Подножка перед побегом.  – Вариации на тему Иова.  –  Последнее интервью Капитана.  –  Возня с каючком.  – Завтра!  –  Ухожу по-английски.  –  Мелкие приключения.  –  Неприветливый берег.  – Николаич, ты откуда?

Ну, вроде все теперь у меня было готово к побегу: вода, еда, каючок, весло.  Одна дыра в этой благостной картинке – здоровье.  Отчаянные мои ныряния за сокровищами, украденными морем, сделали свое дело: простудился я вусмерть.  Озноб, горячечное дыхание и густые сопли в неимоверных количествах.  Удивительно просто, сколько может скапливаться этого добра в таком невеликом по размеру органе.  Носовые платки отсутствовали, так что по большей части бил я соплей оземь, исходя притом слезьми.  Трудно себе представить что-либо менее героичное, и я временами так и кривился ухмылкой: вот тебе, орел, исподник героизма.  В кино такого не бывает.  В жизни все такое сугубо для внутреннего употребления, публике это видеть ни к чему. 

Ко всему к прочему проснулся застарелый гайморит, заработанный когда-то еще на Черном море в октябрьской охоте на лобанов.  Смертно болело во лбу, причем по расписанию, начало сеанса где-то около десяти утра.  Часы можно было по этой боли заводить.  Пришлось выгребать из-под костра песок, заворачивать в тряпицу и прикладывать ко лбу.  Чуть лоб насквозь не прожег.  От этой процедуры становилось немного легче, но ненадолго.  Продолжить чтение →

Достойное поведение обновленного «Фрегада». – Острова Очарования. – Моя диета. – Назойливый призрак. – Локтевой рефлекс. – Комментарии к морской болезни. – Ставлю сетку. Метафизические следствия

Бывают дни – ограненные брильянты среди серенькой гальки, когда ладится все, а не ладится, так и хрен с ним, и ничто не мозолит мозги.  А уж когда время пройдет, так вообще все зазубринки из памяти  испаряются, и остается одно солнечное сияние.  Дни эти кажутся чьей-то наградой за примерное поведение, но боговы конфетки тут ни при чем: сам ведь все конструируешь, сам и выполняешь в материале.

Таков был весь мой следующий день на Арале, наиблаженнейший за все то плавание.  Только я этого тогда не знал и лишь к вечеру стал смутно догадываться.

С утра солнце не то чтобы припекало, но было что-то похожее на ласку, когда оно касалось ноющего от усталости и холода тела и довольно-таки измордованного жизнью лица.  А мне как раз так хотелось немного мягкости и encouragement; не знаю, как тут ловчее сказать – подбодрения, что ли, если такое слово есть.  И небо заголубело так, что весь день в голове торчком торчала строка из какого-то совпоэта: «А день такой, голубизна такая…»  А что под эту голубизну у него стряслось, убей, не помню.  Наверно, хренатень какая-то, раз память решила от нее избавиться. Продолжить чтение →

Грустный утренний лимрик.  – Целебная уха.  – Бальмонт – придурок.  – Как сладко когда-то болелось.  – Каково на дне.  – Ph = f(h).  – В быту Бог злокознен.  – Прав ли Власий Паскаль.  – Хочется супчика.  – Пока болел, пришла весна.  – Struggle for life: терплю поражение за поражением.  – Уха из бычков, или гимн слепой вере

Пробуждение было – мерзее не придумаешь.  От боли в горле.  Попробовал сделать глотательное движение – и захныкал потихоньку.  Воистину день начинался not with a bang but with a whimper.  Эдакий маленький жалконький whimper.  Ангина по полной форме.  Хорошо бы взять бюллетень.  А чего еще ожидать, если вот так пижонить, лазить за какой-то дурацкой деревяшкой в арктическую водичку, и это после танцев с голой попой под дождем и многочасовой возни в ледяной свинячей грязи.  И чего на Других злобиться; с такой дурцой я и сам себя угроблю, без всякой помощи со стороны.  Легко.  Супермен задрипанный.  И стоило, я вас спрашиваю,  ради этого терпеть кораблекрушение?

В голове позванивало.  Температура, наверно, порядочная; неизвестно, какая, и это хорошо.  Спокойнее как-то.  Сквозь звон проступил неизвестно откуда взявшийся лимрик:  There was an old man of the Aral  Who would with the elements quarrel,  But all that he got  Was a noseful of snot –  Which vexed that old man of the Aral. Продолжить чтение →

Потом было много чего, но то уж совершенно отдельная песня и даже опера, хотя жизнь вроде та же самая.  Моя жизнь.  С бабой своей я еще года три проваландался.  Она мне вроде даже обрадовалась; во всяком случае, театр такой был.  Особенно когда вышел томик моих переводов и посыпались приятные рецензии, ну и натурально еще заказы на переводы, среди которых были весьма достойные, хотя и фуфла вдосталь.  Однако такую трещину в личной жизни глиной успеха не замажешь, дело явно пошло на коду, и туда ему и дорога.  Я все больше жил в Калинине, ныне Твери, и жил, как говорится, регулярно – там был целый цветник незамужних охотниц до неформальных органолептических контактов.  

