Мятежный дух креп во мне всю вторую половину дня. Он держал меня, и я тащил ломающий спину груз и не падал. Я сдвинул рюкзак так, что тяжесть приходилась ровно на крестец. (Тогда была такая манера таскать рюкзаки, сейчас все по-другому: рюкзаки другие.) Тело само вспоминало выработанную в горах привычку отдыхать на ходу, расслабляя мышцы одной ноги, пока тяжесть приходится на другую, размеренно дышать и тратить на каждое движение ровно столько сил, сколько нужно, ни полграмма больше. И все равно к вечеру я вымотался так, что еле шевелил руками-ногами. Мое везенье, что урки, хоть и шли налегке, чувствовали себя не лучше, задыхались и кашляли. Оба, похоже, подхватили где-то тюремный туберкулез. Небось, и меня наградят, хотя о том ли мне сейчас суетиться.

Мало-помалу некто в моем забитом болью мозгу, кого я когда-то давно прозвал Сторожем, стал отмечать, что эти двое – такие же таежники, как я китайский богдыхан. Полные нули.  Они еле проталкивались сквозь тайгу, спотыкаясь, с шумом, треском и матом, распугивая все живое на сотни метров вокруг. Они боялись потерять реку и следовали всем ее извивам – а ведь местами можно было бы спрямить путь и вообще идти подальше от воды, там, где не так болотисто, меньше хвойный подрост и даже встречаются безлесные проплешины. Продолжить чтение →

И еще четыре дня прошли в параллельном восхождении – Капказ на своей стороне речки, я на своей. Скоро я заметил, что из-за стычки с медведем у меня развился нервный тик: пробираясь тайгой, я стал каждые несколько минут оглядываться, смотреть, не крадется ли за мной Хозяин. Я где-то читал или слышал, что такое бывает с летчиками-истребителями после “собачьих боев” в небе: они все посматривают, не сел ли им враг на хвост. Ну и блин с ним, лучше нервный тик, чем медвежий клык.

Видно, вздор говорят, что к опасности можно привыкнуть.  Уж если ты псих – или нормальный человек, не чурбан с глазками – то так и идешь вразнос.  Если не держишь себя в рамочках.  Может, мне не повезло, но все офицеры, которых я знал после войны, были психованные.  Чуть что, и за пистолет.

Интересно, как у Капказа с этим. Оглядывается он после исчезновения своего шестерки? Впрочем, он всегда на взводе, зверина вонючий.

Ничего, какой бы хищный хищник он ни был, все равно ему от меня не уйти. Пусть он вооружен лучше некуда, а у меня мои деревяшечки, ножик да топорик, но зато вряд ли он про меня догадывается и в любом случае засечь не может, а я у него на хвосте, и меня не стряхнуть. Ему приходилось раза два-три в день стрелять, иногда больше – надо добывать еду; по звуку выстрелов можно точно засечь, где он находится. По утрам и вечерам я мог теперь видеть не только дым его костра, но иногда и отсветы огня. Продолжить чтение →

После нерадостного этого пира кое-как переночевали в балке на холодном, блохастом полу, а утром Виктор-директор отрядил нам трактор с тележкой, и потащил он нас всех за двадцать километров на КС-3. Я так понял, что КС – это коллектор сбросовый, в него где-то в верхнем течении стекает вода с хлопковых и прочих полей, обильно сдобренная химикатами. Пить ее нельзя, и потому нам была выделена бочка аму-дарьинской воды, которая вроде бы почище. Главное, я был теперь к ней привязан как осел к своему хвосту – никуда от этой бочки не деться.

Ехали несколько часов, часто застревали в грязи, приходилось выгружаться и толкать этот дохлый трактор. По всему было видно, что тут совсем недавно было дно моря. Арал уж много лет высыхал и отступал, оставляя в низинах массу больших и малых озер и болот, окаймленных или проросших камышами. Идеальное место для водоплавающих. За тем местом, куда мы добрались, этот самый КС-3 разливался и исчезал в совершенно уже сплошных зарослях, а уже где-то за ними, невидимый и далекий, плескался Арал или то, что от него осталось. На высоком берегу канала торчало прибежище браконьеров – две вконец развалившиеся турлучные хижины без крыш, разобранных на дрова.

Выгрузились. Трактор потарахтел в обратный путь по собственному следу, и скоро наступила обожаемая мною, особая тишина пустыни. Только камыш под ветром пошумливал. Продолжить чтение →

Начнем, пожалуй, так: был теплый, солнечный, тихий, а в остальном необыкновенно мерзкий день.  Я смотался в Москву, а там издатель, которому я перевел роман, слинял неведомо куда, не расплатившись за два предыдущих.  Комсомольские работнички, в гробину их душу.  Бизнес по-русски.  Страна, похоже, катилась ко всем чертям – с залетом в гражданскую войну.  Любимая тоже слиняла на лето, а какая ж это в нюх любовь.  Я раньше и вправду много кормился любовью.  Это теперь как-то обсох, да и пора уж.  Но это к слову.

