Архив автора: turist

Про следующий день и рассказывать особо нечего. Ну, шел и шел. Падал на колени, отдыхал, потом опять шел. Из мыслей помню одну, но твердо: жизнь – штука конечная. Финитная, как в математике. И иногда этот предел приближается прямо вплотную. Это должно было принять.  Приятного в этом мало, но, пожалуй, полезно – приводит в чувство.  И в самом деле, захотелось быть лучше, что ли.  Чем меньше жизни, тем она ценнее. Ну вроде как с золотом или другим редким веществом.  Дай только выбраться из этой передряги, уж я буду обращаться с этой драгоценностью как… как с драгоценностью.  Не знаю, может я так подлизывался к какому-то авторитету там, наверху – мол, помоги слегка, а уж я тебе буду потом всю жизнь лизать все, что хочешь.  Ей-ей не знаю.  А вот насчет того, что хотелось впредь вести себя почистоплотнее – это совершенно определенно, как на духу. Любопытно, да?

В тот день после ночного дождя небо очистилось, солнце припекало по-летнему, и пить хотелось, как после недельного запоя. На счастье попалось озерцо побольше, я забрел почти на самую его середину и осторожно напился. Постоял, ожидая, что с этого будет.  Ничего, обошлось.

К вечеру стал узнавать знакомые места, где я постреливал уточек, и где гнусный шакал у меня гуся увел. И я себе твердо эдак то ли сказал, то ли приказал: ну, теперь уже точно дойдешь. Продолжить чтение →

Что в России хорошо, так это если захочешь приключений – нет проблем, за углом налево и дальше косиной, семь верст до небес, и все лесом.  Оно, конечно, можно и на аэроплане: летишь день, летишь два, прилетаешь, а там разлюли-малина, пурга летом, медведи, рыси, дождь недельки на три-четыре, гейзеры, землетрясения. Все очень мило, но совершенно необязательно.  Можно сесть на электричку, отъехать пару часов, а там сплошной левитан, саврасов и шишкин впридачу, плюс таинственная русская, она же славянская, она же угро-финская душа, таинственно обрученная с потреблением изобретенного проф. Менделеевым Д.И. пойла, из-за чего можно и предпочесть рысей и землетрясения, и кто вас осудит?

Мне повезло. В начале девяностых я жил пару лет прямо на Волге, в Твери, полторы сотни км от Москвы. Когда тогдашний зоосад совсем уж доставал, то прыгал практически из окна на пляж, надувал свою “Ласточку”, и вперед, догонять свой нос.

“Ласточка” сама по себе поэма, хотя ее сравнивали с неким резиноизделием, но Бог им судия.  Правда, ее скорее натягиваешь на чресла, чем в нее садишься – по причине мизерности размеров, но в остальном весьма достойное судно, комфортное и надежное, скроенное в форме байдарки.  Состоит из шести секций, и это очень правильно: как-то на Арале (когда еще был Арал) дикой толщины пеньки камыша – топором его рубили, что ли – пробили ей две донные секции, и все же я шел потом несколько часов, да еще с пассажиркой, пока не удалось протиснуться сквозь камыш к берегу. Правда, страху натерпелся, но как без этого. Как без рук. Продолжить чтение →

Начнем, пожалуй, так: был теплый, солнечный, тихий, а в остальном необыкновенно мерзкий день.  Я смотался в Москву, а там издатель, которому я перевел роман, слинял неведомо куда, не расплатившись за два предыдущих.  Комсомольские работнички, в гробину их душу.  Бизнес по-русски.  Страна, похоже, катилась ко всем чертям – с залетом в гражданскую войну.  Любимая тоже слиняла на лето, а какая ж это в нюх любовь.  Я раньше и вправду много кормился любовью.  Это теперь как-то обсох, да и пора уж.  Но это к слову.

Да, еще амбал этот в электричке.  Тоже… любовь.  Прилип всем передком к какой-то молоденькой бабенке в непроходимой толпе, она в плач, я ему в морду, но у меня всегда потом тошнотная реакция.  Не затем же Господь Бог творил нас по образу своему и подобию, чтобы чуть что и по соплям.  Хотя, конечно, Ему тоже доставалось по сусалам, но сам Он – ни-ни.  Я, правда, в Бога не верю, но, может, Он в меня верит.  Что я хороший внутри.