А дальше началось известно что – Горбачев, перестройка, энтузиазм масс, новая жизнь, август 91-го, октябрь 93-го и т. д.  и т. п.  Полный букет.  Я влез во все это месиво обеими ногами, заведовал журналом, потом газетой, потом сайтом, со всем публицистическим жаром.  Все как Кэп предсказал: свидетельствовал, и даже можно сказать боролся – когда разрешили.  Ну, пока я и публика вроде меня азартно вели толковище про судьбы России, про избавление от ига коммунизма, про нацидею, шустрые ребята прибрали к рукам все, что плохо лежало, а с тем и власть.  И осталась наша интеллигентская шушера (окромя прилипал, но на то они и прилипалы) там, где ей и надлежит быть от веку – в глубокой вонючей трещине.  Как оказалось, от смены социального и прочего строя тут мало что зависит.  Все как почти сто лет тому назад:  Там опьяневшие народы Ведет безумие само, – И вот на чучеле свободы Бессменной пошлости клеймо. Продолжить чтение →

Сазаны. Детский визг на лужайке. – Синдром удава. – Поэт и море. – Я не поэт, поэт не я. – Хаос на море. – Кто в море не бывал, Богу не маливался. – Герой и Хор Шакалов

Сон был, как антракт.  Только я смежил глазки, и уж надо их открывать.  Проснулся я ровно в том же положении, что и заснул; вряд ли и пошевелился за ночь.  Мертвецкий сон.  Как когда-то в горах на сборах, после дня тренировок до розовых соплей.  Вот-вот грянет марш-побудка, а вставать по молодости смерть как противно, поваляться бы хоть полчаса еще, ведь как раз самая эротика идет, до поллюций.  А тут что, тут никакой тебе музыки из репродуктора.  Что сам себе споешь, то и послушаешь.  Но не успел я толком разнежиться, как меня подкинуло: Mamma mia, сетка!  Немедля лететь, проверить – поймал чего, не поймал…

Под пеплом костра, как всегда, жару было полно.  Еще Чокан Валиханов про саксаул писал: уголь с огнем три дня лежит.  Я снова раскочегарил костерок, помахал ручками-ножками, разделся и с поросячьим визгом кинулся в воду к своей сетке.  Чтоб не возиться с узлами и «куклами», я просто обрубил ножом пучки камыша и разом вытащил на берег все добро: сетку, стебли камыша и пару кувыркающихся в сетке сазанов.  Еще порция визгу.  На мое счастье сазаны были вполне домашних размеров, не те черноспинные чудовища системы «чемодан», что попадались в прошлые ходки на Арал.  Такие могли бы и сетку утащить.  Или распустить ее на лоскутики. Продолжить чтение →

На саксауле неудобно вешаться.  –  Дела сердечные.  –  Вся жизнь моя –  бегство.  –  Hic Rhodus, hic salta.  –  Мечты кораблестроителя.  –  Решаю строить мини-Ра.  –  Для лучения нужна лучина – или факел.  –  Старый друг солодка.  –  Весеннее бешенство в природе и человеке.  – Усталый, но довольный

Насчет выздоровления за углом я дико ошибался.  Просто очень хотелось.  Ушица и слепая вера оказались медленно действующими, гомеопатическими какими-то средствами; видно, качество обеих было хреноватое.  Или организм натерпелся всяких издевательств по самую маковку и наотрез отказывался чудодейственно исцеляться.  Горлышко, правда, уже не так болело, и температура скатилась почти до нормы, но держалась, не пропадала.  Я даже слово вспомнил для такой температуры – субфебрильная.  Как у туберкулезников.  Месяцами может держаться.  Во будет весело.  Так и буду болтаться тут на берегу, мокрый и слабенький, как новорожденный суслик.  Всех моих занятий, что дрожать да потеть.  Проще повеситься, только не на чем.  На саксауле с комфортом не повесишься – низкорослый, сволочь.

Это я так себя развлекал.  Вешаться ни грамма не хотелось.  Ни вешаться, ни уж тем более топиться в этой ледяной срани.  Про себя знал: падла буду, если не выкарабкаюсь.  На поверхности я и вправду мямля сопливая, а только внутри все наоборот: стоит мне окрыситься, и не такое паскудство вынесу.  Просто время еще не пришло, из опыта знаю.  Было, было у меня уже нечто похожее.  Сплавлялся как-то в августе по длинной-длинной речке за Полярным кругом; разжарился вечером у костра и прыгнул в воду охладиться.  Ну и охладился: там дно оказалось из вечной мерзлоты сделанное.  Во паскудно было.  Температура как бы не выше нынешней взвихрила.  Повезло, правда, поболе, чем здесь – буквально на другой день нашел чье-то пустое зимовье, раскочегарил печку, нагрел избушку до банного состояния и дня за три выпотел из себя всю дрянь.  После того еще тыщу километров веслом махал.  Да…  Сейчас бы в баньку, да после парной водочки бы с перчиком…   Продолжить чтение →