В тундре свет тусклый, рассеянный. Далекие предметы кажутся очень близкими, и, наоборот, мелкие травинки и кочки — большими и далекими.
Ориентирование в тундре крайне затруднено из-за отсутствия дорог. В ее заснеженных просторах не встретишь даже протоптанной тропы. В этом отношении она несравнима даже с пустыней, где среди бесконечных песков тянутся узкие караванные тропы.
Следы в тундре сохраняются долго. Давно проехали нарты. После этого и пурга была не однажды. А две полосы, оставленные полозьями, еще есть. Заблудился кто-нибудь в этих местах — старый след охотника непременно выведет к жилью, к людям. Если на пути встретится взрыхленный оленьими копытами снег, значит, здесь недавно прошло стадо и где-то близко жилье.
В равнинной тундре полуострова Ямал повсюду встречаются одинокие возвышения. Их хорошо видно за много километров, и они могут быть прекрасными ориентирами. Возвышения (капища) представляют собой скопления оленьих рогов, которые складывались когда-то здесь ненцами в течение многих десятилетий. Высота капищ — 1,5, реже 2 м.
Поучительными примерами умелого ориентирования в тундре и в тайге могут служить выдержки из рассказов В. Арсеньева, которые очень красочно рисуют способность людей выделять подчас совершенно «незаметные» подробности окружающей мертвой и живой природы. Этому помогают тонкая наблюдательность и тренированная память, приобретенные навыками и практическим опытом.
«Пусть читатель представит себе большую болотистую и слабо всхолмленную равнину, покрытую снегом. Хоть бы какой-нибудь предмет, на котором можно было бы остановить взгляд и который мог бы служить ориентировочным пунктом: небольшое озеро, одинокая сопка, каменистая россыпь, голая скала… Ничего! Пусто! Ни зверей, ни птиц, никаких следов… Это однообразие утомляло меня, я шел лениво и на планшете отмечал одно только слово — «тундра». Однако проводник вел себя иначе. Он часто оглядывался назад и внимательно смотрел по сторонам.
— Не сбился ли с дороги наш вожатый? — спросил я у Попова.
— Почему вы так думаете?
— Да он все оглядывается и как будто ищет чего-то.
— А это потому,— ответил Попов,— что он идет здесь в первый раз.
— Как же он ведет нас? Какой же он проводник?! — невольно воскликнул я, крайне удивленный.
— Он знает дорогу,— успокоительно сказал Попов.— Ему старик Ингину рассказал путь на шесть дней вперед от хребта Быгин-Быгинен…
Слова моего спутника озадачили меня…
Как же можно запомнить дорогу в тундре, хотя бы на один день, если даже сам не ходил по ней! А ведь этот человек запомнил все со слов другого, да еще на шесть суток вперед! Очевидно, тундра для него не так однообразна, как это кажется мне: он видит то, чего я не замечаю.
…Часа три мы шли по оленьим следам и вдруг увидели наш бивак и оленей, пасущихся на воле…
К концу третьего дня я стал беспокоиться, что, может быть, мы попали не туда, куда следует.
В это время в палатку вошел эвенк и сообщил, что другой отряд приближается.
Мы вышли наружу, но в тундре царило полное спокойствие — ничего не было видно и ничего не было слышно. Попов рассеял мое недоумение.
— Взгляните на оленей,— сказал он.— Видите, они часто поднимают головы и смотрят в одну сторону.
…Через час вновь прибывшие были у нас.
…Каково же было мое удивление, когда я услышал, что проводник только что пришедшего отряда тоже шел впервые по этой тундре по указаниям, данным ему сородичами на девять дней вперед. Может быть эвенки, эти скитальцы по тайге и тундре, обладают особо развитым чувством ориентировки?»