Приехал домой, помыкался по квартире, сел за стол, попробовал уйти в роман с приключениями на острове аж в Тихом океане, с пиратами и прочей дребеденью, что лежал пыльной кучкой на столе уже пару лет[1].  Все казалось пресно, глупо и плоско.  Я испугался, что разлюблю героиню, покидал кое-как шматье в рюкзак, кинул на спину, на грудь повесил тюк с “Ласточкой” (такой способ таскать называется “папа-мама”) и потопал к Волге. Продолжить чтение →

На просторе мне сразу полегчало.  Я засек следующую церковь далеко впереди по правому берегу, в Ново-Семеновском, и погреб потихоньку на крест, стараясь не мешать себе думать про то, как можно быть хорошим, не веря в Бога, и не есть ли Бог такая метка, лейбл, для всего доброго во мне, да и в других двуногих. Ну и прочую давно истоптанную дребедень. 

И еще вот тема:  а что толку искать свое истинное “я”, если не веришь в загробье.  Ну нашел ты его, как запонку под диваном, а пока искал – глянь, и безносая подвалила, и искал ты или не искал, и что ты там такое нашел – червячкам без разницы.  Чего суетиться, непонятно; а ведь толкает что-то суетиться.  Что?  Туман. Слова, правда, есть, вороха слов. А что за ними стоит, или лежит, или клубится – хрен его знает.

Сплошные загадки.  Вот смотри: все вроде так грустно, а солнышко смеется взахлеб.  Над кем смеется?  Надо мной смеется. 

Волга совершенно распустилась; широченная уже. Я еще погреб, притомился, снова развалился во весь рост и прикрыл глаза, боясь спугнуть трепетные неуловимые мыслишки и мыслята по углам сознания, вроде игры световых пятен сквозь листву.  Если до чего и додумаюсь, это все равно будет другое, погрубее, попошлее, но без такой игры шараду не расколоть, нет. Продолжить чтение →

Проснулся я не от тарана, а от комаров.  Лодчонку занесло в обширное поле лилий, населенное этими голодными тварями, и я долго чесался и матерился, пока не выбрался на обдув.  А еще толкуют, что красота спасет мир.  Черта лысого. Рядом с красотой всегда какой-нибудь кровосос, возьми хоть лилию, хоть женщину.  Кстати лилия по-английски водяная нимфа, и по-латыни из рода нимфей.  Офелия, о нимфа, туды ее в качель, разве она кисть дает…

Пока я так бурчал, впереди по правому берегу все четче прорисовывался силуэт красоты совсем, ну совсем иного рода. Я заторопился, пока не выбрал единственную точку – на расстоянии, в три раза превышающем объект: храм в Городне.  Мощная шатровая колокольня и церковь, поменьше и подревнее, высились на холме над рекой и оврагами.  С реки смотреть, так они словно парили в небе.  Прямо небесные гости, а не земные строения.

Если отпустить на волю воображение, можно представить, как тут все было в четырнадцатом веке и позже, пока стоял городок-крепостца Вертязин, которым тверские князья прикрывали дорогу и броды.  А я вполне мог сойти за московского лазутчика. Действительно, какой из меня к черту тверитянин.  Сейчас стрела свистнет – и бенц между лопаток.  Чур меня.  Продолжить чтение →

А сейчас вот опять нечто мистическое подмывало возблагодарить Кого-то за красоту, размещенную вокруг для моего ублажения и воспитания.  Только и Диавол, видно, не дремал.

Краем глаза я увидел, как из-за острова выскочила восьмерка и пошла чесать под ярые крики рулевого.  Красиво шли, черти, а когда подошли поближе, я вообще шары выкатил: восьмерка оказалась женская. Восемь юных потных амазонок в такт заносили весла, а потом в такт же вытягивались, падали навзничь, ой мамочки.  И при чем тут амазонки, те дуры, говорят, выжигали себе правые груди для удобства стрельбы из лука, а у этих все было на месте и очень экономно прикрыто.  Я с трудом перевел взор на ландшафт, отгоняя видения Фоли Бержер, хоть я там никогда и не был и уж не буду, и вряд ли там увидишь такой ряд торсов и важных при гребле мышц.