Да, еще амбал этот в электричке.  Тоже… любовь.  Прилип всем передком к какой-то молоденькой бабенке в непроходимой толпе, она в плач, я ему в морду, но у меня всегда потом тошнотная реакция.  Не затем же Господь Бог творил нас по образу своему и подобию, чтобы чуть что и по соплям.  Хотя, конечно, Ему тоже доставалось по сусалам, но сам Он – ни-ни.  Я, правда, в Бога не верю, но, может, Он в меня верит.  Что я хороший внутри.

Приехал домой, помыкался по квартире, сел за стол, попробовал уйти в роман с приключениями на острове аж в Тихом океане, с пиратами и прочей дребеденью, что лежал пыльной кучкой на столе уже пару лет[1].  Все казалось пресно, глупо и плоско.  Я испугался, что разлюблю героиню, покидал кое-как шматье в рюкзак, кинул на спину, на грудь повесил тюк с “Ласточкой” (такой способ таскать называется “папа-мама”) и потопал к Волге. Продолжить чтение →

Кончилось все же тем, что я совсем сомлел и свалился в какое-то кошмарное сновидение, которое, слава Богу, не смог вспомнить. Помню только, что там кто-то трещал по-французски и никак не мог договорить фразу до конца, а все повторял “donc… donc…” Еще не проснувшись толком, я сообразил, что это не во сне, что это наяву кричит давешний ворон, и посмотрел на него с тоской – уж не по мои ли кишки он прилетел. Хотя почему кишки, они ведь глаза первым делом выклевывают. Наверно, росомаха, волки, или еще кто-нибудь отобрали у него добычу, и теперь он снова кружит в ожидании поживы, стервятник богомерзкий…

Несколько часов я все же, наверно, поспал, благо мучители мои сами отсыпались долго. Солнце уже давно пробивало тонкими лучами таежный полог, а они только-только зашевелились, зачесались и выставили на свет Божий свои срамные хари.

В то утро мне удалось хорошо поесть. Ces deux nigauds, эти болваны, они открывали больше жестянок, чем могли сожрать зараз, и мне досталось порядком. Щербатый развлекался тем, что выбивал у меня банки из рук. Капказа это тоже поначалу потешало, но потом он передумал: Продолжить чтение →

А только получилось так, что ни один из этих  мудрых планов не понадобился. Чуть свет я полез на дерево и сразу увидел, как высоко в ясном небе выписывает круги – кто? Конечно, Nevermore. Впрочем, это мог быть уже другой ворон, у каждого из них ведь тоже своя территория, но я почему-то думал – тот самый. Наверно, он доклевал то, что ему оставили от Щербатого медведь или росомаха, а теперь кружил над тем, кто – он чуял, иначе какой же он на фиг вещий – станет его следующим источником пропитания. И это было весьма отрадно.

В тот день я много лазил по деревьям, как озабоченный гиббон, а ворон все кружил и кружил, иногда высоко, иногда совсем низко, а в середине дня и вовсе сел на макушку пихты. Я чуть было его не потерял, хотя старался держаться поближе. Ни единого выстрела не было слышно. Это можно понять по-разному: дичь не попадалась, или врагу не до охоты, или меня боялся. А может, где-то рядом были уже те, другие, с тайного прииска.

Вечером я подкрался совсем близко к тому месту, где с курканьем устроился на ночь ворон, а внизу, как я полагал, его будущий харч. Попрежнему ни дыма, ни огня. Продолжить чтение →

За этими хлопотами и радостями не заметил, как солнце свалилось за камыши. В лагерь я приплелся уже затемно, немного заплутав и выходившись среди кочек до дрожи в коленях. И тут мои друзья поднесли мне пилюлю – ни палатки, оказывается, не поставили, ни камыша на костер не нарезали, не говоря о том, чтоб супчика сварить.  Ну то есть сидели и ждали, пока я приду и все сделаю. Я устал, как собака, и жрать хочу, как она же, и мне же еще претензии: «Где это ты так долго пропадал?»  Я своему другу и говорю, мягко этак  и устало:

—Олег, палатку-то вы могли бы поставить…

И тут этот балбес выдает мне такой текст:

—А мы никому в слуги не нанимались!

