощаться, подняться на кручу, поставить наощупь палатку в кустах или под деревом, если попадется, и перекантоваться до утра. А там видно будет. Не может быть, чтобы никто не собирался плыть вниз по реке.

Река и берег все вращались, я никак не мог решить, по часовой стрелке или против, а при резких движениях становились дыбом или наклонно. Голова гудела, и дико хотелось пить. Я не вытерпел, напился сырой грязноватой воды из реки, и меня тут же вырвало. Чуть ли не в первый раз в жизни. На душе было тоже наблевано.

Где-то далеко заполночь я услышал скрип уключин, потом из тумана над рекой вынырнула длинная узкая лодка-дощаник. Из нее выскочили мои новые знакомцы, и я не успел очухаться, как очутился в лодке. Щербатый подхватил вещмешки и мой пухлый рюкзак, а Капказ чуть не волоком потащил меня в лодку. Я успел только муркнуть что-то беспомощное, как мне сунули в руки весла:

—Давай греби, ты парень здоровый. Продолжить чтение →

На третий день я уперся в левый приток, который имел уже вид горной речки, скачущей меж обрывистыми берегами. С горными реками я порядком имел дела, и эту, наверно, смог бы перейти вброд, но – риск. Меня могло свалить течением и понести, нога или рука могли хрустнуть, попав между камней, могло шарахнуть головкой о валун. Да мало ли что. Надо было пробираться вверх по течению притока, искать мелкий перекат. Что-то там такое должно быть, потому как сверху доносился мощный рокот, перекрывавший временами шум потока вблизи. Вдоль речки шла заметная тропа. Не я один, видно, натыкался на это препятствие и пытался его обойти. Зверье тоже осторожничало.

Я побрел по этой тропке, мурлыкая про себя что-то глупое, самодельное. Среди крутых горок я чувствовал себя привычнее. Я тут был вроде как свой и потому расслабился, отошел от вчерашних терзаний. Когда карабкаешься в гору, терзаться некогда – успевай дышать.

Оказалось, что рокотал не перекат, а целый водопад, небольшой, домашний, но все равно красивый, с карманной радугой над ним. Вода в глубокой выбоине под водопадом тоже переливалась на солнце чем-то изумрудным, хотя я и не большой знаток изумрудов, точнее, в глаза их не видал, но слово какое-то очень подходящее. Я стоял, опершись на рогатину, и блаженно улыбался. После мрака тайги место было до изумления живописным; сюда бы этюдник или хотя бы фотоаппарат. Так, для памяти. Продолжить чтение →

Я поглазел вслед уходящим за поворот лодкам, перевел взгляд на Изу, растянул губы в резиновой улыбке. Но ее на такую дешевку не купишь, так что я бросил хорохориться и больше отмалчивался, прижимаясь к правому берегу, скользя под нависающими над водой деревьями и лихорадочно выискивая, где бы пристать и перекантоваться, пока эта история чем-нибудь не кончится.  Буду ждать хоть неделю, решил я. Ребятам все равно вверх по реке возвращаться; скажут, что и как.

И надо ж случиться такому паскудству – пошли сплошные болота по берегам; ни куска суши, где можно было бы стать бивачком.  Попался один островок, и я было обрадовался: остров для нас – самое то, без лодки на нем черта с два нас достанешь. Но оказалось, он только с виду кусок суши. Станешь вроде на сухом, а через пять минут уже по щиколотку в воде. Вроде как на губке стоишь и потихоньку в нее погружаешься. И в голове у меня от отчаяния тоже какая-то то ли губка, то ли каша образовалась.

Фокусы с шумом моторов еще долго продолжались. Опять он доносился то спереди, то сбоку, а то и сзади, но постепенно стих, а я греб все яростнее, пялясь умоляющими глазами на пропитанные влагой моховые берега, поросшие кривым, уродливым лесом, совсем не похожим на ставшую уже привычной роскошно-мрачную тайгу.  Вечерело, и я уж обдумывал, как мы проведем холодную ночевку в лодке, но тут пейзаж немного изменился, правый берег стал повыше, и у первого же высокого мысочка с приличными соснами я притормозил и полез на берег, подвывая от радости, как Робинзон после бури на море. Продолжить чтение →