Мы сблизились.

— Красиво идете, — прокричал я, салютуя веслом. Продолжить чтение →

Крохотное облачко, заслоненное лавиной впечатлений, возвышенных и не очень, разрослось во все небо. Зефирчик вдруг озверел и хлестнул по морде крупными каплями, и почти сразу же, после мхатовской паузы, обрушился косой потоп.  Я вдруг оказался в очень маленьком и безжалостно яростном мире, окруженный со всех сторон светло-серой стеной дождя, больше похожего на вторую, вертикальную Волгу.  Нигде ни неба, ни земли, подо мной – байдара, взбесившаяся, как бычок на родео, а я ей – фраер, которого надо скинуть.  Садист-ветер со смаком резал по живому, голому телу холодными струями, но иудино поведение “Ласточки” было страшнее: дай ей сотую долю шанса, и она выскользнет из-под ягодиц.  Чувство равновесия, похоже, таится у меня в этом органе или органах, но орган вообще-то бездарный, и я страх как боялся ошибки.

А тут еще мне стукнуло, что в любую секунду стенку дождя может пробить нос “Метеора” или “Ракеты” на скорости – какой?  Тридцать, сорок км в час?  Один хрен, накроет, как медным тазом.  Я нервно орудовал веслом; в таком каючке, завались он за печку, весло не только для гребли, но и для баланса, как шест у канатоходца.  Сунь его не в ту волну не в ту миллисекунду, и опаньки, человек за бортом, кинь ему буй, или в рифму, все равно задавим.  Словечко прилипло, где-то в подкорке пульсировала строка:  “Есть упоение в бою”, а рядом, в терцию, аукалось: “А нам, татарам, по бую…”

Справа по носу сквозь завесу проступило что-то темное, очень похожее на форштевень “Метеора”, в животе пренеприятно екнуло, но это оказался верхний клинообразный конец острова.  Скоро я проскользнул под его защиту, выбросился на берег и только набрал воздуху, чтобы облегченно вздохнуть, как меня окружил взвод народу, мужчины, женщины и дети, с охами и ахами насчет моего здоровья и целости. Продолжить чтение →

На правом, высоком берегу комаров по идее должно быть меньше, но это на обдуве, на открытом месте, а в плотных кустах, в сплошном безветрии, где масса травы, они жгли так же беспощадно, как и на болоте. Я вытащил из рюкзака куртку, закутался в капюшон с головой, натянул на руки велосипедные перчатки, но эти сволочи забивались во все щели, впивались в полоску между брюками и кроссовками, звенели над ухом и все жалили, жалили, доводя до сумасшествия. Не было никакого терпежу выносить эту насекомую муку. В монахи Шаолиня я бы явно не прошел – они, говорят, умели как-то вызывать трансовое состояние, в нем эти комариные глупости им были бы нипочем. А я вот не мог.

Я много чего не мог. Похоже, я не мог вот так плюнуть на все и убежать в лес, зажечь дымарь и перекантоваться ночь или несколько часов, пока эти ублюдки не укатят. Вряд ли они тут останутся на ночь. А перед отъездом прикончат ту бедную распятую девку, если уже не прикончили. Прирежут, живот вспорют, и концы в воду. Поплывет она потихоньку низом до самой Волги. Да хоть до Ирана. Может, ей уже жить осталось час или полчаса – а что я могу? Один раз уж кидался ее спасать.  Еле сам спасся. С меня пока хватит. Я старый, безоружный и один. А этих молодых козлов четверо, у них пистолет, и наверняка еще много всего, вплоть до «калашей». Просто они не успели ими воспользоваться, по дури своей. Хорошо хоть я одного успел уделать, аж дюраль погнулся. Только девице той это никак не поможет, а вовсе наоборот.

Продолжить чтение →

Я прислушался. Нигде ничто не шевелилось. Видно, охотнички и вправду кинулись меня ловить. Неизвестно, правда, сколько времени они уже отсутствуют; могут и вернуться с минуту на минуту. Если я хочу творить тут еще какие-то добрые дела, то нужно орудовать четко, без спешки, но очень, очень резво.