То-есть они не нанимались, а я, значит, нанимался. Совсем мерзко на душе стало. Ясное дело, поход этот мой теперь начисто коту под хвост, но винить некого. Было ж у меня золотое правило: непроверенных – не проверять. Ходить только со своими. И вот один раз распустил нюни, пригласил вроде бы хорошего человека, и хлебай теперь это дерьмо бо-ольшой ложкой. Продолжить чтение →

На просторе мне сразу полегчало.  Я засек следующую церковь далеко впереди по правому берегу, в Ново-Семеновском, и погреб потихоньку на крест, стараясь не мешать себе думать про то, как можно быть хорошим, не веря в Бога, и не есть ли Бог такая метка, лейбл, для всего доброго во мне, да и в других двуногих. Ну и прочую давно истоптанную дребедень. 

И еще вот тема:  а что толку искать свое истинное “я”, если не веришь в загробье.  Ну нашел ты его, как запонку под диваном, а пока искал – глянь, и безносая подвалила, и искал ты или не искал, и что ты там такое нашел – червячкам без разницы.  Чего суетиться, непонятно; а ведь толкает что-то суетиться.  Что?  Туман. Слова, правда, есть, вороха слов. А что за ними стоит, или лежит, или клубится – хрен его знает.

Сплошные загадки.  Вот смотри: все вроде так грустно, а солнышко смеется взахлеб.  Над кем смеется?  Надо мной смеется. 

Волга совершенно распустилась; широченная уже. Я еще погреб, притомился, снова развалился во весь рост и прикрыл глаза, боясь спугнуть трепетные неуловимые мыслишки и мыслята по углам сознания, вроде игры световых пятен сквозь листву.  Если до чего и додумаюсь, это все равно будет другое, погрубее, попошлее, но без такой игры шараду не расколоть, нет. Продолжить чтение →

Меня вынесло из тьмы на волнах тошноты. Нет, не так. Сначала не было “меня” как чего-то отдельного от тошноты. Во всей вселенной не было ничего, кроме круговерти тошноты, которая уносилась спиралью в вечность, где опять не было ничего, кроме еще большей тошноты. Хотелось сблевать, но не было тела, которое могло бы это сделать, или в теле не было достаточно сил, и вообще, что оно такое, это тело. Не знаю, сколько это продолжалось. Я соскальзывал во тьму на какое-то время, это вполне могла быть очередная вечность, потом снова выныривал в мире, в котором не было ничего, кроме тошноты.

Наверно, на автомате сработали какие-то ганглии, сократились какие-то мышцы, голова слегка пошевелилась, и затылок коснулся чего-то жесткого. Жгучая боль пробила голову, и кто-то отметил, что кроме тошноты есть боль, хотя они как-то сливались. Потом дошло, что боль держится в разных местах. Что-то разрывало мою голову на отдельные полоски муки, еще пожаром жгло лицо и шею, а где-то внизу сверлила особая боль в онемевших руках. Сознание прошлось по всем этим местам, но как-то слабо и безучастно, словно для отчета, не связывая их прямо с самим собой. Продолжить чтение →

Я набил ягдташ остатками сухарей, уложил туда же мешочек с солью и пузырек с перцем, налил воды в литровую баклагу и завился в степь на целый день. Нашел место, где канал пошире и помельче, разделся, по грудь в воде переправился на другую сторону. Водичка где-то градуса на четыре-пять, не больше, тело как освежеванное, но это даже хорошо, я от этого только духом воспаряю, и всякие пакости человеческого общежития отлетают начисто. Я даже замурлыкал под нос какой-то немецкий марш; причем свадебный марш – к чему бы это?

После разрыва с этой скотобазой на душе как-то полегче стало, вроде нарыв лопнул. У них теперь своя компания, у меня своя – я сам да Господь Охотничий Бог. Я за них не отвечаю, и пошли они именно туда, куда их Татьяна послала. Брел я, подставив лицо бледному солнышку, и блаженно улыбался. То там, то сям в отдалении перелетали утки и что-то покрупнее; может, гуси, может, лебеди-фламинго, кто их знает. На выстрел пока ничего не попадалось. Не беда; мое никуда не денется. На ходу стало клонить в сон – спал я всего ничего. А отчего ж и не поспать. Я нарезал камыша, развалился, все так же бессмысленно ухмыляясь, и соснул с часок.

Разбудил меня звук, словно кто-то вдалеке лупил молотком по листу железа. Я ошарашенно открыл глаза – откуда молоток? – и увидел прямо над собой низко летящего гуся. Несколько этих звонких взмахов крыльями – и уже ничего не слышно, только видно, как он в полете поворачивает голову из стороны в сторону, как змея. Я, конечно, схватился за ружье, я вскочил, но куда там – гусь уже ближе к горизонту. Не гусь, а прямо «боинг» какой-то, до того здоровый и быстрый. Минут пять сердце приходило в норму. Посидел, глотнул водички, погрыз сухарик. Побрел дальше. Продолжить чтение →