Номер раз: обезопасить тыл. В карманах у меня всегда полно обрывков веревок и шнура, я их зову мутузками. Мутузки – первое дело в походе; постоянно надо что-то к чему-то вязать. Трясущимися руками я вытащил пару мутузков, потом еще пару, и связал бесчувственных бандюг по рукам и ногам, связал капитально, рифовым узлом, так, что тонкие нейлоновые шнуры врезались в кожу. Оставил их там, где они были, в более или менее натуральных позах, и кинулся шарить по поляне.

Сначала к машине – пусто. Метнулся к палатке – и на тебе, там не только голенькая мадемуазель, попавшая в такую передрягу; рядом с ней еще и крупный парень лежит лет двадцати пяти. Оба связаны липкой коричневой лентой, рты заклеены, оба в синяках и ссадинах, но явно живые – воззрились на меня растопыренными в ужасе глазами. Видно, их в палатку затолкали, чтоб с проселка не было видно, если вдруг мимо кто ехать будет. Продолжить чтение →

Придется, наверно, рассказать эту историю до конца, хотя уже в этом пункте все вроде закруглено, порок наказан, добродетель более или менее торжествует, правда, не совсем в белых одеждах, а несколько замаранная в процессе, но жизнь, она всегда с говнецом. А вот в том, что случилось дальше, имела место некая лабуда, и есть соблазн ее опустить и на том закруглиться. Но уж давным-давно, принимаясь за эти были, я поклялся себе излагать «все как дело было», раз у меня такой жанр. Любой рассказчик знает, что не всегда кристально ясно, как же оно вправду было, и иногда кажется вот так, а немного погодя получается иначе, с небольшим сдвигом, от которого все может вообще пойти наперекосяк. И вот ты пялишься на эти картинки и не можешь взять в толк, что к чему: ведь вроде и так было, и эдак, а уж как могло бы быть, так это вообще туши фонарь. А посему лучше рассказать поподробнее, чем что-то отсечь. Тут одно утешение: если в рассказе получится эта самая лабуда, так она и в жизни была не лучше.

А было так. Ушли мы, никем, похоже, не замеченные, в тот левый приток, куда я давеча хотел было спрятаться, а потом раздумал. И перли вверх по нему весь остаток дня и полночи. Течение несильное, но когда с ним воюешь час за часом, получается довольно противно. Берега по-прежнему отменно красивые, сплошные хвойные леса, однако я это механически только отмечал, не до того было, а в основном радовался безлюдью. Места болотистые, людям там делать совершенно нечего, деревень нет. Даже рыбаки туда не суются; по болоту к берегу не подойдешь, по реке на лодке тоже не пробьешься – часты старые завалы и бобровые плотины. Мы их обносили, и это было тяжко и грязно, но я все равно потихоньку ликовал: людские глаза нам совершенно ни к чему. Продолжить чтение →

На третий день появились признаки близкого жилья – поляна в лесу, потом другая, а на них старые стожары, конусообразные такие остовы стогов из жердей. Самих стогов нет, поляны в этом году некошены, и вообще непонятно, когда тут в последний раз косили, однако люди где-то недалеко могли быть.

Я глянул на карту. Похоже, мы подходили к пересечению реки и грунтовой дороги, и там, чуть в стороне от моста, должна быть деревенька. Надо было идти на разведку, посмотреть, можно ли тут проскочить незамеченными. Шанс, что нас там на мосту кто-то поджидает – один на миллион, но жизнь давно вдолбила мне в маковку: чего не предусмотришь, то как раз и бывает.

Так я и объяснил своим спутникам. Затащили лодки на берег. Ленивый Костя, конечно, был рад поваляться, побездельничать, а Светлана увязалась за мной. Я и не возражал особо: дамское общество и коту приятно. Точнее, ему особенно.

Прогулка выдалась на редкость милая. Почти сразу наткнулись на старую, узкую лесную дорогу. Проселок зарос кустами и молодыми деревцами, но идти можно было. И мы пошли по ней, отмахиваясь сломанными ветками от комаров и тихонько беседуя про всякие разности – кто мы да откуда. Продолжить чтение →